О недугах сильных мира сего (Властелины мира глазами невролога) - Лесны Иван. Страница 17

Карл IV был также человеком, наверняка унаследовавшим несколько капель беспокойной крови своего отца -- рыцаря и искателя приключений. Что же касается его матери -- Элишки Пржемысловны, то, по дошедшим до нас историческим документам, она тоже отнюдь не была флегматичной. Таким образом, государственная, дипломатическая и человеческая мудрость чешского короля и римского императора Карла IV должна была постепенно созреть, как зреет она с возрастом у каждого человека. В молодости он отнюдь не был монахом, о чем свидетельствуют не только современники (в достоверности их высказываний иногда можно сомневаться, потому что, как известно, немцы недолюбливали Карла IV, говоря, что он был отцом чехам, зато отчимом немцам), но и, в частности, сон, о котором упоминает в своем жизнеописании сам монарх. Вот что привиделось ему 15 августа 1332 г. в селении Торенцо неподалеку от Пармы в Италии:

"Когда мы вместе с нашим отцом ехали из Лукки в Парму, остановились мы в селении, имя которому Тарент. Было это в воскресенье, в день Вознесения богоматери. И в ночь ту, когда мы спали, привиделось нам, будто ангел божий стоит от нас с левой стороны, где мы лежим, и в бок нас подтолкнувши, говорит: Встань и иди с нами. А мы ему в духе отвечаем: Господин, мы не знаем, как пойти с вами. И поднял он нас за волосы и вознес нас высоко над великим войском, что стояло у крепости, готовое к бою. И держал нас ангел в воздухе над этим войском и обратился к нам: Взгляни и смотри! И смотрим, другой ангел сошел с неба, размахивая огненным мечом в руке, и ваял одного посреди войска и отсек ему мечом мужской сосуд. И умер тот, смертельно раненный, сидя на коне. Тогда ангел, державший нас за волосы, изрек: Знаете ли вы того, что ранен ангелом до смерти? И ответили мы: Не знаем, господин, и места тоже не знаем. И говорит он: Да будет тебе известно, что это есть дельфин вьеннский, который за грех прелюбодеяния так Богом наказан. Поэтому блюдите себя и отцу своему передайте, дабы избегал он таких грехов, иначе худшие вещи постигнут вас".

Сей "дельфин вьеннский" был дофин из Вьенн, кузен Карла. Описывая свой сон, Карл сообщает далее, что этот кузен был действительно в то же самое время ранен и вскоре умер. Можно было бы сказать -- обыкновенный сон и вера в сны. Но причем здесь "мужской сосуд", "грех прелюбодеяния" и серьезное предупреждение Карла и его отца? По меньшей мере, это свидетельствует о не слишком-то спокойной совести.

Фактом остается то, что Карлу 1332 года (да и более позднего периода, когда его -- молодого еще императора римского -- римский папа Климент VII порицает за слишком "вольную, недостойную и неподходящую для императора" одежду) далеко до рассудительного короля пятидесятых -- семидесятых годов -короля периода его наивысших политических и дипломатических успехов и мудрого правителя Чехии и всей "Священной Римской империи". Он далеко не так еще религиозен -- порой до ханжества: позднее его фанатическое отношение к религиозным обязанностям удивляло даже его современников и приписывалось его религиозной психопатии, унаследованной от деда Вацлава II. Впрочем, видимо, это не единственное и не достаточное объяснение.

Религиозность Карла могла объясняться частично его положением императора "Священной Римской империи", наделенного им "божьей милостью", ощущением себя "рукой Бога на земле" и защитником церкви. А церковь в то время, когда феодализм достиг в наших землях наивысшего расцвета, присваивала себе право не только вмешиваться в европейскую политику, но и без ограничений контролировать мышление и взгляды всех членов общества, не исключая коронованных особ. Так и Карл IV, как бы ни превосходил он своих современников по своей государственной мудрости, величию духа, образованию и культурному уровню, все же оставался сыном своего времени, в котором религия играла доминирующую роль во всей духовной сфере.

