Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич. Страница 4
— Что-то ты слишком невеселыи! — говорил, между тем, Михайлов, все еше сжимая руку Евсеева. Евсеев криво усмехнулся. «Невеселыи!» Теперь он сразу вновь вспомнил и то, откуда он идет, и куда он идет, и зачем он вообще здесь, па этой дороге. И тотчас же Михайлов стал каким-то далеким и даже нереальным, бесплотным, будто встреча с ним произошла во сне. И уже Евсеев не смог отделаться от этого ощущения — старые друзья, знакомства, даже жизнь, — все теперь теряло для него смысл. Евсеев поспешил попрощаться:
— Давай простимся, Виктор! Быть может, больше и нс увидимся...
— Ты вроде больной... — подозрительно всматривался в глаза Евсеева Михаилов. — Что с тобой, Женька?
— Так! Ничего! — стиснул руку товарища Евсеев.— В общем, прощай!
— Слушай! — оживился Михайлов. — Я илу в Поти! Сегодня! Может, что-нибудь передать Ирине?
На секунду Евсеев задумался... «Ирина!» — это тоже оставалось там, в другом мире. Стоило ли тревожить ее воспоминаниями? Ничто уже не могло вернуться, и он сказал немного раздраженно:
— Нет, ничего не надо! И не говори ей, что видел меня!
Михайлов недоуменно пожал плечами. Оба стояли молча, не зная о чем теперь говорить. Евсеев с легким вздохом положил руку на плечо товарища:
— Ну, прощай...
II оба быстро, точно стесняясь, сильно, по-мужски, прижались друг к другу. Л затем, также с силон оттолкнувшись, Евсеев резко повернулся и пошел, не оборачиваясь. прочь, чувствуя, что Михайлов стоит и смотрит ему вслед. Но он шел псе дальше и дальше, стараясь больше не думать ни о встрече, ни о разговоре с ним, а главное — об Ирине, но. как это всепа бывает в таких случаях, мысли о ней все больше и больше вытесняли из головы все остальное, пока не овладели им совсем...
И вот он опять вспомнил, даже не вспомнил, а увидел все перед собой, как наяву: теплый летний дождь, женщину с его кителем на плечах и самого себя, промокшего до нитки, но ни на минуту (не дай бог, она подумает,'что он страдает из-за того, что отдал китель!) не перестающего шутить и улыбаться.
Ему было очень приятно смотреть на ее слегка грустные глаза, на мокрые, колечками прилипшие ко лбу н вискам полосы, на ямочку на щеке, на пухлые, ненакрашенные губы. Ему казалось, что он мог бы вот так идти с нею рядом долго-долго и искоса любоваться ею. Случайная встреча по дороге из дачного поселка в город, случайный ливень, заставивший его заговорить, случайное совпадение — обоим нужно было идти на одну и ту же улицу — все, казалось ему. предвещало впереди что-то радостное, давно ожидаемое, отчего томительно ныло сердце. На женщине было легкое летнее платьиис, и его толстый суконный китель пришелся как раз кстати. И все же иногда она, прижав к себе локти, зябко передергивала плечами. Тогда ему хотелось привлечь ее к себе,
\
отогреть споим теплом, но он тотчас же одергивал себя, боясь допустить что-нибудь грубое даже в мыслях.
Он осторожио-поннтересовался ее судьбой. Вначале но очень охотно, но постепенно, сама удивляясь этому, она рассказала, что три года назад разошлась с мужем и теперь живет со своей матерью, шестндссятплетией старушкой. На вопрос Евсеева, почему бы ей вторично не выйти замуж, ведь она еще молода и очень хороша собой, она, больше отвечая своим мыслям, чем ему, сказала:
— Не встретила еще человека, которого смогла бы полюбить. Да и трудновато в тридцать лет начинать все сначала.
Последнее было понятно и близко Евсееву. В свои тридцать четыре года он тоже еще не обзавелся семьей, и чем дальше, тем труднее было на это решиться.
И, может быть, поэтому, когда он дошел со случайной спутницей до нужной улины и она благодарила его за китель, он только и сказал: «Пожалуйста», — и ушел, не вымолвив больше ни слова, ушел, несмотря на ее недоумевающий взгляд, с трудом подавив в себе все. что могло его толкнуть на новую встречу с ней.
Уже потом он понял, что совершил ошибку, что часто с безнадежной тоской будет вспоминать эту удивительную встречу и воспоминание будет рисовать всегда одну и ту же картину: дождь, размытая дорога и миловидная грустная женщина с трогательными колечками прилипших к вискам и ко лбу волос...
