Нищета. Часть вторая - Гетрэ Жан. Страница 94
Они скользили вдоль стен, как тени. Каждый раз, когда им попадался фонарь или газовый рожок, они делали крюк, чтобы обойти его. Дочь больше не задавала вопросов. Наконец они добрались до узкой, извилистой улицы возле Лионского вокзала и свернули в переулок Мулен. У одного дома они остановились. Привратницкой здесь не было; мать отперла дверь одним из многочисленных ключей, лежавших в ее бездонном кармане, и обе поднялись на пятый этаж.
— Мы спасены, — промолвила старуха, — спасены хотя бы на время.
— Где мы?
— В моем убежище. Если у крысы только одна нора, ее быстро поймают. Здесь нам нечего бояться; я снимаю эту комнату под чужим именем и никогда не являлась сюда в своем обычном платье.
С этими словами она вытащила из кармана огарок, зажгла его и отыскала лампу. Помещение было меблировано весьма скудно: стол и кровать.
— Однако на этот раз придется выйти отсюда в той же одежде! — заметила дочь.
— Ты думаешь? — сказала старуха, вынимая из кармана все новые и новые предметы: щипчики, отмычки и различные другие инструменты.
Чувствуя себя в безопасности, Бланш прилегла на кровать и с любопытством следила за движениями матери. Та отперла один за другим несколько шкафчиков, искусно вделанных в стены, и извлекла оттуда белье, верхнее платье, бутылку вина, печенье. Эти шкафчики были еще вместительнее, чем ее карманы. Поднеся дочери рюмку вина и отхлебнув сама глоток, старая ведьма открыла другие, такие же укромные тайники, достала оттуда свертки с одеждой и помогла дочери все с себя снять. Надев на нее сорочку из грубого полотна и вязаную кофточку, она уложила Бланш в постель, как маленькую, и заботливо подоткнула одеяло; затем переоделась сама, но прежде, чем лечь, уничтожила одежду, в которой они пришли. Для этого она сначала разрезала ее ножницами на куски, а затем развела в камине огонь и сожгла все до последнего клочка. Бланш с восхищением наблюдала за матерью.
— Когда же ты приляжешь отдохнуть?
— Я еще не кончила.
Старуха взяла бутылочку с жидкостью темного цвета, подошла к дочери, и взъерошенные рыжие патлы Бланш, придававшие ей сходство с жаворонком, скоро стали черными, гладко прилизанными. С помощью другого снадобья был придан более смуглый оттенок не только ее лицу, но и всему телу. Затем вдова Марсель, взяв зеркальце, подала его дочери.
— Неплохо получилось! — заметила она.
— Какой я стала уродиной! — воскликнула Бланш, взглянув на себя в зеркало.
— Вот посмотришь на меня! — промолвила мать, смеясь. И, взяв другую склянку, она произвела ту же операцию над собой, с той разницей, что жидкость была коричневой. Ее волосы приобрели цвет коровьей шерсти, вполне гармонировавшей с цветом ее желтых глаз. Затем она с головы до ног натерлась жидкостью от которой кожа становилась смуглой. Теперь мать и дочь походили на мулаток.
— И ты тоже превратилась в урода! — засмеялась Бланш.
— Я всегда меняю свою наружность, когда живу здесь.
— Как ты нашла эту комнату с тайниками?
— Я сама их заказала.
— Но столяр может тебя выдать!
— Он уже умер.
Девушка вздрогнула. Ей уже не раз случалось видеть у матери какие-то тщательно спрятанные пузырьки. На мгновение ее объял ужас при мысли, что столяра отравили… Но она подумала: «Надо же было предотвратить опасность!», и успокоилась, готовая оправдать любое преступление, лишь бы оно гарантировало, что их не тронут. Старая мегера заметила волнение дочери, но не сочла нужным продолжать разговор на эту тему.
— Долго ли мы останемся здесь? — спросила Бланш.
— В зависимости от обстоятельств. Когда собирается гроза, птицам лучше сидеть в гнездах.
Старуха, подобно Санчо Пансе, любила иносказания.
— Что же мы будем делать?
— Ничего. У нас хватит средств, чтобы жить, ничего не делая.
— А почему бы нам не уехать за границу?
— Я хочу сначала выяснить, чем мы рискуем и что можем выгадать.
— То есть?
— Разве ты не понимаешь, какую опасность мы представляем для Девис-Рота?
— Да, понимаю.
— А когда от опасных людей не могут избавиться, то стараются с ними поладить.
