Кровь Земли (журн. вариант) - Семенов Сергей "Ssereys". Страница 8

Перед ним было обширное пространство черного каменного зала. Белый, режущий глаза свет вырывался из бездонной квадратной пропасти посредине. На дне пропасти что-то стихийно бурлило и клокотало.

В эту пропасть, под неумолимый, плачущий где-то в высоте звон, кидались люди. С каждым ударом в пламенеющую бездну летело тело. Длинной вереницей, в белых одеждах, люди подходили один за другим и с высоко поднятыми руками прыгали вниз.

Захаров обезумел от ужаса. Он глядел на их морщинистые, старческие лица с широко раскрытыми голубыми глазами, видел их бодрые, нестарческие движения и ничего не мог понять. Ошеломленный впечатлением, его ум не в силах был выдавить такой мысли, которая ему объяснила бы происходящее.

По какому тайному закону эти люди добровольно умирали?.. Почему, еще сильные и бодрые, они желали смерти?.. Это ему казалось только кошмарным и непостижимым.

Над пропастью осталась последняя жертва.

— Дон!.. — скорбно вздохнул последний звон. Короткий взмах рук… и, развевая одеждой, тело исчезло в раскаленной глубине. Вслед за этим с пола поднялась целая стена и бесшумным автоматом опустилась на могилу. Кругом разлился душный полумрак. Захаров опомнился. Точно сумасшедший, сорвался с места и пробежал зал насквозь. Попал в светлую галерею, откуда шли умирать люди. И медленно побрел, глядя вперед усталым, грустным взором.

— Так вот она какова, эта Кровь Земли?!. — выплывала из подсознания разгадка. — Здесь все ей подвластно… И жизнь, и смерть… Все подчинено единой силе… До чего дошли люди, отгородившись от всего остального мира!.. До поклонении энергии, до обожествления! — Захаров с негодованием плюнул. — Только под землей и можно додуматься до такого дикого культа!

Захаров был мало начитанным человеком. Особенной скудностью отличались его сведения из области психологии и истории культуры, чтобы глубже вникнуть и осмыслить все то, что он видел. Но большой природный ум ему многое подсказал. Он не мог не почувствовать, что на его глазах происходил религиозный ритуал древнего, быть может, вымирающего народа. Только угасающая культура, потерявшая творческий огонь прежних завоевателей внутриземных сил, могла опуститься до этого. Неуменье расширять эти завоевания, постоянный страх перед катастрофой старого, износившегося города машин, в результате должны были привести к религиозному чувству. Единая сила всей жизни, всего движения подземного мира — Кровь Земли стала предметом священного трепета и поклонения.

Поглощенный потрясающей картиной ритуала, Захаров не заметил, как свет в галерее стал меркнуть, бледнеть, а тени — быстро сгущаться. Скоро свет потух совсем. Но механик, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, продолжал двигаться вперед. Он двигался почти бессознательно. Какая-то гордость все еще живого тела боролась с бессилием и неудержимо влекла. Так Захаров проплутал полчаса. По дороге попалась лестница, ведущая куда-то вглубь. Захаров спустился по ней. Прошел длинный коридор и, неожиданно, вдали увидел слабый свет.

— Эха-ха ха-ха! — долетел до его слуха из какого-то обширного зала хриплый, раскатистый хохот. Собрав последние силы, Захаров кинулся на звуки. Он узнал в них голос профессора Тураева.

VII.

Первое время профессор Тураев был ослеплен морем переливающегося кристаллического света. Тело его лежало на животе, на какой-то гладкой, шлифованной поверхности. С чувством только что вылупившегося из яйца он беспомощно мигал. Приподнимался на руках и водил разбитой головой и плечами то в одну, то в другую сторону, движениями большого озирающегося ящера.

Ему очень хотелось сесть. Но сесть все не удавалось. Тяжелая, будто чугунная гиря, голова пригибала его тело книзу. Наконец, после больших усилий, профессор Тураев сел, подогнув под себя ноги. В этой позе он походил на внезапно ожившего китайского идола. Глаза по-прежнему хлопали. От мучительной боли в голове нижняя губа оттопырилась и повисла.

Вокруг него раскидывался величественный зал, имеющий вид колоссального круглого амфитеатра или цирка. Высокие каменные ступени, охватывающие кольцами арену, были сплошь усеяны людьми. Несмолкаемый шум многотысячных голосов, постоянное движение толп по ступеням указывали на сильное волнение собравшегося сюда народа.

