Траян. Золотой рассвет - Ишков Михаил Никитич. Страница 14

— Четырех будет мало, – потер лоб Лаберий.

Траян не стал спорить.

— Добавим еще два. Из Сирии и Каппадокии.

Уже через неделю Траяну представилась отличная возможность испытать на практике основоположения своей будущей репрессальной политики, которые они, спаивая мавританца (слаб он оказался на неразбавленное вино) совместно разработали той ночью. Получив приказ о выступлении, взбунтовался 21–ый легион. Солдаты сбежались на сходку, принялись кричать – донативов (денежных выплат) по случаю вступления на трон не было, неопровержимых знамений никто не видел. Выходит, боги помалкивают! Жалование за прошедший год еще не заплатили! И что это за жалование! Ищите других дураков, чтобы за какие?то триста денариев отправляться за Данувий. Уж больно Траян прыток! Ополоумел испанец – на зиму глядя в поход?!

Император, встретив отчаянное упрямство, наглость и нежелание выполнять приказ о выступлении, распустил легион.

— Все свободны! – заявил император. – Можете расходиться по домам. Я не называю вас гражданами, потому что в трудный момент вы отступили, поддались низменным страстям. Даю три дня сроку – те, кто желает служить и готов отправиться в Паннонию, будут возвращены в строй.

Тут же конники из личной охраны императора опечатали алтари каждой когорты и в целом легиона, войсковую казну и пекулий, в котором хранились солдатские сбережения, собрали в претории штандарты с изображением козерога – божественного покровителя легиона. Сложили значки когорт и центурий, начали упаковывать статуи Юпитера, Минервы и Геркулеса, выставленные на площади перед преторием. Когда оставшиеся не у дел солдаты начали собираться в виду лагерных стен – их намерения были неясны, но взгляды не предвещали ничего хорошего, – специально подобранные люди пустили слух, что в сторону Монготиака движутся верные Траяну легионы из Верхней Германии. Услышав эту новость, опозоренные вояки, растерянные, хмурые, начали расходиться по домам.

К назначенному сроку в состав легиона записалось не более четверти прежнего состава. На следующий день император издал эдикт, в котором объявлялось о начале процедуры исключения Двадцать первого легиона и всех его офицеров из состава римской армии. Не стало в римском войске легиона, победившего Цивилиса, не стало легиона, под началом Германика ходившего вглубь Германии.

Узнав о позоре, постигшем 21–ый легион, 11–ый Клавдиев, стоявший лагерем еще севернее, почти в устье Рейна, без возражений снялся с места и покорно двинулся в сторону дакийской границы.

Марк нагнал его неподалеку от Бриганция, во временном лагере. Сразу выговорил легату за то, что солдаты тащатся как старые клячи. Скандал выкатился на площадь перед преторием. Там Траян попытался словом вдохновить солдат на героические свершения – те только усмехались в ответ. На следующий день, дождавшись, когда последний солдат покинул стоянку, император выехал из ворот лагеря и мелким шагом – конь Траяна едва переставлял ноги – начал обгонять походные колонны. Было пасмурно, земляная дорога была разбита, ноги разъезжались. Там и тут солдаты скользили, падали. Колонна то и дело останавливалась – по какой причине, никто толком не мог сказать. Император, с головы до ног залепленный грязью, обогнал колонну, в авангарде спешился, приказал назначенному трибуну остановить когорты и подозвал одного из солдат.

— Почему еле ноги переставляешь? Устал?

— Ты сам попробуй! – с неожиданной злостью выкрикнул легионер. В следующее мгновение его грязное лицо страшно побледнело. Перепуганный, он бросился к императору, схватил его руку, принялся целовать.

— Пощади, божественный… Я не узнал тебя.

— Плохо! – ответил Марк. – Очень плохо! Императора ты боишься больше, чем своего центуриона. Где центурион?

К императору подбежал младший командир. Он был одет в добротный пластинчатый панцирь, на голове каска, на которой от уха до уха тянулся гребень из выкрашенной красной краской щетины. Вытянувшись перед цезарем, принялся «поедать глазами начальство».

— Как звать? – спросил Траян.

— Гай Фауст, – зычно выкрикнул центурион.

— Давно пользовался палкой, Фауст?

Тот смешался, повел глазами по сторонам.

