Погонщики туч - Гуревич Георгий Иосифович. Страница 15
Вместе со своим дядей и Нерубиным Шура ожидала пар в Саратове. По ту сторону Волги, за мостом, на широком зеленом лугу, высились такие же мачты и помост, как в Клайпеде, только значительно меньших размеров. Пологий берег был заполнен сегодня бесчисленными тракторами и автомашинами. Хладнокровный, неторопливый Нерубин в десятый раз объяснял трактористам, как прицеплять электростатический невод и как подъезжать к мачтам. На автомашинах, скучая, сидели бригады «оркестрантов», обняв свои громоздкие свистки и барабаны. Изредка кто-нибудь от скуки включал инструмент, и тогда, пугая коров на выгоне, по широкому полю разносился пронзительный свист или яростный львиный рык.
— Довольно объяснять уже, — говорил тракторист с перевязанной щекой Стоим здесь с самого утра. Давайте дождь! Легко ли его везти ночью? Дороги, сами знаете, какие.
Сердитая старушка в черном платке, размахивая барабанной палкой, похожей на булаву, громко говорила окружающим:
— В старое время проще было — попы дождем заведовали. У нас поп Афанасий — большой мастак насчет дождя. Бывало, пойдем крестным ходом, только вынесем икону за околицу — глядь, и накрапывает. А нынче заявку эту подавай в сельсовет, трактор гони в город, жди здесь… У меня сын летчик, я ему сказала в прошлом месяце — он мне запросто привез и опять привезет.
Шура, волнуясь, металась между полем и конторой тучепровода.
— Позвоните, пожалуйста, — просила она дежурную телефонистку каждые пять минут — Ну, где они там застряли?
Телефонистка, снисходительно улыбаясь, крутила ручку телефона.
— Татищево прошли, — докладывала она — Алло! Алло! Курдюм, у вас есть облака? Есть? Великолепно! Алло! Алло! Разбойщина! Разбойщина, вы меня слышите?
— Еще полчаса, еще целых полчаса!.. — томилась Шура. И опять она выбегала на улицу, где Нерубин твердил тому же самому трактористу:
— Зеленый канат цепляешь за правое верхнее кольцо, красный — за левое верхнее кольцо. Лесом будешь ехать — берегись деревьев. Ветра опасайся — лучше пережди, если будет ветер.
Тракторист переступал с ноги на ногу, морщился не то от скуки, не то от зубной боли.
— Давайте уж. Как стихи, помню. Давайте скорее!
Шура опять бежала в контору:
— Голубушка, позвоните, пожалуйста, в Разбойщину. Что они там тучи держат? Успеют еще попользоваться!
Плотный пар был еще километрах в пятнадцати от Саратова, а Нерубин уже заметил легкий туман, курившийся между мачтами, и вдруг, прервав наставления, закричал страшным голосом:
— Что стоишь! Заводи!
Оказалось не так легко справиться с неводом. Четыре раза Нерубин с трактористом меняли положение, прежде чем удалось им установить сеть между мачтами. Через несколько минут в неводе уже стлался белесоватый туман.
— Видишь, — говорила Шура трактористу, — видишь, как хорошо ложится! Видишь, какое чудесное отталкивание!
А тракторист ничуть не разделял ее восторгов, смотрел недоумевающим взглядом. «И это твоя туча? Только-то!» выражал его взгляд.
Первый электростатический невод наполнялся двадцать две минуты, но едва успели завести второй, раздался гул, и на мосту показались клубящиеся пары, вскипающие по всей электромагнитной трассе. Казалось, где-то, под водой, шел со страшной скоростью поезд… Свистящие клубы пара в несколько секунд наполнили невод, трактор с трудом вывез его, и пока подъехал следующий, весь воздух над лугом был пронизан сыростью и запахом моря.
Профессор Хитрово также выскочил, чтобы дать последние советы уезжающим «оркестрантам». Наверху, за бугром, плыло где-то первое балтийское облако. Специально для перевозки туч в районы были выбраны дороги, близ которых не было ни деревьев, ни телеграфных проводов.