Амфитеатр казался почти фантасмагорией. Все обширное пространство стен и даже ступени были облицованы огненно-кристальным, как топаз, минералом. Неуловимая игра и переливы каменных граней делали амфитеатр каким-то постоянно вспыхивающим, гаснущим и вновь оживающим миром.

Искусственного освещения в амфитеатре точно и не было. Весь свет будто истекал от кристаллически граненой облицовки. Но это только казалось так. Свет был где-то скрыт и только отражался каменными огнями.

Над амфитеатром, взлетев на стосаженную высоту, светился изменчивым, прозрачным мерцанием купол. Своим разлитым, воздушным сиянием он напоминал уменьшенный предвечерний небосвод.

Профессор Тураев сидел посредине арены, в самом центре амфитеатра. Позади стояли три конвоира. Ученый не двигался, а лишь бессмысленно и тупо обводил глазами вокруг. Он словно был в каталепсическом сне.

Но таким представлялся его внешний вид. Шума в амфитеатре он, правда, не понимал. Однако, волны бредового жара, пробегавшие от поврежденной головы по всему телу, распаляли в нем жажду какой-то разгадки. Нарастающая тревога многотысячной толпы вокруг тоже влияла на него.

Шум в амфитеатре все возрастал. По примыкающим к нему галереям прибывали все новые испуганные толпы. Тысячи потрясающих рук поднимались в воздух. Раздавались отдельные крики отчаяния. Возбуждение, однако, овладело не всеми. С ближайших к профессору Тураеву ступеней не слетало ни единого звука. Там стояли замкнутые круговые ряды, подобных конвою ученого, гипербореев. Они оцепили неподвижным тройным кольцом всю арену и, как стеной, сдерживали напор волнующихся масс.

На их белых, как алебастр, и сухих лицах лежала печать бесстрашного ожидания. В устремленных на профессора Тураева глазах горел слабый, ровно тлеющий огонек. Что за существо сидело перед ними и откуда появилось оно? — им, видимо, не было известно. Но они совсем не походили на мятущихся в полном неведении остальных. Точно когорта сильных, автоматоподобных блюстителей порядка, эти люди беспрекословно выполняли волю некоего верховного властителя. За их спинами, на верхних ступенях амфитеатра, волнение уже превратилось в оглушительный гул. Молодые тела гипербореев в разноцветных коротких платьях, сбившись в сплошную массу, лавинами прокатывались по широким ступеням взад и вперед.

Вдруг шум мгновенно замолк. Тысячи голов поднялись кверху, к куполу амфитеатра. Профессор Тураев тоже поднял туда глаза. По прозрачно-голубому своду зигзагами просверкало несколько кроваво-красных загадочных букв… и исчезло. По тишине амфитеатра хлестнули редкие, пронзительные крики. Буквы под куполом появились опять. Амфитеатр замер снова. Лишь слышались сдавленные шепоты читающих сообщения, посылаемые сигнальными лучами какой-то всевидящей, всезнающей рукой. Знаки пропали вновь. По куполу разлилась дымно-белая пелена. И, вслед затем, на ней вспыхнула цветным светом яркая картина.

— Плутон!.. Плутон!.. — внезапно вскрикнул профессор Тураев и вскочил на ноги. Но, от неожиданности, он еще ничего понять не мог.

На световой картине, действительно, был изображен «Плутон». Он грузно лежал среди грандиозного зала машин, будто неведомо откуда ворвавшийся зверь. Позади, в металлической стене, зияла темная брешь прожженного им туннеля. Но машины продолжали движение все тем же неустанным, неизменным темпом. Они все так же, как многие века назад, блестели своими полированными телами в строго рассчитанном ритме. Ни пробитый в их царство туннель, ни присутствие страшного, с оскаленной пастью, чужеродного гостя их нисколько не тревожило. Но вот, из бреши туннеля выкатилось серое облачко дыма и растаяло под сводами зала. За ним, извиваясь, потянулась темная полоса. Потом, как из вулкана, под страшным напором, вырвался черный горизонтальный столб и сразу заволок густой тучей весь зал машин. В тот же самый миг картина с купола исчезла. По амфитеатру прокатилась волна дикого отчаяния.