О недугах сильных мира сего (Властелины мира глазами невролога) - Лесны Иван. Страница 64

Однако самым крупным военно-политическим успехом в годы правления Генриха II был захват Кале, города и порта на канале Ла-Манш, оккупированного англичанами еще во время Столетней войны. Англичане, разумеется, придавали огромное значение такой крупной добыче. Порт Кале давал им возможность в любое время проникнуть внутрь Франции. Они обнесли город мощными крепостными стенами и укреплениями и на одних из ворот поместили хвастливую надпись:

"Французы завладеют Кале, когда свинец поплывет по воде, как пробка".

Французы завоевали Кале за неделю. Самая большая заслуга в этом успехе принадлежит, бесспорно, главнокомандующему Франциску де Гизу. Здесь бок о бок сражались будущие враги, католики и гугеноты, и при этом сражались отлично и доблестно.

Но тень растущего религиозного фанатизма и предвестие гражданских войн уже стояли у колыбели этой удивительной победы. Когда один из героев сражения при Кале был обвинен испанской стороной (то есть врагом!) в приверженности Кальвину, Генрих II приказал немедленно арестовать его... Это был Адело, брат адмирала Колиньи, который в то время находился в испанском плену.

Яростная враждебность Генриха по отношению к Реформации была, особенно если ссылаться на гугенотские источники, прямо-таки ненормальной. Он издавал эдикты, направленные против гугенотов, устраивал над ними специальные суды, сажал их в тюрьмы, применял пытки, сжигал их на кострах. Он наложил строгую цензуру на все книги, поступающие во Францию из-за границы (в первую очередь протестантские). Осужденным "еретикам" отрезали язык, чтобы, даже взойдя на костер, они не заразили людей своим вероисповеданием. И в этом плане недалекий Генрих, конечно, никак не мог понять, почему "моровая язва" распространяется все шире, проникает даже в ряды придворных, дворянства и часто, как ни удивительно, членов трибуналов, которые должны были бороться с ересью.

Встает вопрос, была ли эта ненависть и жестокость проявлением собственной воли (по имеющимся сведениям, этим король, однако, особенно похвастаться не мог), или к этому его вынуждало его окружение. Второе кажется более правдоподобным. Генрих II находился под сильным влиянием де Гиза, восторгаясь его военным искусством, а де Гиз в скором времени показал себя чрезвычайно фанатичным католиком. В то же время он был подвержен, хотя и в рамках своей странной бигамии, влиянию законной супруги. Екатерина Медичи, особенно после смерти Генриха, проявила себя как непримиримая противница гугенотов, в некоторых исторических источниках указывается на ее причастность к печально известной Варфоломеевской ночи.

Таким образом, наши общие представления о Генрихе II довольно расплывчаты. Сравнительно короткий период его правления затеняет прежде всего его отношение к Диане де Пуатье, и как-то в стороне остается тот факт, что его отец, пользовавшийся всеобщей любовью Франциск I, также не отличался особой сдержанностью. Хотя, по свидетельствам, он был рыцарем и галантным кавалером (что, по всей видимости, недоставало Генриху), но в то же время и сибаритом -- он нравился женщинам, а еще больше они нравились ему. Умер он в 52 года, и ходило немало слухов о том, что его смерть была тесно связана именно с этим его пристрастием.

Совершенно в стороне остаются и военно-политические успехи в годы правления Генриха, они приписываются только его полководцам. Но какой король может одержать победу без них?

В хрониках сообщается также, что Генрих особо отличался в играх в мяч, охоте и турнирах.

Именно на этих турнирах мы, наконец, и остановимся. Его страстная любовь и восторженное отношение к турнирам классического типа, то есть в тяжелых доспехах, с древком и копьем, в те времена являлись чем-то анахроническим. Можно даже сказать, донкихотским, разве что без романтически-героического пафоса. На это у Генриха просто не хватало фантазии; впрочем, создается впечатление, что ее у него не было вовсе.