Два раза после этого был он на той дороге в надежде па новую встречу, но судьба жестоко мстила за неразумное поведение. Сам не зная почему, Евсеев оба раза ходил туда в дождь п брел, промокший и грустный, по дороге, слыша рядом тихий шорох ее шагов.
Так прошло пол года. Евсеев начал забывать черты ее лица, но при воспоминании о ней грудь всегда сдавливало от какого-то неопределенного, щемящего томления.
И вдруг случилось такое, чего он никак не мог ожидать.
Была ранняя весна. Мартовское крымское солнце грело, как в июне. Евсеев, разморенный жарой, нехотя тащился по улице Денина и неожиданно встретил Михайлова. Ровные белые зубы Михайлова ослепительно
2 В Ш^япрнкэ
17
сверкнули в радостной улыбке, и тут только Евсеев обратил внимание на то, что лицо приятеля черно от загара.
— Рано, рано, брат, начал выкраивать время для солнышка! — шутливо сказал Евсеев, тряся его руку, и Михаилов, загорелый, кипучий, жизнерадостный, весело отвечал:
— Имел полное право! Только что нз дома отдыха, из Ялты! — и, спохватившись, хлопнул Евсеева по плечу:
— Да! Что же это я! Ну-ка, немедленно ко мне! Во-первых, есть бутылочка прекрасной Массандры, а во-вторых, покажу кучу курортных фотографий!
В прохладной комнате Михайлова, потягивая из стаканов холодное вино, друзья рассматривали фотографии.
— Это я у домика Чехова, это наш завхоз — прекрасная женщина! Л это наша группа в Никитском ботаническом саду! — передавал Михайлов Евсееву снимок за снимком.
Внезапно взгляд Евсеева остановился и глаза изумленно расширились: на фотографии грустно улыбалась та самая женщина с милыми задумчивыми глазами, которую он встретил тогда на дороге. Ее невозможпо было не узнать среди полсотии других откровенно веселых лиц, и Евсеев, все еще изумленный, показал на нее Михайлову:
— Кто это?
— А-а! — взглянул Михайлов на снимок. — И ты заинтересовался! У нас там ей проходу не давали! Умница, красавица и еще миллион добродетелей! Целая рота ухажеров была прикомандирована!
— И ты? — ревниво спросил Евсеев.
— Ну, что ты! — махнул рукой Михайлов. — Такие женщины не по мне! Я люблю веселых, общительных и не таких умных. Да, кстати, у нес иикто не пользовался успехом.
— Кто же она? — облегченно вздохнул Евсеев.
— Ирина Минаева! Научный работник биологической станции. Всякие там рачки, циклоны, дафнии — это по ее части! Пишет диссертацию, и я уверен, что, имея такую башку, она ее напишет!
— А ты не знаешь ес адреса? — с надеждой спросил Евсеев.
— Эх, брат! — рассмеялся Михайлов. — Да ты, я вижу, влюбился в фотокарточку! Нет, адреса ее я не
знаю, но слышал, что живет она в Потн, кажется, вместе со своей матерью.
— Послушан, — сказал Евсеев, в душе которого все больше и больше разгорался огонь надежды, — а ты нс помнишь ее отчество?
— Отчество? — переспросил Михайлов, потирая лоб,— постой, постой... Ирина... Ирина... Кажется, Владимировна... Ну да. Владимировна! Теперь я точно вспомнил!
— Ну, спасибо и на этом! — совсем весело произнес Евсеев, записывая все в блокнот, хитровато глядя на недоумевающего Михайлова. — Не смотри так на меня! Когда-нибудь я тебе все расскажу!
Через полмесяца после этого Евсеев писал письмо по адресу, полученному нм из потнйского адресного стола:
«Здравствуйте, Ирина Владимировна!
Не удивляйтесь ни тому, что я знаю Ваше имя, ни тому, что я разыскал Ваш адрес! Счастливая случайность позволила мне сделать это. Простите мне дерзость, если Вы уже забыли человека, встретившегося с Вами в буйный летний дождь. С тех пор пн один нз дождей не прошел для меня бесследно, ибо в такие дни я особенно остро чувствовал, насколько глуп был тогда и насколько мне тяжело потерять Вас навсегда. Измученный отчаянием, я не боюсь откровения и надеюсь хоть на небольшой отклик в Вашей душе, пусть отдаленно похожий на то, что испытывал и испытываю я! Я буду рад любому Вашему ответу, только бы знать, что Вы услышали меня и простили мое мальчишество. Надеюсь, что интонация моего письма скажет Вам больше, чем то, что в нем написано. С нетерпением буду ждать Вашего ответа!