Маримба! - Терентьева Наталия. Страница 15
– Написала «Goodnight»?
– Написала.
– Что пожелала?
– Увидеть во сне маримбу.
– Пожелай еще увидеть юную русскую фею.
– Точно, мам?
– Точно.
Не знаю, увидел ли Леонард во сне Катьку, но на следующий день на концерт он пришел с красиво уложенными волосами. И стал еще симпатичнее и привлекательнее. Я его пофотографировала.
– Хорошо получается. Смотри, до чего ж хорош…
Я уверена, что мужчина должен быть хорош? А почему у меня Катька такая красавица? Ведь не только потому, что я сама хороша да пригожа. Данилевский прекрасно сложен, красив, здоров. В молодости радовал мой глаз неустанно, каждый раз смотрела и думала: как же удивительно природа распорядилась – все так правильно в его лице и фигуре, так гармонично и симпатично… Вот и она у нас удалась на славу. Жизнь, правда, моя собственная с красавчиком Данилевским не задалась, но это за скобкой.
– Ему идут очки, правда, мам?
– Идут. Трогательный очень в очках. Не уверена, что это самое нужное качество у мужчин. Но не такой красавец, как без них. И хорошо. Что им хуже, нам лучше…
– «Им» – кому, мам?
– Соперницам! Ты будешь подходить к нему после концерта?
– Не знаю. Мне это все не очень удобно, мам…
– А вы как-то договорились вчера ночью, когда три часа переписывались?
– Нет…
Я оглядела Катьку.
– Ты замечательно оделась. Очень идет тебе платьишко. Вообще-то мы его для концертов купили, для выступлений… Ну это, считай, тоже очень важное выступление…
– Мам… – покраснела Катька.
– А как ты хотела? Купить пакет чипсов и в трениках усесться рядом с ним на лавочке, пиво хлебать?
– Я пиво не пью, мам…
– Вот и не пей. Ну, иди тогда, он как раз стоит, озирается, не видит тебя.
– Пойду, да, мам?
Что еще нужно для любящего материнского сердца, чем вот такой вспыхнувший взгляд, как был в тот день у Лео, когда он увидел Катьку и сбежал к ней по ступенькам ротонды? Я не стала их снимать и очень потом пожалела. Светилась бы фотография от двух юных, красивых, великолепных влюбленных. Бьющая фонтаном света неотразимая Катька в легком кремовом платье, с золотой шнуровочкой на груди, с разлетающимися каштановыми длинными волосами, густыми золотистыми прядками льющимися по ее загорелым плечикам. И улыбающийся, улыбающийся голубоглазый литовец, тоже с чистейшей кожей, балтийским румянцем на гладких щеках, белозубый, приятный… Красота.
Я увидела, как он взял Катьку за руку, не отпускал. И она, конечно, не отнимала руки. И правильно делала.
Я судорожно перевела дух. И… И дальше – что?
– Мам. А можно… Можно я покатаюсь завтра с Лео на велосипедах?
– Можно.
Катька внимательно посмотрела на меня.
– Все хорошо?
– Все отлично.
– Мы утром поедем, не вечером.
– Конечно, вечером же концерт.
– Нет, вечером концерта нет. У него друзья приезжают из Вильнюса. Мальчики.
– Они не мальчики, – машинально сказала я.
– Ну ребята… Ты грустишь о чем-то, мам?
– Нет. Нет, ну что ты! – я поправила Катьке лямку на платье и волосы. – Не холодно? Надень курточку. А то я замерзла.
Катька засмеялась.
– Хорошо, мам. Я не замерзла, но надену, чтобы ты не переживала. Мам… – Катька серьезно посмотрела на меня.
– А?
– Зачем ты героя в последней книжке сделала латышом, а?
– Господи, я думала, ты мне что-то важное скажешь…
– Конечно, важное, мам! Десять лет в Литву ездили, а у тебя герой – латыш!
– Ох, дочка, если бы все мои герои материализовались, у тебя бы, знаешь, сколько сейчас отчимов было! И космонавт, и бывший разведчик, и милиционер, и дирижер симфонического оркестра, и врач «Скорой помощи»…
– Ты не пиши ничего про Леонарда, про этого Леонарда, хорошо, мам?
– Да уже начала?…
Катька округлила глаза:
– Уже?..
– Да. Раскрыла всем твои маленькие секретики.
– Ма-ам… Ты рассказала всем, где лежат мои молочные зубы? – засмеялась Катька.
– Да-да, именно с зубов я и начала. «Выпал однажды у Катьки зуб. Точнее, она сама его вытащила, как обычно. Думала-думала, что с ним делать. То ли в саду на даче закопать, то ли обменять у мальчишек на жвачку…» Я, кстати, забыла, зачем мальчикам выпавшие зубы?
– Чтобы пугать девчонок. Открываешь пенал, а там у тебя чей-то зуб лежит… Страшный, вонючий… Ты кричишь, училка ругается, все смеются, урок окончен…
– Ясно. Ну что, обсудим, как тебе одеться на велосипедную прогулку?
– Нет, мам, лучше давай с тобой по-английски поговорим. А то он так легко болтает… Он же в Норвегии учился, там все говорят по-английски…
– Ладно, хотя бы на велосипеды позвал. Хоть какую инициативу проявил.
– Я вообще-то сама предложила покататься…
– Сама? Гм… Ну, наверно, правильно… Что тянуть… Мы же скоро уезжаем. Покатаетесь, все сразу станет ясно…
– Что – ясно, мам?
– Кто как катается. – Я побыстрее отвернулась от Катьки.
Не то говорю… А как надо? Как правильно? Что правильно для одного, неправильно для другого. А я бы – пригласила сама? Да, я бы пригласила. Но я все делала неправильно в жизни…
– Мам… – Катька обошла меня кругом, чтобы заглянуть в глаза. – Это плохо, что я его позвала покататься?
– Да нет, ну литовцы же все на велосипедах, что тут такого? – неискренне ответила я.
– Ничего. Просто… Просто он сначала отказался. Сказал, что занят. До среды включительно.
– А какое выражение лица у него при этом было?
– Не знаю! – засмеялась Катька. – Мы же переписывались.
– Ты не обиделась?
– Да нет… Он очень стеснительный… Я поняла, что он испугался…
Я тут же вспомнила фотографию с банкой пива, которую он выставил в «Фейсбуке». Семеро развеселых литовцев, среди них – Катькин принц, изрядно навеселе, похожий на поросеночка. