Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович. Страница 76

Едва придя в себя от перенесённого им только что «сюрприза» Чичиков принялся переходить из одних объятий в другие, потому как вся компания числом около сорока человек, повскакавши со своих мест и роняя стулья, кинулась к нашему герою. Лобзания и ласки посыпались на него в таком изобилии, что совсем уж скоро, расчувствовавшись, Чичиков плакал разве что не в голос, радостными и счастливыми слезами. В какие—то минуты разожжено было множество свечей и ламп, расставленных повсюду расторопными слугами и осветившими и без того светлый сад, над которым треща летали фейерверки и взрывались петарды, чей непрестанный грохот сопровождаем был лаем точно бы взбесившихся по крестьянским дворам собак, да криками потревоженной домашней скотины на скотном дворе, перепуганной клубами пахнущего серою и порохом дыма.

Усадивши Чичикова по правую от себя, а Самосвистова по левую руку, и глянувши на собравшихся с напускною суровостью, Варвар Николаевич велел всем, без промедления наполнить свои бокалы, верно уж заждавшиеся тех замечательных, прочувствованных здравиц, с коих начинается всякое застолье, даже и то, что совсем скоро заканчивается либо обычною попойкою, либо мордобитием. Что ж тут поделаешь, такова уж видать природа русского человека, господа, ведь и тот, о котором только и можно сказать, что он свинья – свиньею, прежде чем выглянут свиные его черты и вылезет на свет свиное же рыло, обязательно шаркнет ножкою раз, другой, а то и третий и лишь затем уж, захрюкавши, примется чавкать и гадить без разбору. Но мы надеемся, что подобное рассуждение имеет мало общего с теми друзьями Павла Ивановича, что собрались сегодня покуролесить в Чёрном, и чьи громкие голоса и смех, мешаясь со стуком ножей и перезвоном бокалов, сопровождаемые грохотанием шутих и бесконечным собачьим лаем, летали под сенью ночных дерев.

Однако справедливости ради надобно заметить — веселье в саду и вправду царило необычайное. Не одно острое словцо, сдобренное весьма солЁною шуткою, скакало над расположенными покоем столами, а прибаутки да анекдоты, кружившие тут в изобилии порою случались такового пошибу, что мы, не глядя на приверженность нашу до всего смешного, не отважились бы привесть их на сиих страницах, дабы не нанести урона общественной нравственности, всегда нами столь глубоко почитаемой.

Те же шутки, что на наш взгляд не могли бы причинить особенного вреда, по большей части отпускаемы были Варваром Николаевичем и имели своим предметом скорую женитьбу Чичикова, почему—то казавшуюся Вишнепокромову необыкновенно смешною, и посему служившею источником для множества его колких, хотя и беззлобных замечаний, безусловно служивших украшением и без того искрившегося весельем застолья.

Но Павла Ивановича, пребывавшего в преотличнейшем расположении духа, вовсе не трогали подобные незлобивые уколы. Посему на многие сделанные ему сотрапезниками вопросы, как в отношении ждущих его в холостяцкой жизни перемен, так и целей нынешнего посещения им Тьфуславльской губернии, герой наш также отвечал шуткою и кивая на Варвара Николаевича говорил, что послала его сюда, дескать, будущая супруга, за шпильками да булавками, либо отделывался подобною же чепухою, что впрочем, принималось приятелями его со смехом и под одобрительные возгласы.

И одно лишь обстоятельство вызывало в нашем герое всё возрастающую и мешавшуюся с нетерпением досаду, и обстоятельство сие заключалось в том, что не волен он был объясниться с сидящим, разве что, не рядом с ним Самосвистовым сей же час. Думаю, что всякому, господа, знакомо подобное острое и жгучее чувство, возникающее в сердце твоём в тот миг, когда видишь, что отделяют тебя от желанной цели, на достижение которой затрачены тобою годы и годы, всего лишь какие—то два жалкие шага, те, что не в силах ты одолеть, по ничтожной и нелепой причине. Посему и решил Павел Иванович, улучивши минутку в общем веселье, коли таковая, конечно же, представится, отозвать Модеста Николаевича в сторону, дабы обсудить с ним все те чрезвычайной важности вопросы, что словно бы рвались из него вон, не желая дожидать до завтра.

