Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович. Страница 105

— Правда ваша, сударь, — согласился Коловратский, — и меня порою посещают подобные мысли, потому как, скажу откровенно, в литературе нашей творится форменное безобразие. Такое впечатление, что Цензурный комитет либо спит, либо его нет вовсе. Но, увы, увы, вы совершенно правы, сие не в нашей власти! — и он горько вздохнул, тоже для того, чтобы сделать приятное собеседнику. – Но, однако же, давайте оборотимся к вашему делу. Будьте добры, напомните мне его, и ежели все собранные вами бумаги оформлены верно, то смею вас заверить, с нашей стороны не будет проволочек.

На что Павел Иванович, извлекши на свет кипу справок, купчих и пашпортных книжек, передал их Коловратскому, и тот, аккуратно рядами разложивши бумаги перед собою, приступил к их изучению.

С четверть часа он молча просматривал представленные Чичиковым документы, перекладывая их время от времени из стороны в сторону и, наконец—то, поднявши на Чичикова круглые стёклы своих очков, сказал:

— Ну что же, батенька, всё составлено верно, по нужной форме, так что пишите прошение о кредите, да и оформляйте души свои в залог.

Услыхавши сей одобрительный отзыв, Павел Иванович, начавший уж было волноваться и потеть, просиял лучезарнейшею и счастливейшею улыбкою, однако на словах сказал следующее то, что заботило его более всего.

— Написать прошение недолго, но вы, милостивый государь, верно запамятовали, что дело моё заключалось не только в этом.

— В чём же ещё?.. — спросил Коловратский, с удивлением блеснувши на него стеклами.

— Осмелюсь напомнить, милостивый государь, — начал Чичиков, переходя разве что не на шёпот, — толковали мы во время прошлой нашей с вами встречи о том, что будь у меня какие заслуги перед Отечеством, либо какие награды и прочее, то очень даже было бы возможным получить мне не в пример более, чем по обычному залогу…

— Но ни заслуг, ни наград, как я понимаю, не имеется?! — спросил Коловратский.

— Не имеется…, — вздохнувши, отвечал Чичиков, — но за определённый процент, как то обещано было вами ранее, они будто бы могли бы и сыскаться. Вот сие и хотелось бы мне с вами обсудить нынче.

— Обсудить то можно, однако менее чем как за пять процентов от суммы никто не возьмётся, — сказал Коловратский.

— Я и в прошлый то раз соглашался и нынче соглашусь, — поспешно зашептал Чичиков, — пять процентов, так пять процентов, лишь бы дело выгорело.

— Хорошо, я переговорю с кем надобно, но, однако же, скажите, каковую сумму хотели бы вы выручить за свои полторы тысячи душ? — спросил Коловратский.

— Миллион рублей... — с замиранием сердца, жарким и хриплым шёпотом прошептал, Чичиков, словно бы и не веря тому, что губы его осмелились произнесть подобное.

— Так, стало быть, миллион, стало быть, миллион, — нараспев проговорил Коловратский, прикидывая что—то на счётах. Что ж, сударь, стало быть, приходится по шестьсот шестьдесят шесть рублей и шестидесяти шести с хвостиком копеек за каждую ревизскую душу. Это и будет ваш миллион. Нам же за всё про всё, за работу и за какие потребно бумаги отдадите ровно пятьдесят тысяч. Двадцать пять тысяч авансом, остальные после получения кредита.

— Ежели условия таковы, то я в состоянии нынче же расплатиться по авансу, — проговорил Чичиков, приложивши ладошку к отвороту сертука и как бы показывая сим жестом, где у него схоронена требуемая сумма.

— Ну, коли так, то это даже к лучшему, потому что дело двинется без проволочек и я нынче же снесусь с нужными до нас людьми, — отвечал Коловратский.

— Не извольте гневаться, милостивый государь, но позволительно ли спросить; а как вздумается кому затеять проверку моих заслуг и наград, то не случится ли в таковом случае ровно по поговорке: «Грудь в крестах, а голова в кустах»? Я это в том смысле, что не сносить мне тогда головы?

— Понимаю ваши сомнения и тревоги, сударь, но дело вовсе не в том, истинны ли ваши заслуги, а в том, верно ли выправлены на то бумаги. Что же касается бумаг, то обещаю вам, тут и комар носу не подточит, потому как все они будут внесены в соответствующие реестры с подписанием их теми вельможными особами, о коих порою и помыслить невозможно без душевного трепета.

