Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 55
– А жених… Ты ведь говорила тогда, что тебе сама Марена обещала жениха?
Младина посмотрела на берестяную коробочку на поясе, открыла ее, опустила внутрь пальцы. Кожу пощекотало – соколиное перо по-прежнему лежало там. И ведь… у нее же было два жениха! Данемил, о котором знали все, и Хорт, о котором знала только она и считала сновиденьем. Данемила она потеряла. Но не значит ли это, что судьба предназначила ее другому – Хорту?
И от этой мысли ей вдруг сделалось так отрадно, словно свежим ветром повеялов душу. А все прошедшее стало казаться не такой уж высокой платой за счастье обрести свою истинную судьбу.
Глава 5
Лечь Младине в эту ночь удалось не сразу: Угляна не имела обыкновения оставлять гостей ночевать, поэтому место, где спать, у нее было только одно. Вдвоем они долго разгребали всякий хлам на скамье, где Угляна потом ей постелила. У Младины собой не было ничего, только гребешок на поясе; Угляна бормотала, что Младине надо будет на днях сходить в Залом-городок, чтобы отец – так она все еще называла Путима – привез ей все «приданое». Младина не возражала, но всей душой надеялась, что отец… то есть Путим, догадается это сделать и сам. Навещать сейчас прежнее гнездо казалось слишком тяжелым испытанием. Как она взглянет на избы, на прежде родных людей, зная, что непоправимо от них оторвана? Даже ссоры с Веснавкой казались теперь пустячными, смешными. Всякая девушка отрывается от родного корня, когда выходит замуж, но взамен она обретает новый род, в котором и сама укореняется со временем, рожая детей. А она, Младина, что получила взамен? Навей да игрецов… Все девы переходят реку и обретают другой берег, а ее унесло на льдине – куда? На тот свет, куда стремятся все земные реки…
Наступающей ночи она тоже ждала с тоской, думая, что заснуть не сможет. Угляна тоже это понимала и потому напоила ее отваром сон-травы. И то ли сон-трава помогла, то ли усталость, которой Младина за своими тревогами сама не осознавала, но она помнила только, как опускала голову на свою свернутую поневу, служившую подушкой, и укрывалась свиткой. А дальше… Дальше началось что-то совсем другое.
…Она стояла в глухой темноте перед какой-то дверью и знала, что ей нужно войти. Было чувство отрады, удовлетворения, будто она одолела долгий путь и наконец достигла цели. Младина тихонько потянула за изогнутый сук и отворила дверь. Внутри было почти темно – стояла ночь, – но впереди горел огонек. Изба была просторная, хоть круги води, и в ней угадывалось присутствие множества людей. За занавеской кто-то похрапывал, сопели спящие на полатях и лавках. Но она знала, куда ей идти, и ее толкало вперед нетерпеливое чувство радостного ожидания.
Младина переступила порог, с легким скрипом закрыла за собой дверь и шагнула в избу. Тихонько простонали половицы, от ветерка ее движения огненная бабочка впереди взмахнула крылышками, будто норовила улететь. В ее слабом свете был виден длинный стол, покрытый красивой вышитой скатертью. Что-то заблестело, Младина присмотрелась: скатерть по краю была обшита красным шелком с золотой нитью. Да и сам огонек горел не на конце лучины, а в красивом светильнике из бронзы. В изумлении она огляделась и поразилась еще больше. Глаза привыкли к тьме, и она теперь видела, что попала в сказочно богатый дом. У стен стояли резные лари, один на другом, покрытые ткаными покрышками; блюда, миски, кринки на столе были из серебра, с чеканными крылатыми зверями, из ярко расписанной глины. У Заломичей было одно такое блюдо из греческой земли, так его ставили на стол только по самым большим празднествам. А здесь их был десяток! На краю стола виднелось еще одно блюдо из узорного серебра, покрытое «дедовым» полотенцем, со множеством разбросанных вокруг ложек. Да здесь сегодня празднуются Осенние Деды, сообразила Младина. Она огляделась, но никого из призрачных гостей не увидела. Ложки разбросаны – значит, предки хозяев уже поели и ушли.
Но она пришла сюда не любоваться чужим богатством. Неслышно ступая, Младина миновала стол и приблизилась к одной из лавок. Здесь спал рослый, широкоплечий парень в белой сорочке, по грудь укрытый одеялом. Он лежал на спине, закинув руку за голову, и Младина ясно видела его лицо. То самое лицо, которое уже однажды встречалось ей – во сне, как думалось, чудной купальской ночью. Длинные волосы разметались по подушке, будто лучи вокруг солнца. В свете огня они чуть-чуть отливали золотом.