Очередь зашевелилась. Трактористы подъезжали сразу в промежутки между несколькими парами мачт и тут же выезжали с наполненным неводом. Вскоре можно было следить, как расползались облака по всему району.Там и сям плыли они в сумерках за далекими холмами, тракторов под ними не было видно. Еще часа два, и потемневший луг опустел. Профессор Хитрово послал телеграмму в Балашов, чтобы саратовскую ветку отключили до утра и ввели бы там в действие камышинское направление.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
Шура не спала всю предыдущую ночь, пока пар путешествовал по просторам Украины, и не присела ни на минуту весь день, отмечая его движение по Харьков — Балашовской дороге. Сейчас, когда берег опустел и последние остатки водяного пара таяли над Волгой, Шура почувствовала, как она устала. Она не в силах была ехать домой и решила лечь в конторе тучепровода на столе. Ей казалось, что она уснет, как только ляжет, но усталость была слишком велика, сон бежал от нее, в голове кружились невода, вскипали клубы пара, свистели, гудели, грохотали дядины инструменты. Она не в силах была радоваться, что осуществилась так быстро двухлетняя ее мечта, и не только ее мечта — мечта нескольких поколений всей династии Хитрово.
— Дядя! — крикнула она вдруг. — Миллиард пудов — это много?
Старик Хитрово ответил из-за фанерной перегородки сердитым голосом:
— Спи, юла! Я устал.
Шура начала считать: миллиард пудов перевести в тонны, разделить на двести миллионов жителей и на триста шестьдесят пять дней… Но она была скверным арифметиком, сбилась, и пришлось начать все сначала.
— Припек не забудь, — неожиданно сказал дядя за стеной. Видимо, он тоже не спал и делил пуды на жителей.
Шура представила себе, что она идет по тучным, золотистым нивам и каждый колос кланяется ей тяжелой головкой. Душный, предгрозовой день. На Шуре цветной сарафан, золотистые косы цвета колосьев вокруг головы, и тот, кто идет рядом с ней, молча гладит взглядом Шурин висок, и щеку, и каждый виток туго заплетенных кос.
Шура краснеет (она всегда легко краснеет). Но ей так приятно, что она нравится этому человеку — самому лучшему из всех, кого она встречала. Он похож на этого черноволосого летчика с упрямыми сжатыми губами и колючими глазами; он добродушный и терпеливый, как Нерубин; он веселый и разговорчивый, как Василий…
— Дядя, ты любил когда-нибудь?
Слышно, как профессор сердито перевернулся на другой бок.
— Безобразие! Пристаешь с глупостями, спать не даешь! Не смей меня будить больше! Какие-то мечтатели нынче — молодежь!
Шура виновато замолкла, лежала тихо, как мышонок. Несколько минут спустя старик, кряхтя, произнес:
— Что же ты думаешь, я не человек совсем? Так и родился профессором?
Подождав, пока дядя перестал ворочаться, Шура встала и тихонько села на окошко. Начищенная до блеска луна смотрела ей прямо в глаза. От сооружений тучепровода легли на луг четкие тени. Воздух все еще был насыщен экзотическим запахом морской соли и гниющих водорослей. Шура с наслаждением вдыхала его и думала сразу о луне, и о далеком море, о всех городах и областях, по которым шел к ней этот запах, о том, что она счастлива и это невозможно выразить словами.
Затем она обратила внимание, что из окошка соседней комнаты падает желтый квадрат света и на нем шевелится лохматая тень — профессор что-то пишет.
«Ах, так! — подумала Шура. — Велит спать, а сам работает. Дай-ка я его напугаю».
Она тихонько вылезла из окна, нагнувшись подкралась к соседнему, оперлась руками на подоконник и сказала басом:
— А чем вы здесь, люди добрые, занимаетесь?
Смущенный профессор одной рукой прикрывал распахнувшийся пиджак, другой — карту, на которую он наносил что-то красным карандашом. Но Шура была уже в комнате. Она бесцеремонно оттолкнула профессора.
— Что это, дядя? Объясни!
Видя, что все равно он разоблачен, профессор начал говорить, сначала с запальчивой обидой, затем все более увлекаясь:
