Дело об опеке (СИ) - Далин Максим Андреевич. Страница 3

— Вы хотите сказать, что он очнулся?

— Да. Прошло около получаса. Я вколол ему только один шприц снотворного, как человеку — а надо было три, минимум… рыцари такие огромные… но я… я неважно соображал…

— Продолжайте, господин Сибирцев.

— Ну да… Увидев его на ногах, я страшно обрадовался. Он стоял, опираясь о дверной косяк; копна косичек закрывала половину его лица. Он сказал: «Стас, мне нехорошо. Андрей умер. Мне надо в каюту», — я подумал, что он бредит.

— Вы подумали?

— Я ошибся. Гн-Ктанг хотел поменять комбинезон и надеть перчатки. Его правая перчатка сгорела до дыр — а на ладонях у них собирается самый мощный заряд. Он боялся что-нибудь закоротить или убить меня. Я помог ему добраться до каюты… он опирался на меня рукой в целой перчатке, а второй держался за стену. По дороге я все ему рассказал и мне стало полегче.

— Вы почувствовали себя не одиноким?

— Я понял, что мы справимся. Кажется, я впервые после катастрофы понял, насколько наша беда серьезна — но, разговаривая с Гн-Ктангом, почувствовал себя в силах бороться с обстоятельствами. В каюте он переоделся и перевязал меня какой-то эластичной лентой — перетянул мои ребра так, что они перестали тереться друг о друга. Пока он меня перевязывал, я держал Зялью в руках, и она сосала мой мизинец. Она была очень голодна и замерзла. И боялась. Она все время давала мне знать, что боится.

— Давала знать? Ахонский младенец?

— Это довольно тяжело описать, господин дознаватель…

Это и вправду тяжело описать. Для того чтобы представить это себе, надо хоть чуть-чуть пообщаться с ахонцами. У Стаи свои способы договариваться. Похоже на телепатию — но на самом деле, я думаю, это речь, их речь, которую мы, земляне, не слышим, но все-таки чувствуем как-то иначе. Речь на очень высоких частотах, подкрепленная электромагнитными волнами, резонирующими с биотоками нашего человеческого мозга — через некоторое время без всяких специальных занятий ты учишься ее воспринимать так же непосредственно, как мимику или жестикуляцию. Зялька не умела плакать — но я чувствовал, как ей дискомфортно, страшно, и как она нуждается в помощи.

— Парапсихические способности ахонцев фактически не описаны в земной литературе…

— Потому что это не совсем парапсихика… Будь я биологом, подробнее объяснил бы, а так… Я уже говорил, что слух ахонцев гораздо совершеннее нашего, а диапазон голоса намного шире. Гн-Ктанг слышал Зялью даже лучше, чем я — видимо, из-за того, что у кундангианцев есть электрические сенсоры, которыми они воспринимают сигналы мозга любого живого существа почти напрямую. Он все время приговаривал: «Не отчаивайся, малышка, мы выкарабкаемся», — и тоже спешил. Это он запустил синтезатор, забросив все остальное — чтобы ее покормить.

— В дальнейшем Зялья существовала без материнской сумки?

— Ну как… как вам сказать… видите ли, господин дознаватель, температура тела ахонки примерно тридцать семь с половиной — тридцать восемь градусов по Цельсию. У меня — пониже, и малютка могла простудиться. Поэтому мы с Гн-Ктангом взяли термический комбинезон, отрегулировали подогрев на тридцать восемь градусов и вклеили в нагрудный карман пипетку, а в резинке прокололи маленькую дырочку. Ну вот… в карман мы посадили Зялью — она сразу вцепилась в пипетку, как младенец в пустышку — а снаружи можно было легко впускать в резинку шприцем синтезированную молочную смесь. Понемножку.

— Вы не боялись, что случайно обопретесь на что-нибудь и пораните Зялью?

— Нет. Я спал в кресле, чтобы не повернуться неловко — а во время работы запрещал себе забывать, что при мне живое существо. Разговаривал с ней, чтоб не забыть. Вспомнил массу всяких пустяков, которые рассказывают земным детям… ну знаете: «Сорока-ворона кашку варила…» — сам удивляюсь, откуда оно полезло… В общем, Зялья жила у меня в кармане, почти как в материнской сумке — я ее вынимал только, чтобы очистить карман и продезинфицировать… ахонки, конечно, вычищаются иначе, их члены Стаи чистят, но у меня другой возможности не было…

— Я понял, господин Сибирцев. Это довольно изобретательно. Что же дальше?