Младина застыла, глядя на него. Она не думала, сон это или нет, она просто наслаждалась ощущением того, что он, Хорт, снова рядом. Он есть, он существует, и она снова нашла к нему дорогу, сама не зная как. И все в ее порушенном мире встало на свои места. Она была рядом с ним, а значит, на месте. Мир обрел устойчивость и смысл, душу заполнил блаженный покой, о котором она почти уже забыла за эти долгие месяцы.
Она тихонько села на край лежанки, почти не дыша, но ожидая, что сейчас он почувствует ее присутствие и проснется. Прикоснувшись к одеялу, она мельком отметила, что оно сшито из волчьих шкур. Младина молча ждала, желая, чтобы он открыл глаза и увидел ее, но не зная, что она ему скажет. Но почему же он спит? Она коснулась его груди, погладила по щеке. Он глубоко вздохнул во сне, даже, кажется, улыбнулся… Или это тень от огонька так играет? Младина склонилась ближе, пытаясь понять, мерещится ли ей эта улыбка, сама улыбнулась от радости при виде того, как он хорош собой. Он лучше всех на свете, ее удивительный жених, подаренный лунной женщиной…
Сердце щемило, просились слезы – от радости и неразрывно с ней связанной грусти, будто она знала, что ее желание счастья никогда не будет утолено. Сейчас Младина не помнила в точности, какие беды с ней приключились, но видела в этом парне единственного близкого человека, единственного, кто связан с ней навеки и благодаря кому она не одинока. И эта тоска одиночества вдруг с такой силой навалилась на сердце, что обжигающе горячие слезы полились из глаз. Младина склонилась над лежащим, дрожащими губами поцеловала его, будто ловя свою судьбу. И тут же он вздрогнул, повернул голову, схватил ее руку, лежавшую у него на груди, другой рукой смахнул с щеки упавшие на нее горячие капли.
– Кто здесь… Это ты! – Мгновенно он узнал ее и сел на лежанке, не выпуская руки Младины.
Она и испугалась, и обрадовалась; засмеялась над своим испугом, свободной рукой вытирая слезы.
– Это я… – шепнула она. – Сокол ты мой ясный… Как же я хотела с тобой увидеться…
– Но ты… – Хорт в недоумении оглядел почти темную избу, где лишь слегка мерцало золото шитья на скатерти и бронза светильника. Он вспомнил, что сегодня за ночь, и это приводило на ум единственное объяснение, как его невеста попала сюда сейчас. – Постой! – Он подался к Младине и крепче сжал ее руку, тревожно вглядываясь в лицо. – Ты… живая?
– Конечно! – Она даже удивилась.
– Ведь сегодня – Деды Осенние! А мне мой дед рассказывал, у него был старший брат, так у того невеста померла и потом сорок дней приходила по ночам и рядом ложилась. А через сорок дней и сам брат помер! Ты что… пришла за мной?
Он не так чтобы испугался этого предположения. Скорее в нем ощущалось оживление от того, что невеста все же пришла – как ни есть.
– Да нет же, я живая! – Младина беспокойно засмеялась. – Разве покойники такие? Не видел ты разве покойников?
– Ходячих – нет, – озадаченно ответил Хорт, и Младина поняла, что ему-то ничего необычного видеть не приходится. – Но как ты… откуда? Я тогда искал тебя, чуть не до полудня бегал, а тебя как в туман унесло, так и все! Дед говорит, не знает ничего, говорит, русалка тебя, милок, заморочила. Дескать, с родичами невесты уговор через семь лет приезжать – вот сравняется семь лет, и поедем.
– Но когда сравняется? – чуть не в голос закричала Младина. Когда же настанет тот срок и они встретятся наяву?
– Да в будущий Ладин день! – Хорт даже удивился, что она забыла этот столь важный для них обоих срок. – Дед уж послов собрал, снарядил, как снег ляжет, они и поедут. Я сам с ними хотел, да он сказал, не положено так, жених должен дома сидеть и ждать, пока невесту к нему привезут. Уже дни считаю, не дождусь, когда же будешь ты со мной, лебедь ты моя белая, краса ненаглядная… А ты уже здесь…