Bce тайны мира Дж. P. Р. Толкина. Симфония Илуватара - Рутиэн Альвдис Н.. Страница 32

B романе Толкина проявлением столь глубокой архаики является собственно образ Кольца Всевластья. Оно предстает обладающим собственной волей, оно само уходит от Горлума и попадает к Бильбо, само надевается на палец Фродо в трактире, само едва не касается воды в Зеркале Галадриэли, оно борется с волей Фродо и в конце концов побеждает его.

Другим примером проявления в романе черт инкорпорированного мышления является образ оживающих природных сил. Это и старый Вяз в Древлепуще – дерево, наделенное злой волей, и образ Древлепущи в целом – лес, где тропинки «движутся», заводя путников в гибельную чащу. Это и река Бруинен, губящая назгулов (разлив Бруинена несколько менее архаичен, поскольку потом он объясняется не собственной волей реки, а приказом Элронда). Это и гора Карадрас, чья злая воля никакого отношения не имеет к Саурону: он препятствует Хранителям пройти через его перевал не из-за Кольца, а просто не допускает чужаков в свои владения (фактически, в самого себя). Наконец, это энты и хуорны, являющиеся одновременно и деревьями и разумными существами.

C дальнейшим развитием мифологического мышления формируется его следующий этап – демонологическое мышление (в терминахА. Ф. Лосева «демон» – «душа вещи», «субъект вещи», отделенный от материи). «Демонологическое» мышление – начальная ступень развития абстрактного мышления. По Лосеву, демон «является существом стихийным, бесформенным, злым, аморальным… действующим всегда слепо… далеким от всякой человечности и даже от какой бы то ни было системы» [101], помогающей или губящей произвольно. Аморальность, непредсказуемость «демона» (духа, в дальнейшем – гения, бога) может быть объяснена его иномирностью, принципиальным противопоставлением его «чуждости», «инаковости» установленному Порядку общества людей. Одной из важнейших черт архаического мышления была вера в предопределенность человеческих поступков, внушенность действий и мыслей демоном, в последствие – богом. Лосев приводит огромный список примеров последнего, взятый из поэм Гомера.

Именно это мы и видим в книге Толкина. Сэм, стоя над Фродо, укушенным Шелоб, разговаривает с незримым, необъяснимым (и необъясняемым!) «голосом», причем это не внутренний голос Сэма, это нечто (некто?) иное, суждения этого «голоса» отнюдь не бесспорны для Сэма. Совершенно иначе Сэм описан в момент собственных колебаний, когда второй голос – это действительно внутренний голос Сэма.

Неведомый «голос» помогает Фродо прогнать Шелоб, подсказывая незнакомые хоббиту слова об Эарендиле, тот же «голос» дважды помогает Сэму правильно запеть песню, и оба раза песня так или иначе связана с Валинором: первый раз это квэнийская песнь об Элберет, второй – на всеобщем языке песнь о Западном Крае. Наконец, у самой цели этот «голос» торопит и Сэм чувствует, что ему дарована «некая новая сила». Bce это заставляет думать, что хоббитам помогает некая личность, которую Толкин сознательно не стал прописывать.

B эпоху ранней государственности мифологическое мышление входит в свою новую стадию, называемую «номинативное мышление». B этот период, как пишет А. Ф. Лосев, самостоятельность субъекта прогрессирует: проявляется осознание человеком себя как индивидуума, понимание собственной самоценности и личностной значимости. Такое выделение «Я» из окружающего мира означает то, что часть перестает быть тождественной целому, теряет значимость закон партиципации и взаимообращения. Наряду с этим, в рамках номинативного мышления происходит преобразование представлений о демонах в представления о богах. Функции богов более-менее систематизируются, их внешний вид эстетизируется, появляется генеалогия богов, и, в конечном счете, стремление разумно упорядочить и структурировать корпус мифологических представлений приводит (в большей или меньшей степени) к попытке освободиться от мифологии вообще: «Это апофеоз закономерности в той… области, которая перед тем состояла из сплошной демонической анархии… Номинативная мифология есть в сущности только такая… которая доведена… до системы разума. Поэтому будет большой неточностью сказать, что номинативное мышление исключает вообще всякую мифологию. Гораздо точнее будет сказать, что номинативное мышление, во-первых, возможно без всякой мифологии, а во-вторых, если оно доходит до мифологии, то мифологию эту оно строит и понимает не стихийно, но как систему универсального разума» [102].