— На каких же условиях ты согласна поладить с ним?
— Разумеется, на самых выгодных для нас!
Затем мать и дочь уснули.
Первое, что они услышали утром, был крик газетчика: «Приговор убийцам Руссерана — одно су!» Вдова Марсель вышла на улицу и купила газету.
— Тьфу, пропасть! — заметил про себя продавец. — И это называется «прекрасным полом»?
Произведя такое же впечатление на лавочников, старуха купила кое-чего съестного и вернулась к дочери.
— Ты еще в постели?
— Не садиться же мне у окошка в таком виде!
— Однако придется; я буду говорить, что ты — дочь африканского царька, а я — его вдова.
— Ну ладно! — сказала Бланш. Все это начинало ее забавлять.
Они развернули газету и стали искать отчет по делу Руссерана. В нем сообщалось, что главные обвиняемые — Санблер и Огюст Бродар — успели скрыться от правосудия. Лакей, которому приписывалась кража кубка, уже умер. Основную роль в судебном процессе играл надзиратель Соль (Вийон из Клерво). Парни, обвиняемые в том, что помогли Огюсту освободиться, отошли на второй план, а их возлюбленные — на третий.
Сначала вызвали Соля. Он сохранял безмятежное спокойствие; его крючковатый нос напоминал совиный клюв.
— Подсудимый, где вы родились?
— Право, не знаю. Ведь я сызмала бродяжничал.
— Сколько вам лет?
— Откуда мне знать, раз меня еще маленьким упрятали за нищенство в исправительный дом? Я не помню, что было раньше.
— Думайте, прежде чем отвечать! На что вы жили?
— Я почти всю жизнь провел в тюрьме. Поступая на работу, я не мог скрывать, откуда вышел, и меня немедленно увольняли.
— Почему вы стали надзирателем в тюрьме Мазас?
— Я мог работать только в тюрьме, там меня по крайней мере знали. На воле меня принимали за убийцу.
— Зачем вы содействовали бегству одного из главных обвиняемых?
— Чтобы хоть кому-нибудь помочь освободиться.
— Узнаете ли вы присутствующих здесь участников банды, освободившей Огюста Бродара?
— Нет, я их не знаю.
Председатель, очень недовольный, велит подняться подругам Шифара и его товарищей.
— А этих узнаете?
— Не больше, чем тех.
Соля присудили к пяти годам лишения свободы. Он вышел, напевая вполголоса свою песенку:
Смехотворный допрос молодых бродяг и их любовниц доставил немало веселых минут публике, а также присяжным, но довел председателя до крайнего раздражения. Несмотря на то что прокурор потребовал строгого наказания, присяжные сочли достаточным поместить всех до совершеннолетия в исправительный дом. Габриэль (он же Санблер) и Огюст Бродар были приговорены к смертной казни, оба заочно.
— Ого! — сказала вдова Марсель. — Процесс наделал немало шума, а в конце концов осудили тех, кому на это наплевать. Они далеко, и уж, конечно, карманы у них не пусты.
Ее тонкие губы искривились в алчной усмешке.
— А остальные? — спросила Бланш. — Ведь осудили и других?
— Остальные — просто олухи. Что о них толковать?
LVIII. Пылающая шахта
Подобно циклонам в экваториальных странах, пурга, зародившись на дальнем севере, проносится по сибирским равнинам, вея леденящим холодом. На своем пути она с корнем вырывает вековые деревья, сносит целые селения и то разметает в воздухе огромные массы снега, превращая их в пыль, то нагромождает их в сугробы, беспрерывно меняющие очертания.
Вместе с другими казаками, которые во избежание побегов круглые сутки охраняют шахты, стоял на карауле и знакомый нам Хлоп. Он, видимо, еще усерднее, чем раньше, обдумывал какой-то очень трудный и дерзкий план. Его лоб, полускрытый под густой шапкой волос, морщился от умственного напряжения. Хлоп не забыл своего обещания и надеялся выполнить его, воспользовавшись тем, что пурга нарушила распорядок дня. Заключенных стали охранять менее бдительно. Но как осуществить задуманное? Этого он еще не решил. В его мозгу одна мысль сменяла другую, меж тем как ветер, беснуясь все громче и громче, завывал в тайге, сгибая ели словно былинки. Несколько деревень было уже разрушено, жители спасались бегством, ничего не видя сквозь хлопья снега и увязая в сугробах, выраставших с каждым часом.