С открытыми картами - Шмелев Олег. Страница 30

Отыскав свободную ячейку, Борков поставил в нее чемодан, набрал на диске четырехзначный номер — шифрованный ключ к ячейке, опустил в щелку пятнадцатикопеечную монету и закрыл дверцу. Как делают все пассажиры, пользующиеся камерами-автоматами, Борков записал номер ячейки и набранное число. Для этого он отошел в сторону, чтобы кто-нибудь не увидел, заглянув ему через плечо, цифры шифра. После этого спустился в метро и по телефону-автомату позвонил Коке. Не называя себя, он четко, с расстановкой продиктовал подряд семь цифр — номер ячейки и шифр и еще добавил двойку.

Условленный способ кодирования был простейшим, но сложнее тут и не требовалось. Борков смотрел в бумажку с многозначным числом, но, перечисляя записанные цифры, он каждую из них увеличивал на единицу: тройку называл четверкой, ноль — единицей и так далее. В конце была двойка.

По инструкции он должен был оставить чемодан на одном из трех вокзалов Комсомольской площади. Единица обозначала Ленинградский, двойка — Рязанский, тройка — Ярославский.

…Через неделю пришла радиограмма на имя Надежды. Она была краткой: «К вам обратится с просьбой наше доверенное лицо. Окажите всю посильную помощь». Далее сообщался пароль и ответ.

Михаил Тульев и Павел выехали в город К. Они вновь поселились в том домике, куда Тульев-Надежда перевез свои вещи, но где ему так и не удалось пожить, потому что как раз в день переезда он был арестован.

Без малого год минул с той поры. А что такое год? Долгий это срок или короткий? Месяц, день, час, минута — они одинаковы для всех людей только как условная мера времени. Но для жизни у каждого человека — своя особая мера. И каждый когда-нибудь неизбежно открывает для себя давно открытую истину, что год может пролететь быстро, как один день, а иной день тянется долго, как целый год.

Чем измерить время, проведенное Михаилом Тульевым под арестом? Какой календарь годится человеку, который тысячу раз прогнал себя по ступенькам своего прошлого — вниз-вверх, вниз-вверх — в поисках своей потерянной души? Тысячу раз он прожил заново собственную жизнь — от первого детского воспоминания, расцвеченного яркими, еще не высохшими красками, до неосуществленной попытки самоубийства. И все то злое, совершенное им там, в прожитом, что когда-то вызывало лишь легкие мимолетные укоры совести, тысячекратно повторенное предстало теперь — только теперь! — в своем истинном значении. И человек ужаснулся своей прежней слепоте и жестокосердию.

Внешне он мало изменился, только смуглое лицо его побледнело без солнца, да плечи стали немного сутулиться, когда он задумывался. Но Павел видел большую перемену. Надежда-Тульев прежде был нервен и норовист без нужды, как пассажир на узловой пересадочной станции, ожидающий поезда и боящийся его прозевать. И вместе с тем в облике его было нечто хищное, ястребиное. Теперь от него веяло спокойной сосредоточенностью, а черты лица сгладились и подобрели — как бы размытые прибоем бесконечных раздумий. Так морские волны обкатывают и зализывают острые грани осколка.

Павел спал крепко — даже тяжкая поступь проходящего под окнами многотонного грузовика не могла его разбудить, — но обладал способностью мгновенно просыпаться от тихого шума в комнате. И часто по ночам он просыпался оттого, что Тульев чиркал спичкой, закуривая.

Павел не испытывал к нему недоверия и не боялся с его стороны какой-нибудь неразумной выходки, хотя, ставя порой себя на его место, думал, что сам он, пожалуй, в подобной ситуации не растерялся бы и попробовал дать тягу. Однако тут же возражал самому себе: да, но для этого нужно, чтобы человек крепко верил в свое дело. Михаил же Тульев поставил жирный крест на всем, что когда-то считал своим делом, вдребезги разбил идолов, которым прежде поклонялся. Однажды ощутив себя человеком без будущего, он страстно желал теперь лишь одного: утвердиться в жизни, почувствовать свою необходимость на земле.

Они сами готовили себе горячую пищу, и это помогало убивать время в ожидании гостя. В магазин ходили по очереди, чтобы кто-то один всегда был дома. Тульев много читал, пользуясь довольно богатой библиотекой хозяев. Иногда Павел просил его позаниматься с ним английским языком, которым Тульев владел в совершенстве.