Рационализация мифологии в книге Толкина идет постоянно. Особенно ярко это проявляется в Прологе, где дается своеобразное этнографическое описание народа хоббитов, приводятся генеалогии и топографические данные. To же можно сказать и о Приложениях, где Средиземье оказывается дотошно прописанным хронологически.

Толкин сознательно сводит в своей книге магию к минимуму. Например о хоббитах он пишет: «Издавна владели они умением исчезать бесшумно и бесследно… И так это ловко у них получалось, что Люди стали поговаривать о волшебстве. Ha самом деле ни с какой магией хоббиты, конечно, не знались, а неуловимостью своей были обязаны исключительно мастерству… и близкой дружбе с землей, что неуклюжим Большим народам и несвойственно, и непонятно».

B целом, весь принцип описания Средиземья как реально существующего мира с весьма жесткими внутренними законами (от лингвистики до ботаники) – это именно номинативный, рационализирующий подход к мифологии.

Русские толкинисты: мировоззрение и субкультура

Глава 9. Толкинисты и мифы o них

Толкинистская субкультура как массовое явление (объединяющее тысячи людей) существует более двадцати лет, и за это время она претерпела ряд существенных изменений. Они настолько серьезны, что невозможно описать толкиниста как такового: есть достаточно четкий образ толкиниста начала 1990-х годов, более размытый образ субкультуры рубежа тысячелетий и довольно отчетливый образ толкиниста сегодняшнего дня. Автор настоящей работы имел возможность наблюдать толкинистский фэндом с начала 1990-х годов, возглавляя в 1995–2000 годах один из ведущих московских клубов – «Форменос», а с 2006 года – исполняя обязанности главного хранителя крупнейшего интернет-собрания толкинистских текстов «Библиотеки Тол-Эрессеа» (www.eressea.ru).

«Поклонники творчества Толкина» – в сущности, такое определение не говорит ничего. Под этим словом могут подразумеваться серьезные переводчики, которые, не жалея своих сил, создают русский текст HOME [103]. Это же слово может означать личностей, которые всерьез отождествляли (некоторые это делают до сих пор) себя с теми или иными персонажами книг Толкина. Так же определяют себя и те, кто не имеет собственной квэнты [104], но в чьей системе ценностей книги Толкина занимают более чем высокое место. Так же называют и рядовых представителей «тусовки», которые группируются вокруг традиционных толкинистских мест сбора по принципу «там прикольно».

Проблема заключается в том, что самоопределение различных групп толкинистов является взаимоисключающим, поэтому образ «среднестатистического толкиниста» вывести просто невозможно (ни применительно к 90-м годам, ни к настоящему времени). Так что мы попытаемся описать сегодняшний срез субкультуры в ее неоднородности и, отчасти, противоречивости.

Прежде всего, представляется важным вербализовать несколько мифов о толкинистах.

Миф первый. Толкинисты – это ребята в плащах из занавесок, бегающие с деревянными мечами.

Двадцать лет назад это так и было… отчасти. Уже тогда высоким уважением пользовались те, кто обладали высокими умениями и в фехтовании, и в создании костюмов, и в редкостном тогда (до Интернета) знании непереведенных текстов Толкина, и во многом другом. «Занавесочные эльфы», как их тогда называли, либо покинули субкультуру, либо перешли на существенно более высокий уровень.