Чертов мост - Воложанин Юрий Константинович. Страница 11

— Что это, дед? — поинтересовался я.

Дед не сразу ответил: он повертел баночку перед глазами, словно что-то на ней выискивал, понюхал ее и бережно поставил на лавку.

— Это, паря, скальные слезы, а по ученому зовут ее мумией. У нас она только под Курулей бывает, но доставать ее шибко рисково; хорошая это штука — все одно зверь языком зализывает, вот почуешь.

И он приложил тряпочку к входному и выходному отверстиям, затем крепко перевязал. Намазал рану и на лице.

Попив наскоро чаю, я засобирался: сидеть и распивать чаи со стариками, когда люди громят банду, я никак не мог, — да и Тасю надо было выручать.

— Ты куда это, паря, загоношился-то? — спросил Мироны

— Надо мне туда, со всеми я должен быть...

— Куда ты подстреленный-то потащишься? Не рискуй зря, — уговаривал он.

Дед Евлампий вдруг резко поднялся и одним духом выпалил:

— Ладно, не перечь ему. Я заодно с ним соберусь! Чаво он тут будет отсиживаться? Японский бог!

Дед Мироныч укоризненно покачал головой.

— Ну и вояки: старый да хромой. Хоша и хорохоритесь, а зараз как рябков перешшолкают... Не встревали бы...

— Ничего, кум Мироныч, — уже весело сказал дед Евлампий, — мы ишшо гожи, а старого волка зараз не проведешь...

— Ну бог с вами, — махнул рукой Мироныч.

Над крутыми черными сопками появилась узкая бледно-голубая полоска: с каждой минутой небо на востоке становилось светлее. Где-то на окраине села наперебой кричали петухи, в пойме Елкинды затрещали чечетки, в болоте пропищал кулик. Я отвязал от коновязи бандитского коня и подвел к телеге, где дед Евлампий запрягал своего «битюга».

— Чей это конь? — спросил он.

— Отняли у бандитов.

— А кобылка, Маруська моя, где?

— Нету, убили ее, возьми теперь этого.

Дед ничего не сказал, только тяжело вздохнул. Когда мы выехали за околицу, он раскурил трубку и тихо сказал:

— Знать, нетути теперича Маруськи... Ладная была кобыленка.

Я понял, что он тяжело переживает утрату лошади.

На перекрестке с Царским трактом мы остановились. Дед обернулся ко мне и сказал:

— Сдается мне, Федя, нам надо влево.

— Почему влево?

— На место не поспеем, ваши хлопцы опередят. Лучше направиться к Чертову мосту и там покараулить. Всех-то не накроют, а ентих, кто ускользнет, мы тут встретим. Они никак не минуют ентого моста. Не зря, паря, лихие люди раньше тут караулили.

Я подумал и согласился. Правильно говорил дед: мы с ним можем сыграть неплохую роль. Ведь действительно, если кто из бандитов сумеет вырваться, то обязательно поскачет мимо Чертова моста, а мы тут как тут...

У моста мы свернули, заехали в кусты ивняка и привязали там лошадей. Дед помог мне доковылять и принес наше небогатое вооружение: трехлинейку с десятком патронов, которую я взял в отряде, и дедовскую берданку. Мы устроились за выступающим срубом моста — обзор отсюда был хорош во все стороны. При необходимости можно было залезть под настил и подпустить бандитов вплотную. Ждать нам пришлось недолго: в той стороне, где небо прояснилось, за темными сопками вдруг раздались глухие выстрелы.

— Начали! — радостно сказал я. — Так их, гадов!

Дед спокойно развернул кисет, набил табаком трубку и закурил.

Я укоризненно посмотрел на него: ведь увидят дым-то.

— Не пужайся, паря, успею высосать трубку, пока они заявятся, — успокоил он меня.

Стрельба продолжалась. На душе стало беспокойно — я переживал за Тасю. И только сейчас я с ужасом вспомнил, что не подсказал Огородникову, чтобы он предупредил бойцов о девушке. Ведь не зная, что она своя, кто-нибудь может и ее взять на мушку... А бандиты — они могут догадаться, что она неспроста появилась в их логове, и тогда... Ах ты, дьявол! Ну как же я мог не предупредить!

Дед заметил мое волнение.

— Ты что егозишь, паря?

— Худы дела, деда, — подавленно проговорил я. — Тася под угрозой, забыл я предупредить ребят.

Дед погладил бороду, почмокал губами.