— И за всё пятьдесят тысяч? — поразился Чичиков малости сей суммы, при упоминании Коловратским участия в этом деле неких вызывающих душевный трепет особ.

— Ну а с чего жадничать? Дело то несложное, да и вы, признаться, не один таковой у нас. И тут вы можете судить сами: назови я вам сумму в несколько раз большую, нежели та, что уж оговорена меж нами, то думаю, у вас поубавилось бы охоты до этого дела, да и других «охотников» пришлось бы дожидаться ровно у моря погоды. А так работаем себе потихонечку и никто не в обиде, — с ласковой снисходительностью блеснул Коловратский очками, — однако же вы, сударь, конечно же, вправе заплатить сумму не в пример большую супротив нынешней, — и он дробным рассыпчатым смешком рассмеялся собственной шутке.

Двадцать пять тысяч авансу перекочевали из карманов Павла Ивановича в карманы к Коловратскому, для чего обое герои наши отправились в курительную комнату, подалее от любопытных глаз. Меж ними было условленно, что Чичиков заглянет в Кредитный комитет денька через два, когда по обещанию Коловратского всё уж устроится. С чем они, довольные друг дружкою, и расстались.

Те два дня, что пришлось Чичикову дожидаться положенного сроку, герой наш провёл в возбуждённом нетерпении слоняясь по углам своего нумера. Ему всё мерещились всяческие пренеприятнейшие оказии, что могли вдруг приключиться у самых врат ждущего его скорого счастья. То Коловратский, по воле злого року заболевавший некой неизлечимой болезнью мерещился ему, отчего пропадали не только взятые им двадцать пять тысяч авансу, но и рушилось всё, казалось бы с таким трудом доведённое до конца дело, то чудилось, что, не приведи Господь, выйдет какой—нибудь высочайший указ, по которому запретят залоги в казну, особливо в отношении крепостных душ, а то и вовсе распустят Опекунский совет.

Те нечастые прогулки, что совершал он по Петербургу, тоже мало развлекали его, как по причине пакостной погоды, которая по преимуществу состояла из колючего мокрого снега, всё норовившего залепить путнику лицо, так и по причине отсутствия общества, столь необходимого всякому для времяпрепровождения. Приглашение, сделанное Наталией Петровною посетить её в удобное для Павла Ивановича время, конечно же, нельзя было принимать в расчёт, и посему два эти дня тянулись бесконечно долго и были наполнены таковою скукою, какую нашему герою не приходилось переживать уж давно.

Но вот оно, наконец—то забрезжило утро заветного дня, и Чичиков, не мешкая, собрался, с тем, чтобы отправляться к Коловратскому. Настроение у него было и радостное и нервическое в одно время. Однако на улице, стоило ему лишь глотнуть свежего воздуху, нервы его успокоились и он почувствовал даже некую приподнятость и возвышенность духа. К тому же ночью ударил морозец, и от слякоти и хляби не осталось и следа; напротив, за ночь всё вокруг покрылось пушистым снегом, и над столицею поднималась мглистая зимняя заря, красившая заснеженные городские пространства розовыми узорами.

Кликнувши извозчика, Чичиков уселся в подлетевшие к нему сани, и поглубже зарывшись в меховую полость, велел погонять к Земельному банку, куда прибыл прежде многих из чиновников, что ещё только заполняли гулкие и полупустые залы Присутствия. Коловратского ещё не было на месте, поэтому Чичиков решил дожидаться его у гардеробной, где он и впрямь скоро появился, стряхивая с мехового воротника шинели мелкий, набившийся меж волосом снежок.

— А, вот и вы, сударь, — глянувши на Чичикова сквозь запотевшие с морозу стёклы очков, сказал Коловратский. – Прекрасно, прекрасно! Дела то уж наши все обделаны и нужные бумаги у меня, — кивнул он на довольно потрёпанный портфельчик.

Пройдя с Чичиковым в присутственную залу, он усадил его напротив своего стола, а сам принялся рыться в портфеле, что—то бормоча вполголоса. Но вот нужные документы сыскались, и он извлёк на свет три какие—то сертификата.