Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович. Страница 26

– Во всяком случае, отец получил от басилевса очень широкие полномочия.

– Тем лучше, – усмехнулся Андроник, приглаживая небольшую бородку. – Уж коли меня прогоняют во Фракию, то хотелось бы пощупать собственными руками, из чего Бог сделал алеманов.

– Из плоти и крови, надо полагать.

– А я-то думал из праха, – покачал головой Андроник. – Как все-таки полезно пообщаться с образованными людьми, вроде тебя высокородный Михаил.

Герхард де Лаваль, растерявший всю свою спесь в славянских лесах и не приобретший за время похода ничего кроме боли в пояснице и седины в волосах, был просто вынужден принять предложение епископа Дитмара, не нашедшего для него лучшей доли, чем служба гонца. Справедливости ради следует сказать, что пастырь Гевельбергский снабдил своего верного соратника по неудачному походу отличной характеристикой, иначе чем еще объяснить любезность папского легата, встретившего захудалого рыцаря, как родного сына. Епископ Теодевит уже знал о неудаче алеманов в землях славян и не стал выпытывать у благородного Герхарда подробности. Однако этот худой желчный человек проявил по отношению к посланцу своего друга неслыханную щедрость, выделив ему из своих запасов истрепанный шатер и пригоршню серебряных марок для поддержания духа и тела. В этом шатре Герхард и разместился на пару с благородным Вальтером фон Валенсбергом, решившим, что одной взбучки, полученной от славян, ему будет мало и устремившимся душой к сказочным богатством Востока. Седой, много чего повидавший Фриц, которого Герхард нанял скорее в качестве конюха, чем оруженосца, покрутил пальцем у виска, но разочаровывать молодого рыцаря не стал и покинул шатер с выражением неизбывной горести на лице. Кроме Фрица благородных рыцарей сопровождали еще два расторопных молодца, подобранных прямо на дороге. Оба отлично ездили верхом, владели копьем и мечом и не отличались излишней застенчивостью. А проще говоря, хватали все, что подвернется под руку. Благодаря стараниям расторопных Себастиана и Питера благородные Лаваль и Валенсберг не умерли с голоду за время перехода по чужим негостеприимным землях. В благодарность за заботу, Герхард одарил обоих званиями сержантов и выпросил для них у прижимистого Теодевита две кольчуги. Несколько раз Лавалю пришлось выручать своих вороватых молодцов из переделок, неизменно вступая в споры с королевскими стражниками, пытавшимися выполнить приказ Конрада Гогенштауфена и навести в разношерстном войске хоть какой-то порядок. Фракия оказалась первой византийской провинцией, в которую хлынула изголодавшаяся на европейских просторах саранча. По мнению доблестных крестоносцев, фракийцы оказались народом прижимистым и неблагодарным. Вместо того чтобы даром кормить воинов Христа, рискующих ради торжества истинной веры своими жизнями, они заломили за продовольствие такие цены, словно собирались обчистить алеманов до последней нитки. Подобная наглость византийцев не могла долго оставаться безнаказанной. Крестоносцы за два дня опустошили всю округу, пустив по миру десятки тысяч несчастных землепашцев. Фракийцы недолго оплакивали свои сожженные жилища и обрушили на алеманов праведный гнев. Справиться с закованными в железо рыцарями им было не просто, а потому урон несли, как правило, простолюдины, приставшие к войску на марше. Оборванцев насчитывалось едва ли не больше, чем рыцарей, сержантов и пикинеров. У большинства из них не имелось за душой даже медного обола, а потому и прокормиться они могли только грабежом. Король Конрад приказал поймать и повесить с десяток наиболее жестоких мародеров, но, увы, эти казни только раззадорили крестоносный сброд. Куда более действенным лекарством от разбоя и воровства оказались фракийские стрелы, сильно охладившие пыл простолюдинов и заставившие их вернуться под защиту рыцарских шатров.

