Ростов под тенью свастики - Смирнов Владислав Вячеславович. Страница 7

О. КЛЯПИК. Для нас, мальчишек, раздолье было лазить по руинам. Мы пытались пробраться в подвалы, засыпанные комнаты — искали в разрушенных домах деньги, ценности. Ничего особенного не находили. Но это было наше увлечение, спорт своего рода. Кто первый пролезет, кто первый что-то интересное найдет. Дети всегда в своих играх стараются держаться подальше от взрослых, оберегают свой мир. А эти развалины принадлежали нам. Они были нашими «владениями».

Некоторые здания были разрушены до такой степени, что лазить там было опасно. Свисали лестничные пролеты, какие-то металлические и деревянные балки.

Многие мальчишки собирали коллекции осколков. Патрон у нас при обменах был самый ходовой товар, вроде денег.

Но один случай поохладил наш пыл играть в такие «игрушки». Был у нас один парень. Его звали Валя, по кличке Вака. Сорвиголова. Первый везде лез. Невысокий, но крепкий. Он лучше всех дрался. В нашей компании мы считали его за атамана. Рылись мы однажды в одних развалинах, а он в сторону, за угол отошел. Вдруг слышим — взрыв. Земля комьями, осколки кирпичей градом посыпались. Мы перепугались, на землю легли. Минуты через две-три выглянули. От него мало что осталось…

Л. ГРИГОРЬЯН. Мы вышли утром на балкон и увидели: горят два здания — радиокомитет и здание НКВД. И помню нашу радость от того, что горит НКВД — его мы дико боялись. Отец у меня сидел три года. Его освободили в 40-м, когда Ежова сменил Берия. Тогда же отпустили В. Фоменко, В. Закруткина. Если бы отец был начальником его бы все равно расстреляли, как Ченцова, Шеболдаева и других партработников и крупных инженеров. Но он был рядовым экономистом, беспартийным. Он там, в застенках, ничего не подписывал, ни в чем не признался. Когда его посадили, он пытался покончить с собой. Наточил о стенку ручку зубной щетки и перерезал вены, а для верности вскрыл себе еще и живот — сделал харакири. Но это быстро заметили и его спасли. А перед этим он голодал. Несколько дней держал сухую голодовку. Он потом мне все рассказывал. Говорил, что четыре дня перед глазами пайки хлеба, а потом уже есть не хочется.

Несмотря на все это, я был советским человеком. Но вот, когда увидел горящее здание НКВД, — была радость на душе.

Потом мы в это обгоревшее здание НКВД лазили с мальчишками, посмотреть на те ужасные подвалы. Его наши и взорвали. И радиокомитет, и это здание. Часть архивов вывезли, а остальные сожгли. Потом, правда, говорили, что они загорелись от бомбежки, но это абсолютное вранье.

В. БАЛАГУРА. Я работал составителем поездов на станции. У меня, как и у всех железнодорожников, была бронь. Перед вступлением немцев в Ростов осенью 41-го мы трудились без отдыха. Распихивали все, что было на станции, и ушли последними. Нас было шесть человек. Пошли в сторону Батайска. Остановились передохнуть, развели костер: было очень холодно. Расселись вокруг огня. И откуда ни возьмись то ли мина, то ли снаряд. И прямо в костер. Всех наповал, а у меня — ни царапинки.

П. КЛИМОВА. Когда осенью 41-го наши части оставили Ростов, немцы не сразу вошли в него. И вот над городом стояла зловещая тишина, только собаки выли. Одна залает и все подхватывают. И был слышен только этот вой. А когда он стихал, становилось еще страшнее. Словно он предвещал нам что-то ужасное. И пожаров было много. А ночью особенно горело ярко.

Люди все растаскивали из магазинов, складов. Все равно немцам досталось бы. Как сейчас вижу: маленький мальчик катит по земле головку сыра — поднять не мог. Эти продукты доставались в основном самым расторопным, нахальным. А потом они ими на рынке торговали.

Е. КОМИССАРОВ. Для меня, как и для многих других, немцы оказались в Ростове неожиданно. Стоят бабы в очереди за хлебом. Из-за угла появляется группа фашистских автоматчиков. И на ломаном русском языке один из них спрашивает, где вокзал. Женщины, разинув рты, смотрят на немцев. Потом на небо: откуда, мол, они взялись? И тычут пальцами в сторону вокзала.