— Ты не шибко убивайся, паря, не должны они ее стрелять — своя, поди.

— Я же говорю: они не знают, что она своя.

— А ты все одно не убивайся, своих пуля не берет, — старался утешить меня старик.

— Ох, если бы это было так, — тихо сказал я и глубоко вздохнул.

— Эдак оно, Федя, эдак, — убедительно сказал дед.

На востоке порозовело. Подул слабый утренний ветерок, заиграл в листьях молоденьких березок и осинок. Со стороны Ундурги потянуло легкой прохладой. Где-то в чаще рявкнул гуран, учуяв человеческий дух, на северо-западе, в вершине пади Жипкос, затрещали кусты и на марь вышли три сохатых. Я залюбовался лесными великанами — они, не обращая внимания на приближающуюся стрельбу, спокойно ходили вдоль опушки леса. Заглядевшись на сохатых, я забылся и вздрогнул, когда дед подтолкнул в бок.

— Глянь, паря, бандюги!

Из-за леса по мари в нашу сторону выехали три всадника. А через минуту вывернулась знакомая мне двуколка, в которой сидели два человека. В одном из них я узнал Витюлю Кудахтина, а второй... Сердце мое заколотилось: Тася! Да это была она — моя смелая, умная подруга! Потом выскочили еще несколько всадников — наши бойцы. Они открыли пальбу по убегающим. Витюля то и дело вставал в двуколке и стрелял из нагана в преследователей. Трое бандитов тоже изредка отстреливались. Я взял на мушку первого из них. Дед положил руку на прицельную планку моей винтовки.

— Погоди, не пужай, подпусти ближе.

Но я не сдержался и нажал на курок. Прогремел выстрел — я промазал. Бандиты, услышав выстрел с нашей стороны, остановились, замешкались, осознавая, что попали в ловушку. Воспользовавшись замешательством, я прицелился и выстрелил второй раз. Теперь я попал. Бородатый мужик сполз с лошади и мешком свалился на землю. Враз со мною выстрелил дед, второй бандит ткнулся лицом в гриву коня, резко вскинул руки и кубарем перелетел через круп лошади. Третий же заметался на месте, потом пришпорил коня и вихрем понесся к лесу, туда, где желтой змейкой проходил Царский тракт. Мы еще несколько раз выстрелили ему вдогонку, но не попали.

Я взглянул в сторону двуколки и... обомлел. Витюля с гиканьем нахлестывал лошадь, а Тася... лежала ничком, уткнувшись в сиденье. «Убили! — первое, что пронеслось в моем сознании. — Убили! Неужели ее убили? Не может быть! Нет, я не верю! Ведь только что она была жива и невредима... А может, просто из осторожности пригнулась? — промелькнула надежда. — Но что-то непохоже... Витюля был совсем близко, конь его уже не бежал, а как-то странно передвигался не то рысцой, не то шагом, пошатываясь из стороны в сторону. Мне показалось, что изо рта лошади брызжет красная пена. Пробежав так еще несколько шагов, конь остановился, опустив голову, встал на колени, потом плавно свалился на бок.

— Запалил коня-то, гадюка! — прошипел дед.

Тут я встал из-за укрытия и, не обращая внимания на боль в ноге, пошел к двуколке. Увидев меня, Витюля растерялся, засуетился, стал судорожно крутить в руках наган. Потом вдруг завизжал:

— Не подходи, убью! Не-не подходи!

Я, не обращая на него внимания, продолжал идти. Он выскочил из двуколки и встал в стороне, направив на меня наган.

«Почему же дед не стреляет? — подумал я, теперь только вспомнив, что винтовку и «кольт» оставил у моста. А оглянувшись, увидел, что дед целится в Витюлю, но не видит его, так как бандита загораживает накренившаяся двуколка.

— Тьфу ты, черт, — со злобой сплюнул я, продолжая идти. Теперь мне было все равно: будет или нет стрелять Витюля, и если будет, так лучше в грудь, не в спину. Умирать, так открыто, смело, а не трусливым зайцем! А до Таси я непременно дойду, хоть сто пуль в меня всади! Но бандит что-то медлил, хотя я подошел совсем близко. Вот и Тася. Она лежала неподвижно, тяжело дышала и была, видимо, без сознания. Я поднял ее, золотые локоны растрепались и закрыли лицо.

— Тася, — позвал я. — Что с тобой?

Она молчала, в груди прослушивались хрипы. Я положил ее голову на колени, пригладил волосы. И как сквозь сон услышал голос Витюли: