Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 29
– Меня невзлюбили? – Веснояра, раскрасневшаяся, едва не задохнулась от такой наглости. – Да как ты смеешь, лягушка болотная, мне такие слова говорить? Я – Леля волости нашей, другой год уже, а ты, от горшка два вершка, меня позоришь? Да я тебя в круг не допущу, будешь еще год у печки со старыми бабками сидеть!
– Да я же о тебе забочусь! Помнишь, как венок на Ярилу Молодого тебя всю исцарапал? И как ногу зашибла? Ведь… ты сама подумай… может, есть вилам за что на тебя обиду таить?
Младина никак не могла при всех сказать о том, что ей было известно, и надеялась, что Веснояра сама догадается.
– Уж верно, есть за что! – многозначительно подхватила Ледана, и ее сестры закивали, будто тоже что-то знали.
– За что им на меня обиду таить? – Веснояра лишь еще больше возмутилась. – Я все обряды, все песни, все слова и порядки знаю, никого нет лучше меня! Куда вам всем против меня? А тебя зависть, что ли, берет? – напустилась она на Младину и язвительно добавила: – Ничего, вот я выйду замуж этот год, а ты в девках останешься – на другую весну сама Лелей пойдешь!
Глядя ей в лицо, Младина видела там только негодование от незаслуженного поношения, и устыдилась.
– Прости меня, сестрица, душенька! – взмолилась она. – Я ли тебя не любила, я ли тебе была не покорлива, не повадлива? Боюсь за тебя, уж больно расшалились вилы нынешний год, не было бы беды!
Веснояра, наверное, увидела, что младшая сестра и впрямь не желает ей зла, и смягчилась.
– Я не из боязливых! – уже не так гневно, только горделиво бросила она. – Пока ноги идут, пойду, боги не оставят, чуры не выдадут! Ну, – она огляделась, окинув повелительным взглядом притихших девок, – давайте одеваться! До Зажинок, что ли, будем стоять, глазами хлопать?
Очнувшись, девки побежали за зелеными ветками – одевать «березку». Младина тоже пошла. На душе у нее было неспокойно. Теперь она знала, что натворил Травень, но по-прежнему было неведомо, насколько в этом участвует Веснояра. А вдруг она и не знает, на что решился парень ради надежды получить ее в жены? Иначе… да как можно было такое подумать? На родную сестру! Травень – он чужой, а Веснавка – сестра родная, той же матери, того же отца дочь! Разве могла она нарочно на свою родню такую беду навести, своих же братьев в кровавую смуту толкнуть? Да никогда! Младина и раскаивалась, что заподозрила сестру, и все равно боялась. Она помнила, как вилы березовой ладонью били сежанскую красавицу по щекам в день прыганья в поневы. Вилы гневались – виновата Веснавка, нет ли, а отвечать придется… И лучше бы она и сегодня уступила честь «ходить березкой» Ледане!
Набрав ворох зеленых веток, Младина будто невзначай уселась на траве рядом с ожидающей Угляной и принялась связывать ветки в пышный жгут.
– Что же ты не запретила ей, матушка! – горестно шепнула она волхвите. – Разве она меня послушает, меньшую сестру! А тебя бы послушала!
– От судьбы никто не уходил, ни конный, ни пеший, ни добрый молодец, ни красная девица! – грустно глядя куда-то вдаль, отозвалась волхвита. – Поведали мне вилы, какое зло сотворилось.
– Ты знаешь? – Младина вскинула голову и прикусила язык. Не стоило выдавать, что она сама знает.
– Знаю. – Угляна насмешливо посмотрела на нее и кивнула. – А коли зло сделано, его искупить надо. Сказали мне вилы, что четырех сестриц они потеряли, взамен одну с собой уведут. А она сама им в руки идет, как ни отговаривай. Против судьбы-то не отговоришь.
– Так что же ты! – Младина вскочила, уронив с колен зеленый ворох. – Надо же…
И застыла: Угляна не шевельнулась, лицо ее оставалось бесстрастным.
– Сделанное зло искупить надо, иначе падет оно на всю волость, и ни в чем нам помощи от чуров не будет. Поля градом побьет, или солнцем попалит, или молнией пожжет, на скот Коровья Смерть набросится… все мы пропадем. Лучше одну девку вилам отдать, чем все потерять.
– Нет, я… – Младина в гневе огляделась, будто искала тех, кто задумал это нехорошее дело.
И она их увидела. Она сама не поняла, как это вышло, но вилы, будто притянутые ее взглядом, показались из березовых стволов – нехотя, упираясь, понурясь, трепеща и почти теряя человеческий облик, превращаясь в столбики белесого тумана.
– Вы что задумали? – гневно прошипела Младина, уперев руки в бока, как недавно Веснояра. – Сестру мою родную похитить задумали! Я вам покажу!
Белые пятнышки тумана задрожали сильнее и отшатнулись; самые ближние увяли, съежились, растеклись по земле.
– Смилуйся… смилуйся… – полетел с всех сторон неслышный шепот.
А под ногами Младины вновь возникла бездна, видимая сквозь земную кору, ставшую прозрачной. Ей достаточно было протянуть руку, нет, бросить лишь взгляд, чтобы белые струйки тумана стекли в эту бездну и канули навсегда, как молоко, что выливают в свежевспаханные черные борозды на Ярилу Молодого.
– Не смейте трогать мою сестру! – продолжала Младина. – Иначе не будет вам пощады! Ищите себе отмщенья где хотите, а Веснавку не трогайте! Она не виновата! Она не знает ничего!
– Мы не станем… не станем… – зашелестело вокруг. – Но мы должны взять человечью голову… должны… И мы не пойдем с ней… Она знает… мы слышали, чего она просила у Лады… мы знаем, каким обетом она обменялась… береза слышала…
– Я сама с ней пойду! – ответила Младина в убеждении, что этого достаточно. – А вы сгиньте с глаз моих!
Белые вилы мгновенно спрятались, а Младина снова села и собрала полусвязанный жгут. Угляна смотрела на нее с насмешливым любопытством.
– Ты чего скачешь? – окликнула сестру Веснояра, в ожидании сидевшая под другой березой.
– Муравьи кусают, – буркнула Младина, и досадуя на Веснавку, и пуще прежнего боясь за нее.
Она все знает! Уж конечно, вилам известно, какие просьбы и пожелания Веснавка шептала в свой березовый венок, какие мольбы через священное девичье дерево обращала к Леле и Ладе! Наверное, без Травеня тут не обошлось. Вера в свою сестру отчаянно боролась в душе Младины с самыми нехорошими подозрениями и страхом. Кажется, она отогнала вил от Веснавки, а ведь те хотели увести ее с собой! Она стала бы вилой! Чуры родные, жуть-то какая!
Да, но как это у нее получается? Откуда у нее не только возможность видеть русалок, но и власть им приказывать? Дрожащими пальцами связывая суровой ниткой часть будущего платья «березки», Младина пыталась осознать изменения, которые произошли в ней за последние месяцы и сделали совсем другим человеком… другим существом. Она точно знала, что все эти силы и возможности принадлежат не ей, берут начало не в ее внутренней сути. Они приходят извне, это так же верно, как то, что река Сежа течет мимо Заломовой горки. В ней, Младине, проснулись силы, не принадлежащие ей. Богиня Марена, Черная Невеста, заговорила через нее. Младина нужна ей, чтобы с ее помощью жить в земном мире в тот срок, когда она отсюда изгнана. Чтобы видеть… его… рыжебородого Перуна, чья мощь все явственнее проявляется в расцветающем летнем мире. Ну а попутно Младина получила часть силы и власти Марены. Ведь лунная женщина сказала ей: «Я о тебе позабочусь».
Теперь вроде бы все стало ясно, но Младина с трудом сдерживала желание обхватить голову руками и раскачиваться в отчаянии. Хоть ей и даровали поневу, жизнь ее ни в коем случае не будет похожа на жизнь обычной женщины. И во что она выльется?
– Но почему я? – задумавшись, спросила она вслух и посмотрела на Угляну. – Почему она выбрала меня?
– Кто – она? – так же задумавшись, переспросила Угляна, но не стала дожидаться ответа, зная, что чужие тропы в Нави топтать не годится. – Почему они нас выбирают, только они сами и знают. Да тебе и дивиться нечего – ты родилась такая, для тебя иных троп и нету, ни в Явь, ни в Нави…
– Какая-такая я родилась? – Младина пытливо посмотрела на волхвиту.
Ясно же было, что с ее рождением не все гладко!
– Что нужно тебе, она сказала, а о чем она смолчала, я того и не ведаю, – отрезала Угляна, и по ее решительному лицу было ясно, что больше она не скажет ничего.