В лагере алеманов гостей не ждали, но они явились в одно далеко не прекрасное утро, сияя на летнем солнце позолоченными доспехами. Протоспафарий Константин, посол императора Византии, оказался суровым мужчиной высокого роста с пронзительными синими глазами. Его спутники блистали не только молодостью и красотой, но и богатым снаряжением, при виде которого у нищих алеманов челюсти сводило от зависти. Одни только перья на шлеме протоспафария стоили целого состояния. А ножны его меча были столь густо усыпаны драгоценными каменьями, что Лаваль затруднился определить цвет кожи, которой они были обтянуты. Король Конрад, сопровождаемый племянником Фридрихом Швабским, герцогом Вельфом Брауншвейгским и еще десятком самых знатных алеманских князей, вышел из своего походного шатра навстречу византийцам. Крестоносцы смотрелись попроще, а если быть уж совсем откровенным, то весьма бледно на фоне спутников протоспафария. Сиятельный Константин с достоинством поклонился Конраду, но этим и ограничился, вызвав тем самым гул неудовольствия в свите короля. Говорил он по латыни, которую худо-бедно понимали все присутствующие. Папский легат Теодовит, державшийся по правую руку от Конрада, шепотом разъяснял королю наиболее замысловатые обороты. До Герхарда де Лаваля, стоявшего в отдалении, долетали не все слова надменного византийца, но суть его претензий он все-таки уяснил. Сиятельный Константин напомнил благородному Конраду о союзе между империями, заключенном совсем недавно, а также о родственных узах, связывающих Конрада с Мануилом. Далее он перешел к претензиям, вполне обоснованным, надо признать, и обвинил алеманов в грабежах и убийствах, чинимых на землях империи. Благородный Конрад в ответной речи признал отчасти правоту византийца, однако в свою очередь обвинил фракийцев в бессовестном взвинчивании цен на продовольствие и в убийствах несчастных пилигримов, по тем или иным причинам отставших от войска. Латынью Конрад владел гораздо хуже своего оппонента, прибегая то и дело к помощи епископа Теодовита. Кроме того, он уступал византийцу в росте, а потому без конца вскидывал голову, словно лошадь, почувствовавшая узду. Все это делало его доводы малоубедительными даже для сочувствующего ему Герхарда. Последнего особенно раздражали усмешки на губах молодых комитов, сопровождавших протоспафария. Образованные византийцы откровенно насмехались над убогой латынью короля, что не могло не вызвать у алеманских рыцарей чувство злобы. Однако сам византийский посол хранил на лице серьезность, никак не реагируя даже на откровенные оплошности в речи собеседника. Более того он пообещал Конраду призвать к порядку обнаглевших купцов и сделать все возможное, чтобы войско крестоносцев не испытывало недостатка в продовольствии на пути к Босфору. Расстались король и протоспафарий вполне довольные друг другом. Увы, мирный исход переговоров понравился далеко не всем. Это Герхард почувствовал, едва переступив порог роскошного шатра епископа Теодовита. Кроме самого папского легата здесь находился еще и герцог Брауншвейгский с тремя своими наиболее близкими сторонниками, среди которых выделялся ростом и сложением маркиз Одоакр фон Вальхайм. Лаваль без труда сообразил, что находится в кругу заговорщиков, и что пригласили его сюда далеко не случайно.

– К моему большому сожалению, король Конрад не воспользовался удобным случаем, чтобы поставить обнаглевших византийцев на место, – сокрушенно покачал головой епископ Теодовит, продолжая начатый разговор. – Многие разумные люди в окружении папы Евгения полагают, что Византия не станет нашим искренним союзником в этом походе, как это уже было в годы Алексея Комнина. Скажу более – Константинополь будет нашим самым опасным врагом. По моим сведениям, полученным из надежных источников, Мануил уже вступил в переговоры с иконийским султаном Махмудом, сыном того самого Кылыч-Арслана, которого разгромили наши доблестные предшественники пятьдесят лет тому назад. Рожер Сицилийский считает, что с нашей стороны будет величайшей ошибкой, позволить императору Мануилу строить козни у себя за спиной. Он не исключает и того, что коварные византийцы ударят нам в тыл, как только мы ввяжемся в войну с сарацинами.