— Ясно, – кивнул император. – Не хочешь быть центурионом?

— Хочу, – вмиг озлобился вояка. – Два года до пенсии…

Император кивнул.

— Понятно. Если не желаешь, что тебя за два года до пенсии как беззубого пса выгнали вон, без наградных, без вспомоществования, вспомни, зачем тебе вручена палка.

Неожиданно из строя донесся презрительный голос.

— Видали мы таких храбрых!..

— Кто сказал?! – разъярился император. – Фауст, кто смел подать голос без разрешения?

— Да есть тут такие.

— Кто именно?

— Сервилат, божественный.

— Сервилат, если ты такой храбрый, – окликнул Траян, – выйди из строя.

Передние шеренги расступились, и вперед вышел могучий, как бык, солдат. Глянул волком.

— Плетей, – скомандовал Траян, – и чтобы без работы не сидел. Понял, Фрукт.

Затем Траян обратился к воинам.

— Граждане, я лично буду задавать темп. К вечеру отставшие будут признаны дезертирами со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ясно?

— Куда яснее, – нестройно откликнулись из строя.

— Вот и хорошо.

Император встал впереди легионного знаменосца, державшего древко с распростершим крылья легионным орлом. Марк поднял руку, резко опустил ее и принялся маршировать, при этом вслух начал командовать.

— Раз, два, три. Левой, левой.

Вечером выяснилось, что отставших в легионе не оказалось.

Глава 5

В конце осени 97 года, когда старик Нерва после года царствования окончательно впал в меланхолию, и всякая надежда на скорое появление нового императора в столице окончательно испарилась, Ларций получил письмо от Плиния, в котором тот просил навестить «старого друга».

Разговор был короткий Плиний намекнул, что кое?кто хотел бы в частном порядке известить Марка о том, что творится в Риме. Эти «кое?кто»?..

— Фронтин, что ли? – перебил хозяина Ларций.

Плиний немного смутился, поиграл бровями, потом ответил

— Тебе не откажешь в сообразительности.

— Наш героический пожиратель репы тоже был в этом списке?

— Да.

— Я согласен.

— На что, Ларций?

— На то предложение, которое ты собираешься мне сделать.

Плиний задумался.

— Что ж, я поддержу твою кандидатуру. Однако мало отвезти сообщение Траяну, необходимо узнать, каковы его планы. Что он собирается предпринять в первую очередь? Когда появится в Риме? Его сторонники должны знать, чем нам заняться в первую очередь.

— Я согласен.

— Что ж, будь наготове.

Прощаясь, Плиний приказал мальчишке–факелоносцу и двум рабам вооружиться палками и сопровождать гостя до самого дома.

— Пусть они переночуют у тебя, Ларций. Я бы не хотел, чтобы они возвращались домой в такой поздний час.

Ларций пожал плечами.

— Мы с Эвтермом и вдвоем бы справились.

— Береженного боги берегут… – назидательно заявил сенатор.

С приподнятым чувством покинул дом Плиния Ларций Корнелий Лонг. В преддверии поручения, пусть даже неясного, одноразового, не сулившего особых благ, он почувствовал небывалый прилив энтузиазма. Радостно было сознавать, что вот и он, инвалид и отщепенец, кому?то понадобился. Неужели в этом волчьем городе о нем еще помнят!

В душе сразу затеплилось, запело.

Проходя через атриум, решил, что завтра же отправится к рекомендованному Фронтином мастеру и договорится насчет протеза. Вот будет здорово, если у него появятся пальцы, пусть даже и металические! Этим теплом полнился еще в вестибюле доме Плиния, где Эвтерм застегнул у него на спине ремни легкого чешуйчатого панциря, без которого Ларций по ночам не отваживался выходить из дому. Раб перепоясал господина коротким иберийским мечом. Ларций уже сам проверил, крепко ли держится на искалеченном обрубке металлический чехол с крюком на конце. Это было очень полезное приспособление – самой железякой можно действовать как дубиной, а крюк был хорош тем, что позволял притянуть врага поближе и всадить в него клинок. Острием крюка тоже можно было наносить тяжелые раны. Вооружен был и Эвтерм, крепкий молодой раб из Фригии. Мальчишкой он приглянулся Ларцию, когда на невольничьем рынке в Риме тот постеснялся прилюдно помочиться.