Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 17

– Ты хотела знать, почему тебя назвали Младиной? – вдруг спросила женщина.

– Да, – в изумлении отозвалась девушка. Она и правда задавала это вопрос отцу, и хотя он дал вполне убедительный ответ, у нее осталось чувство, будто он чего-то недоговаривает. – Мне говорили, что никто в нашем роду этого имени не носил.

– Ты знаешь, кто такие вещие вилы?

– Это Роженицы – небесные пряхи, – ответила Младина. Еще бы она не знала таких вещей, дожив до возраста невесты! – Их три – Дева, Мать и Старуха. Когда младенец родится, они к роженице приходят и ребенку путь из бездны в белый свет отворяют. Для них возле роженицы ставят три лучины горящих и три чаши с молоком. Старуха нить его жизни прядет, Мать на веретено мотает и на свадьбе к суженой его привязывает, а Дева серебряными ножницами нить обрезает, когда придет человеку пора помирать.

– Все верно. Теперь слушай то, чего не знаешь. Жил-был удалой молодец, и звали его Зимобор, Велеборов сын. Полюбился он самой Деве, младшей из вещих вил. Явилась она ему в облике Младины, души молодильник-травы*, и обещала во всем помогать, но запретила любить земных дев. А он полюбил девушку и жениться хотел, да боялся, что погубит их Младина, вещая вила, как многих уже погубила. И вот однажды повстречал он в лесу глухом человека, да не простого, а волхва, ведуна и оборотня. Звали его Лютомер, и был он сыном самого Велеса. И отдал Зимобор ему венок Младины, а Лютомер тот венок разорвал и мужем стал вещей виле. Был бы простой человек – в тот же миг умер бы, отдав Деве всю свою силу до дна. Только сын Велеса, своего родителя на помощь призвав, справился с Девой. И в тот же миг исчезла прежняя Дева, сделавшись Матерью; Мать стала Старухой, а Старуха ушла во тьму и вновь народилась у бывшей Девы, сама сделавшись Девой. По-прежнему является новая Дева в облике души молодильника и под именем Младины. В ее честь ты и получила твое имя.

*Молодильник – одно из народных названий ландыша. (Прим. авт.)

– Но почему? – вырвалось у Младины.

– А потому… Ну вот, мы и пришли! – воскликнула женщина, не договорив.

Очарованная и изумленная Младина опомнилась – перед ними высился деревянный идол выше человеческого роста, и глаза его горели тем же сизым огнем, что и у лошадиного черепа.

– А вот кто тебя дальше проводит, – сказала женщина-лебедь, и тут возле идола шевельнулось нечто настолько огромное, что Младина в ужасе отшатнулась. – Не бойся! – Женщина засмеялась. – Он не обидит. Поможет до места быстрее добраться.

Нечто черное придвинулось ближе, и Младина разглядела, что это тур – могучий лесной бык.

– Забирайся! – Без опаски подойдя, женщина похлопала его по спине.

– С… сюда… на него? – с недоверчивым испугом пробормотала Младина. – К-как?

– Я тебе помогу! – Женщина взяла ее за руку, подтолкнула, подсадила, и вот уже Младина сидит на спине тура, с задравшимся до бедер подолом рубахи и шушки, и крепко держится за рога.

– Ну, прощай покуда! – Женщина вдруг порывисто обняла ее, прижалась лицом к затылку, поцеловала в висок. – Свидимся еще! Помни меня. Я всегда о тебе помню. Мы еще будем с тобой… – Голос ее прервался, и она похлопала тура по боку. – Ступай, сынок! Времени мало!

От ее мимолетных объятий Младину вдруг охватило удивительное чувство блаженства и покоя: будто стоишь на берегу летнего озера и смотришь, как отражения облаков-лебедей плывут по голубой небесной воде среди зеленых листьев и белых кувшинок. От женщины веяло теплом и свежим запахом трав. На миг захотелось забыть обо всем, спрыгнуть с туровой спины, никуда не ездить и не ходить, а остаться с этой женщиной-лебелью, прекрасной и ласковой, как сама Лада.

Но тур уже тронулся с места, и Младина едва не закричала. Ей не так уж часто приходилось сидеть верхом даже на лошади, а тут лесной огромный зверь, да без седла! Жесткая шкура царапала зябнувшие бедра, чулки сползли, в нос бил звериный запах, огромная туша под ней ходила ходуном на скаку, сильно трясло, и она до боли вцепилась в рога. Сидеть было страшно неудобно, но это ерунда – не свалиться бы!