Однако вкруг него снова и снова раздавались громогласные хоры, полные пожеланий Чичикову всяческих благ: земных и небесных, здравица следовала за здравицею не оставляя возможности для передышки, так словно бы приятели его сговорились уморить и себя и своего гостя. И Чичиков чувствуя, как голову ему уж начинает кружить хмель, решил наконец—то и сам произнесть приличествующую случаю речь, чего от него, разумеется, давно уж ждали.

— Други мои! Братья! — начал он, принимая поданный ему кем—то из расторопной прислуги бокал вина и ощущая, как душа его полнится умилением и восторгом, родными братьями уж сказанного нами выше хмеля. – Признаться хочу вам, други, что хотя и не сомневался я ни в дружбе вашей, ни в любви, но, право слово, и рассчитывать не мог на тот великолепный приём, что оказан был вами скромной моей персоне. Ведь и когда пересекал я только пределы благословенной губернии вашей, и сердце моё билось учащённо от предвкушения предстоящей мне радостной встречи с вами, я и помыслить не мог того, что встреча сия будет столь горяча! И поверите ли мне, но, пожалуй, не согрешу я против истины, ежели скажу, что порою и родня не привечает родню свою так, как приветили сегодня вы меня. И потому верно говорю вам, други, что отныне здесь будут и дом мой и кров, и всё имение своё переведу я в благодатные ваши края, и тому уж недолго осталось!

Трудно себе и вообразить, что тут началось, господа! Гости Варвара Николаевича, и без того бывшие нынче в духе, что подкрепляем был без малого двухчасовыми уж возлияниями, вновь повскакали со своих мест и устремились к Павлу Ивановичу. Он снова стал переходить из одних объятий в другие, отчего галстух у него совершенно сбился набок, с жилетки соскочила пара пуговиц, а аккуратно уложенный волос на голове растрепался так, что видны стали умело зачёсанные было залысины. Раздавая направо и налево ответные поцелуи и чувствуя, как щёки его уж вовсе становятся влажными от сыплющихся на них со всех сторон дружественных «безе», Чичиков подумал вдруг, что однако же хорошо, что не случилось на сию пору в губернии ни эпидемии, ни моровой язвы, а не то после подобных дружеских излияний не миновать бы ему либо лазарета, либо гошпитальной койки.

Когда же улеглась сия суматоха, вызванная сказанным Чичиковым обещанием, Вишнепокромов принялся звать приятелей своих в дом, где в гостиной уж расставлены были готовые к игре столы. И те, не заставивши себя ждать, потянулись в комнаты к заманчиво глядящему на них зелёному сукну, по которому средь непочатых ещё колод бились налетевшие сквозь растворённые в сад окна сотни ночных мотыльков, уже успевших ожечь о пламенные язычки свечей шёлковые свои крылышки.

Не знаю, доводилось ли вам когда—либо, верные читатели мои, наблюдать наипрестраннейшую особенность, что сопровождает порою карточную игру, когда словно бы по повелению некоего таинственного и могучего духа, распоряжающегося карточным раскладом у всей собравшейся за зелёными столами компании просто таки нейдёт игра? То и дело мешаются карты, путаются ходы, случаются настолько непостижимые и досадные зевания, что простительны бывают разве что безусому гимназисту, впервые взявшему в руки карточную колоду. Так случилось и в эту ночь. Игра совершенно не удалась и что тут было причиною остаётся лишь только гадать: поздний ли час, обильные ли возлияния во время минувшего застолья, но только многие игроки, просыпая на пол карты и сами валились вослед за ними, точно бы ища отдохновения под столами, чем вызывали недовольные возгласы приятелей своих ещё отыскивавших в себе силы для того, чтобы оставаться за игрою. Но с каждою минутою их оставалось всё меньше и они медленно, но неуклонно пополняли ряды тех, кто искал себе отдохновения и покойного ночлега, пускай даже и так – вповалку, под карточными столами.

Потому, совсем уж скоро в комнате оставались лишь Чичиков с Самосвистовым сидевшие за одним столом, да ещё и Варвар Николаевич, не в пример прежним своим подвигам не на шутку поклевывавший носом, а затем и вовсе уронивший голову на зелёное сукно стола. Через минуту он храпел уже во всю свою носовую закрутку, сдувая пыльцу с рассыпанных вкруг свечей мёртвых мотыльков.