С одной стороны, Карл IV всячески поддерживал церковь, увеличивал ее владения, основывал монастыри и костелы, доверял представителям церкви высокие государственные посты ( в Чехии иерархи принадлежали к крупнейшим вельможам - феодалам), включая пост чешского канцлера, которым был, в частности, литомышльский епископ Ян из Стршеды. Однако, с другой стороны, поражает его религиозная терпимость. (Так, например, проповедника Яна Милича из Кромнержижа -- предшественника Гуса и критика всеобщего нравственного упадка церкви и священнослужителей, продажи индульгенции -- не постигло никакое наказание, хотя он и назвал своего короля антихристом).

Эти кажущиеся противоречия, дополняющие образ Карла IV, тем не менее только подтверждают то, что уже было сказано, а именно: что даже он не мог, в сущности, перешагнуть рамки эпохи, которая его сформировала и которую он представлял на высшей ступени общественной лестницы. В то же время эти противоречивые стороны служат предзнаменованием кризиса феодального общества -- кризиса, который пока еще робко проявляется в проповедях Яна Милича, Конрада Вальдхаузера и других критиков злоупотреблений церкви, подобный подземному течению. Время, когда оно с полной силой выплеснется на поверхность, уже недалеко: его первый взрыв постигнет правление сыновей Карла Вацлава и, прежде всего, Сигизмунда.

СЫН ТОЖЕ НЕ БЕЖИТ ИЗ БОЯ. Карл IV вошел в историю как король мира и спокойствия. Он умел государственным и дипломатическим искусств и добиваться большего, чем оружием. И отнюдь не потому, чтобы боялся боя. Битв и схваток -- больших или меньших -- он пережил рядом со своим отцом более чем достаточно. В рядах французской рыцарской конницы Карл принял участие и в последней битве отца у Креси, хотя вел себя там и не так отважно, как его слепой отец. Однако то, что он умел противостоять врагам и с мечом в руке, Карл доказал задолго до этой битвы. Например, в Италии, с которой король Ян связывал фантастические планы, в конце концов рухнувшие. И, может быть, именно потому, что он на собственном опыте убедился, как преходящи завоевания, добытые мечом, его сын стал столь убежденным сторонником мира. Благодаря умелым переговорам и продуманной брачной политике, ему удалось присоединить к землям Чешской короны Бранденбург (к сожалению, его сын Сигизмунд продал его на сейме в Констанце нюрнбергскому бургграфу Фридриху Гогенцоллерну, предшественнику основателя династии прусских королей и германских императоров), Свидник, обширные территории в Саксонии, Пфальце и др. И все это без кровопролития, без страданий, которые несет с собой населению каждая война.

Тем не менее Карл IV умел принять и бой. Об этом мы можем прочесть в жизнеописании Карла, симпатичном своей скромностью. Вот что пишет он о битве за крепость Сан-Феличе, в которой он участвовал шестнадцатилетним юношей и где за отвагу был посвящен в рыцари:

"Тогда держали мы совет и вышли на поле и разбили там стан, а пришли туда в день святой Екатерины из города Пармы, и в день тот крепость должна была сдаться в руки неприятеля. И в полдень с двумя тысячами шлемов и шестью тысячами пеших начали мы бой с врагами, и их было столько же, или даже больше. И длилась битва с полудня до заката солнца. И с обеих сторон были побиты почти все кони, и были мы почти поражены, и наша лошадь, на которой мы сидели, тоже пала. И были мы оторваны от наших, и стоя, и оглядываясь вокруг себя, увидели, что мы почти побеждены и в отчаянном положении. Но глядь, в тот же час неприятель наш со своими знаменами начал убегать, и прежде всего мантийцы, а за ними и другие последовали. И так по милости божьей одержали мы победу над врагами своими и восемьсот шлемов, в бегство обратившихся, взяли в плен, а пять тысяч пеших побили. И с этой победой освобождена была крепость святого Феликса. И в этом бою посвятили нас, вместе с двумястами геройских мужей, в рыцарское достоинство".

Хотя это воспоминание и написано спустя много лет и с сознанием пройденного времени, все же в нем чувствуется гордость автора за то, что и в ранней молодости он показал себя хорошим бойцом и был достоин рыцарской репутации своего отца.