Эта страсть, очевидно, вторая по своей силе после его любви к Диане де Пуатье, стоила ему, наконец, жизни.

Когда в 1559 году он заключил в Като Камбрези мирный договор с Филиппом II -- кстати, особенно удачным он не был: хотя Генрих и получил окончательно упомянутые три епископства (Мети, Тул, Верден), но за это отдал Филиппу II французские восточные области Бижи, Брез и Савойю, -- то он решил скрепить это соглашение двумя браками -- своей дочери Елизаветы с Филиппом И и своей сестры Маргариты с герцогом Савойским.

Однако до этого он еще в последний раз дал волю своему антиреформационному фанатизму, усилившемуся, несомненно, в связи с предстоящим родством с испанским королем. Он лично прибыл на заседание парижского парламента, на котором в это время обсуждалась позиция по отношению к реформатам. И когда два оратора выступили с требованием прекратить преследование сторонников реформации, Генрих приказал посадить их в тюрьму.

Разумеется, он не мог предполагать, что это была его лебединая песня.

Роковой турнир. В честь бракосочетания своей дочери и сестры этот мрачный и чудаковатый романтик приказал, помимо ряда придворных торжеств, устроить также классический турнир. На нем он собирался продемонстрировать прежде всего свое собственное искусство. Он должен был провести три поединка. В первом, с герцогом Савойским, ему была присуждена победа. Второй поединок, с герцогом Де Гизом, закончился вничью. В последнем он выступил против капитана своих гвардейцев Монтгомери. Когда и этот поединок завершился с ничейным результатом, Генрих не по. желал смириться с этим и, вопреки правилам проведения подобных турниров, потребовал еще четвертого поединка. Он длился недолго. У обоих противников сломались копья (или, как было принято говорить, древка), но Монтгомери вместо того, чтобы бросить обломок на землю, придержал его в руке. "После стычки его рысак продолжал скакать бешеным галопом, -- читаем мы в книге Мерля "Наследие отцов", -- и сломанное древко вонзилось королю в голову, приподняло забрало его шлема и выкололо ему глаз. Король уронил щит и перевесился вперед, сил у него хватило ровно настолько, чтобы обнять за шею своего коня, который все еще быстрым галопом донес его до конца турнирного поля, где его остановили офицеры короля. "Я мертв", -- произнес король слабым голосом и упал на руки старшего конюшего.

Он прожил еще десять дней в ужаснейших страданиях. Филипп II прислал из Брюсселя знаменитого хирурга Весала, который с помощью Амбруа Паре осмотрел рану и попытался вытащить из нее щепки деревянного копья. Желая узнать глубину раны, оба великих врача затребовали из тюрьмы головы четырех преступников, которые как раз были отрублены, и с силой вонзали в них копье Монтгомери. Но и эти ужасные опыты мало помогли им.

На четвертый день король пришел в себя и приказал ускорить бракосочетания своей сестры и дочери. Что и было сделано, однако, при общем подавленном состоянии и в ожидании рокового конца, эти свадьбы, без гобоев и скрипок, напоминали похороны. В молчаливом шествии многие повторяли про себя дурное предсказание Нострадамуса: Младой лев старого победит На поле брани в странном поединке; В златой клети выбьет зеницу ему, Из двух ударов один; потом жестока смерть.

Люди перешептывались о том, что под "молодым львом", очевидно, подразумевается Монтгомери, а "златая клеть" означает королевский позолоченный шлем.

Король умер 10 июня 1559 года, через два дня после бракосочетания принцесс".

Капитану Монтгомери -- кстати, он был гугенотом -- после турнира удалось бежать в Англию, где он поселился со своей семьей. Маршал Бернард Монтгомери, один из прославленных главнокомандующих второй мировой войны, был, якобы, его потомком.

Смертельное ранение французского короля Генриха II было определено довольно однозначно: травма головы. Однако от простого ушиба головы или даже сотрясения мозга не умирают. Таким образом, речь шла об эпидуральной гематоме, т. е. кровоизлиянии между черепной костью и твердой мозговой оболочкой.