Когда немцы входили в город — не церемонились, стреляли и направо, и налево. В парикмахерской бреется мужчина. Пуля попадает ему в шею. Он оседает в кресле. Парикмахеры и клиенты врассыпную…

Через заборную щель наблюдаю, как немцы пробираются по нашей улице. В пятнистых плащах, с автоматами наперевес. Норовят через дворы просочиться на соседние улицы. Ткнулись в нашу калитку — заперто. Грохнули прикладом — не поддается. Побежали дальше.

Наутро по нашей 6-й улице (ныне Варфоломеевской), грохотала немецкая колонна: танки, мотоциклы, штабные машины. Немецкие танкисты — в черном, по пояс высовываются из люков. А мы таращились на них через заборы.

Неожиданно откуда — истребитель. И промчался вдоль этой колонны. Такой трам-та-ра-рам устроил! То ли он из своих пулеметов строчил, то ли по нему из всех видов оружия стреляли. Шуму наделал много. Похоже, в него не попали. Уж больно внезапно он появился и быстро промчался. А вот мы с заборов посыпались.

Ш. ЧАГАЕВ. В 1985 году я был в Веймаре и записал там, в приюте для стариков, рассказ обер-лейтенанта Курта Майзеля из 111-й пехотной дивизии вермахта:

«В ноябре 1941 года наша дивизия держала оборону на Самбековских высотах, недалеко от Таганрога. Я и мои солдаты впервые почувствовали русскую зиму, некоторые были обморожены. Вечером 19 ноября пришел приказ по нашему полку о том, что мой взвод и еще два саперных переходят в распоряжение 16-й танковой дивизии. Только 20 ноября я понял, что готовится наступление 1-й танковой армии фельдмаршала Эвальда фон Клейста на Ростов. Для меня и моих солдат, долгое время сидевших в блиндажах, было большой радостью снова идти в бой и овладеть новым населенным пунктом.

Мой взвод с четырьмя танками и бронетранспортерами, миновав какое-то селение со странным названием Шалтыр, вошел в Ростов. Мы взяли в плен десятка два русских солдат. Мы с завистью смотрели на их белые полушубки и валенки. Должен признаться, что некоторые мои солдаты попытались их раздеть, но я запретил это делать. Думаю, что это сделали другие, а пленных расстреляли… Когда мы ехали по улицам Ростова, население смотрело на нас с ненавистью. Помню, как мы проехали по широкой центральной улице, мимо парка с гранитным памятником Ленину, и через несколько километров остановились у здания, похожего на трактор. Кто-то из местных жителей сказал, что это театр. Мой взвод должен был заниматься охраной расположенных в районе театра войск, и я стал свидетелем массового расстрела заложников из числа мирных жителей. Взяв с собой группу солдат, на бронетранспортере я поехал в сторону реки Дон и случайно оказался у небольшого винзавода. Я никогда не видел, чтобы население так пило вино и тащило бутылки домой. Правда, мои солдаты тоже попробовали вина, им понравилось, и пару ящиков они прихватили. Среди тех, кто растаскивал имущество, партизан не было, но мы еще прошли по территории и очутились на мыловаренном заводе, там было очень много грязного мыла и стояли чаны с липкой жидкостью, которую женщины доставали ведрами и ели. Мы так и не поняли, что это такое».

В. КОТЛЯРОВА. Перед приходом немцев прошел слух, что надо прятать ценные вещи. А у нас из ценностей-то всего — свадебное колечко мамы с тремя розовыми камешками. Она его положила сверху на абажур. Люстра простенькая была со стеклянными сосульками. Как ни тяжело было, как мы ни голодали, мама колечко то сохранила. Хотя могла отнести на менку. А через двадцать лет, когда я уже замуж выходила, мне его подарила.

Е. СЕРОВ: Мы жили в самом центре. У нас была большая комната, окна как раз выходили на улицу Энгельса. Отец, офицер, командир батальона, служил на Дальнем Востоке. Перед самой войной, в июне, приехал на побывку домой. А потом о нашей судьбе он ничего не знал. Весь двор знал, что у нас отец офицер, и мы очень боялись, но никто не выдал.

Л. ГРИГОРЬЯН. Отец мой был инженером, со многими людьми он восстанавливал понтонный мост в Нахичевани. И потом вдруг исчез. Приходит человек и говорит: отца видели убитым, труп его там лежал. И мы были уверены в том, что он погиб. Потом выяснилось, что он отступил вместе со всеми. И после освобождения Ростова сразу же вернулся. Потом он попал в конце концов в Ереван. Был там даже заместителем министра по экономике или по капитальному строительству.