Так прошло восемь дней. На девятый день утром пожаловал долгожданный гость. Им оказался Кока. Увидев его через открытое окно, Павел предупредил Михаила и ушел в другую комнату, затворив за собой дверь.

Кока постучал. Войдя, поздоровался и сразу сказал пароль, а услышав ответ, попросил дать ему напиться — утро стояло жаркое. Михаил предложил чаю — они с Павлом только что позавтракали, чай был горячий, — и Кока с благодарностью согласился выпить чашку-другую. Пил он вприкуску, не торопясь. Интересовался житьем Михаила, исподтишка его разглядывал.

— Вы что же, нигде не работаете?

— Работаю. Взял неделю за свой счет.

Тульев под фамилией Курнакова числился шофером в транспортном грузовом управлении, которое занималось дальними перевозками. Это было сделано еще в феврале — на случай новой проверки со стороны центра.

— В одиночестве обитаете?

— Есть товарищ.

— Я хотел сказать — не женаты?

— Пока нет.

— Ну и правильно.

— Я тоже так думаю.

Утолив жажду, Кока приступил к цели своего приезда. Перед Надеждой появилась рукопись, отпечатанная на портативной машинке, — это была копия обзора, составленного Борковым.

— Нас не могут подслушать? — спросил Кока.

— Нет. Все в порядке. Но береженого и бог бережет.

Они вышли из дома в сад, сели на скамейку.

— Тогда прошу минуту внимания. — Кока положил ладонь на рукопись. — Вы прочтете это и увидите, что здесь названо несколько объектов. Вам нужно проверить сообщаемые данные, но объектов слишком много, все охватить будет непосильно, поэтому возьмите какой-нибудь один. На ваше усмотрение. Что вам будет удобнее. Просили передать, что дело спешное.

Надежда взял рукопись, перелистал ее. Он был мрачен и недоволен.

— Некстати вся эта затея. И что значит — спешно?

— Срок не называли, но пожелание такое, чтобы по возможности быстрее. Здесь есть и недалекие объекты.

— Суть не в расстояниях, — сказал Надежда с досадой. — Ну хорошо. Каким образом нужно передать, когда будет готово?

— Сказано, что вы сами назначите дату и способ. Через разведцентр.

Надежда с минуту подумал и спросил:

— Этот человек в табачной лавке жив-здоров? Надежен?

— Да.

— Тогда скажите тому, кто вас послал, что воспользуемся киоскером. Пусть его предупредят.

— В этом нет необходимости. Он постоянно действующий.

— Тем лучше…

Кока отказался от обеда, сказав, что спешит.

Павел и Надежда через неделю уехали в Москву.

Владимир Гаврилович Марков, узнав о посещении Надежды Кокой, был удовлетворен, ибо события в основном развивались нормально. Хотелось бы, конечно, поторопить их, но искусственность тут была категорически запрещена. Он бы погрешил против жизненной правды, если бы Надежда исполнил просьбу Антиквара слишком скоро. Это позволило бы Антиквару почувствовать фальшь.

Вот почему только в июле Павел посетил киоск, где работал Кондрат Акулов, и оставил ему микропленку, на которой было сфотографировано написанное рукой Надежды сообщение об одном из объектов, упомянутых в обзоре Владимира Боркова.

Антиквар, прочтя сообщение Надежды и сравнив его с данными Боркова, испытал ужас. Похожее чувство охватывает человека, который входит в темную комнату и инстинктивно осознает вдруг, что в ней затаился и ждет кто-то чужой.

Надежда утверждал, что данные Боркова правильны только в части, касающейся координат объекта. Во всем остальном они — чистая липа. Надежда сообщал истинные имена и фамилии начальника и главного инженера интересующего разведцентр объекта и сведения о подлинном характере выпускаемой им продукции.

Опасения Антиквара усилились. Значит, Владимир Борков подставлен ему контрразведкой. А может быть, и не подставлен? Может, пошел, покаялся и его решили использовать для засылки дезинформации? Такой вариант тоже не исключался. Иначе имеет ли смысл контрразведке оставлять на свободе Коку и не тревожить его самого, атташе иностранного посольства?