– Не бойся, не уронит! – долетел сзади веселый голос женщины. – Ведь это твой брат! В добрый час!

И Младина не могла даже оглянуться, чтобы проститься с провожатой. Что значит – твой брат? Каким образом она попала в родню к лесному быку?

Тур ни о чем с ней не разговаривал, знай молотил крепкими копытами лесную землю. О том, что они в лесу, Младина догадывалась по эху, а еще потому, что ветки постоянно хлестали ее по голове, даже платок сбили на шею. Она наклонилась как могла ниже, почти легла быку на спину, задевая щекой жесткую пахучую шкуру; грохот копыт оглушал, ей приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы и они не стучали, как сухие горошины в детской берестяной погремушке. Казалось, от мощной стремительной поступи тура содрогаются небо и земля, даже гром долетает из-за облаков – но вокруг по-прежнему было темно. Каждая косточка в ней тряслась, Младина не помнила себя и даже не сразу заметила, когда бык остановился.

Ее так растрясло, руки, ноги, спина, шея так онемели, что она сама не смогла бы даже с него слезть, но тур вдруг лег наземь. Сообразив, что путешествие окончилось, Младина сползла в прохладную траву. Холод земли, еще не прогревшейся после таяния снегов, отрезвил ее и заставил, собрав себя в кучу, подняться на дрожащие ноги. Тур осторожно встал, снова предоставляя ей свои рога в качестве опоры.

А когда она подняла голову, то вцепилась в них еще крепче. От представшего перед ней зрелища спутанные волосы встали дыбом. В десяти шагах впереди высился тын, на каждом колу которого висел череп – лошадиный, коровий, и у каждого в глазницах сияли огни. Прямо перед ней были узкие ворота, и на кольях с двух сторон от них висели уже человечьи черепа – и тоже с огнем в глазах. Один, два, три… шесть или семь их окружало ворота.

– Мне… сюда? – шепотом еле выдавила Младина из пересохшего горла.

Тур кивнул и слегка пристукнул копытом: дескать, иди, не мешкай.

– Спасибо, что довез… брат… – пробормотала Младина, не уверенная, что это была поистине добрая услуга.

Но приходится идти. Одолев дрожь в ногах и немного размяв руки и шею, Младина пригладила волосы, поправила шушку и пояс, по-новому завязала платок, обернулась, готовая к тому, что тур уже исчез. Но нет – он еще был здесь и, вытянув вперед шею, носом осторожно подтолкнул ее в сторону ворот.

– Я иду, иду! – Младина коснулась его лба и перевела дух.

И пошла, чувствуя, как он смотрит ей вслед. В нем и правда ощущалось нечто человеческое, разумное – оборотень, наверное…

Но даже об этом сейчас не хотелось думать. Не чуя земли под ногами, она делала шаг за шагом, приближаясь к воротам с горящими черепами и даже не смея подумать, что ее ждет там, за ними… Лесная Баба – костяная нога, нос в потолок врос? Зря она так храбрилась, выходя из дома… Но кто же знал? Вовсе не в эту жуткую избу с человечьими черепами на кольях она собиралась.

Горящие глаза черепов следили за ней. Все мысли исчезли, Младина не знала, что делать – поздороваться, попросить позволения войти?

И когда страх ее и неуверенность достигли высшей точки, что-то вдруг изменилось – они отхлынули, будто волна, и Младина ощутила полное спокойствие. Огни в глазах черепов стали таять, сами черепа и колья тына будто отступили во мрак, и она уже не видела, а есть ли они впереди. Боясь, что в кромешной тьме потеряет ворота, Младина сделала несколько быстрых шагов, протянула руки… и вместо пустоты воротного проема пальцы уперлись в прохладную шероховатую доску.

Не понимая, что это такое, она стала шарить по доске, пока не наткнулась на изогнутый сук. Положив на него ладонь, она толкнула – доска подалась, это оказалась дверь. Младина шагнула в сени.

– Кто там? – раздался спереди удивленный, но знакомый голос.

Послышался легкий шум, потом скрип. Впереди обозначилась светлая щель, и Младина увидела еще один дверной проем – из сеней в саму избу. На пороге стояла женщина, и гостья узнала Угляну.