— Мы с Гн-Ктангом проверили систему жизнеобеспечения и связь. Поняли, что нам повезло… относительно, конечно: часть Мамы, ответственная за регенерацию кислорода, кондиционирование и очистку воды, уцелела. Передатчик молчал. Мы решили, что связь убилась, но позже поняли — дело не в передатчике, а в атмосфере, гасящей сигнал.

— То есть, оборудование уцелело?

— Да. Требовало ремонта и отладки, но работало. Правда, в создавшемся положении этого оказалось мало. Нам надо было запустить зонд, который вывел бы на орбиту спутник с передатчиком, запрограммированным на сигнал СОС и наши координаты — или уж поднять на орбиту сам звездолет, но этого-то мы и не могли. Во время экстренного торможения Гн-Ктанг погасил реактор.

— И в течение двух следующих лет вы занимались ремонтом?

— Да. Долго?

Как все быстро рассказывается… и как невероятно долго было это прожить! Как мы играли в шахматы с Гн-Ктангом и слушали, как аммиачный ураган швыряет песок и камешки в обшивку «Денеба»… Как Зялька ползала по моей койке, накрытой покрывалом — очень ловко, опираясь на локотки и задние лапки… как мы в ангаре ее летать учили — больше нигде не разлетаешься… Она уже в год шустро бегала по коридорам — глаз да глаз; хорошо еще, что страшно любила сидеть у меня за пазухой и слушать всякий вздор — сказки — а то могла легко попасть в переплет… Ахонцы не особенно дисциплинированы…

— Гм… не знаю, как вам ответить. Мне представляется, что долго. Но я не слишком хорошо представляю себе характер повреждений — да и специфику вашей работы, господин Сибирцев. Впрочем, это уже не входит в мою компетенцию. Меня больше интересует следующее. Вот вы с господином Гн-Ктангом законсервировали трупы для захоронения их в космосе, потом — чинили фонящее оборудование звездолета и запускали реактор… а в это время в кармане вашего комбинезона находилось живое и разумное существо. Неужели нельзя было поселить Зялью где-нибудь в безопасном месте? Приспособить антигравитационный контейнер, что ли…

— Немного неточно, господин дознаватель. Во-первых, близость живого существа для маленького ахонца не менее принципиальна, чем тепло и пища. А во-вторых, в моем кармане Зялья прожила около трех месяцев — это штатный срок, который требуется ахонцу для окончательного формирования и начала жизни вне сумки. Дети же растут — за это время Зялья выросла и перестала помещаться в мой карман… как ей и полагается, впрочем. Но поскольку ахонцы — существа, очень нуждающиеся в обществе, Зялья все время находилась поблизости… на плече у меня висела или сидела за пазухой. Это, между прочим, тоже штатно — маленькие ахонцы иногда до года за мать цепляются.

— То есть — Зялья воспринимала вас как свою мать?

— Да нет… она воспринимала меня как меня. Когда научилась говорить, начала называть меня Тясь, в смысле — Стас. Ахонцы психически устроены иначе, чем люди… они развиваются в чем-то намного быстрее и память у них лучше. Другими словами, свою маму, Тьянью, Зялья помнит. И Стаю помнит — она мне говорила, что хорошо помнит ощущение от… она это назвала «много-много всех вокруг».

— А как она общалась с Гн-Ктангом?

— Осторожно. Она его побаивалась. Наверное, чувствовала его электрические органы на расстоянии. В общем, я не помню случая, чтобы Зялья на нем повисла, когда училась летать. Она говорила: «От дяди Тянга усам щекотно», — а их усы — это вибриссы с целым рядом сенсорных функций… В общем, она общалась, но на расстоянии. Кажется, его это огорчало — он ее любил… но с другой стороны, Гн-Ктанг так боялся случайно ей повредить, что не пытался ее приваживать. К тому же, реактор чинил именно он, он же запустил — конечно, у крыльев хорошая антирадиационная защита, но мы перестраховывались… ребенок, знаете…

— Гн-Ктанг умер от лучевой болезни?

— Гхм! Простите, господин дознаватель, уж очень это нелепо звучит. Как «рыба утонула» или «пингвин простудился». В силу условий на нашем корабле Гн-Ктангу хронически не хватало жесткого излучения. Он от этого… ну не то, чтобы страдал, а скучал, как петербуржец — по солнышку. Он реактор чинить ходил, как в солярий, у него настроение резко повышалось, общий тонус… Я довольно много общался с кундангианцами, так вот — рыцари обожают всякие эффектные побрякушки, и один новенький в косморазведке очень возмущался, что ему запретили носить любимый амулет. Ну, знаете, кусочек породы с частичками плутония, жутко фонящий. Отобрали у рыцаря частицу родной земли… мы ему еле объяснили, что к чему — так у него в голове не укладывалось.