Боярыня Морозова - Бахревский Владислав Анатольевич. Страница 26
– Скорблю и плачу о том, что безбожники Плещеев и Траханиотов совершали такие неслыханные злодеяния. Смерть свою они заслужили черными делами. Ныне на все начальные места назначены благочестивые люди, которые будут управлять народом кротко и справедливо. И будут они править под моим царским бдительным оком. Во всем буду как отец Отечества!
– Бог да сохранит на многие лета во здравии твое царское величество! – закричали люди, кланяясь царю.
Но раздались и другие возгласы:
– Морозова выдай! Главного виновника не прячь от нас!
Алексей Михайлович всплеснул руками.
– Да лучше уж меня убейте! – И заплакал. – Не могу я вам Бориса Ивановича на лютую смерть отдать. Много за ним вины! Только не во всем же он виноват. Мой дорогой народ! Люди! Я еще ни разу ни о чем вас не просил, а теперь нижайше прошу исполнить мою единственную просьбу: простите Морозову его проступки. Морозов отныне выкажет вам все доброе, что есть в его душе. Мой батюшка, умирая, завещал Борису Ивановичу быть мне за отца. С малых лет он учил меня доброму и разумному.
– Бог да сохранит на многие лета во здравии твое царское величество! – второй раз воскликнули одни, а другие выказали сомнение: – Да ведь как Морозову простить, когда он всю Москву сжег?
Плача, государь подошел к золотому кресту, который держал патриарх Иосиф, поцеловал крест и поклялся:
– Сошлю Бориса Ивановича на край государства! Никаких должностей отныне и никогда впредь занимать ему будет не дозволено. Богом вас заклинаю, люди, подарите мне жизнь воспитателя моего!
– Да будет то, что требует Бог да его царское величество! – согласились москвичи.
* * *
Жизнь Бориса Ивановича Морозова была спасена, и уже на следующий день он послал из своих дворовых людей кого за лесом, кого за кирпичом и уже успел переманить к себе на пожарище лучших строителей.
Ладно бы хозяйством занимался – так нет! В тот же день явился в Думу. Разгневанный Яков Куденетович Черкасский послал к нему выборных людей от детей боярских, которые собрались на Красной площади, требуя, чтоб им тоже заплатили, как заплатили стрельцам.
– Вы думаете, что коли взбесившиеся людишки гоняли старика Морозова, как зайца, по Москве, так он теперь и вывернет перед каждым карманы государевой казны? – закричал на выборных Морозов. Виски седые, лицо кровью налилось, в глазах блеск. – Нет, голубчики! Ничего вам не дам. Я денежки на строительство порубежных городов копил, а теперь Москву надо строить!
Такое пережил, а духом не ослабел Борис Иванович – государственный человек! У него и власти теперь никакой не было, но все уже пританцовывали под его дуду. Илья Данилович Милославский на своем уцелевшем от пожара дворе поил и кормил стрельцов, кафтанами жаловал, деньгами. Царица Мария Ильинична допустила к руке выборных от посадских людей, от стрельцов, купцов, холопов. И тоже угостила и соболями всех одарила. И, выйдя на Красную площадь, эти выборные люди закричали, что хотят в правители Бориса Ивановича свет Морозова.
Может, и сошло бы, но рассерженные дети боярские закидали крикунов камнями и пошли поднимать народ на новый гиль. И всем было ясно: за дворянским войском стоят князь Яков Куденетович Черкасский и Шереметевы. Никита Иванович Романов, осердясь на царя, что не убрал Морозова, перестал в Кремль ходить, сказался больным, а впору опять было перед народом шапку ломать.
10 июня дворяне-жильцы, дети боярские, дворяне московские, гости, торговые люди, стрельцы ударили царю челом о созыве Земского собора, и государь, царь и великий князь Алексей Михайлович согласился созвать собор и дать народу своему закон, статьи которого повелел списать с «Правил святых апостол и святых отец» и с градских законов греческих царей, и выписать пристойные статьи из законов прежних великих государей, царей и великих князей российских и отца его, государева, блаженные памяти Михаила Федоровича, великого государя, царя и великого князя всея Руси. Повелел собрать воедино указы и боярские приговоры на всякие государственные и земские дела и те государские указы и боярские приговоры со старыми судебниками сличить. А каких статей не было, и те бы статьи написать и изложить по его, государеву, указу общим советом, чтобы Московского государства всяких чинов люди, от большего и до меньшего чина, суд и расправу имели во всяких делах всем равную.
И указал государь составить «Уложение» боярам князю Никите Ивановичу Одоевскому, да князю Семену Васильевичу Прозоровскому, да окольничему князю Федору Федоровичу Волынскому, да дьякам Гаврилу Левонтьеву да Федору Грибоедову.
11 июня решилась судьба Бориса Ивановича Морозова. В первом часу дня сто пятьдесят детей боярских, да сто пятьдесят стрельцов, да сто старост статских – все с ружьями – окружили возок бывшего правителя и отправились все на Белое озеро в Кирилло-Белозерский монастырь.
Не успела пыль улечься за колесами возка, в котором повезли Бориса Ивановича, а государь уже посылал гонца к игумену Кирилло-Белозерского монастыря Афанасию, строителю Феоктисту и келарю Савватею. Писал государь о том, чтоб Борису Ивановичу почет был оказан, чтоб берегли его крепко и надежно от всяких козней и злоумышленников.
«Да отнюдь бы нихто не ведал, хотя и выедет куды, – писал Алексей Михайлович, сам писал, своей рукой: дело невиданное! Московские цари даже грамот государственных не подписывали, не роняли достоинства. – А если сведают, и я сведаю, и вам быть казненным. А если убережете его, так, как и мне, добро ему сделаете, и я вас пожалую так, чего от зачала света такой милости не видали».
Москвой правили чуждые Алексею Михайловичу люди, но хоть и молод он был, а терпелив знатно. В свои двадцать лет Алексей Михайлович научился уступать силе и обстоятельствам, как никто среди всего московского синклита, светского и духовного. Со стороны казалось, что царской уступчивости нет предела. И те, кто так думал, ошибались себе же на беду. Алексей Михайлович всегда знал, чем он может поступиться.
Возвращение Морозова
Москва в который раз отстраивалась. Колокола на церквях созывали прихожан Богу молиться, никаких тебе всполошных звонов. В Золотой палате бояре поделили власть, царь Алексей Михайлович раздал приказы, как того хотели Шереметевы, Черкасские, Никита Иванович Романов. Но патриарху Иосифу государь шепнул:
– Раздай стрельцам по четыре рубля, пусть ударят челом, просят возвратить боярина Бориса Ивановича Морозова с Белого озера в Москву.
Сам Алексей Михайлович пожаловал стрельцам по десяти рублей каждому.
Потекли челобитные в Кремль.
Их приносили архимандриту Новоспасского монастыря Никону, в царские руки подавали.
Никто челобитчиков саблями не рубил, в тюрьмы не сажал, но ответа тоже не было.
На Симеона Столпника, 1 сентября, открылся Земский собор. 16 сентября государь приказал выдать жалованье дворянам и детям боярским, которые по выбору приехали из городов Московского царства. Сам отправился в Троице-Сергиеву лавру, где его ждал Борис Иванович Морозов.
25 сентября боярину Морозову царь вернул все его огромные земельные владения и многие тысячи душ. Но в Москву Алексей Михайлович один вернулся.
Насторожившиеся было бояре успокоились. Царь занимался подсчетом убытков от пожара, от грабежей.
Сгорело в Москве 24 тысячи домов, 30 миллионов пудов хлеба стоимостью в 375 пудов золота.
Сгинули несметные сокровища московских купцов и бояр, у одного Шорина убытку на 150 тысяч рублей. Никите Ивановичу Романову мятеж обошелся в несколько бочек золота. Сгорело в огне две тысячи человек.
Патриарх Иосиф разослал во все концы Московского царства грамоты о молебствии и двухнедельном посте.
Бед и напастей – гора, но жизнь без радостей не бывает.
В ночь на 22 октября, под праздник Пресвятой Богородицы, во славу ее иконы, именуемой Казанская, царица Мария Ильинична разрешилась младенцем.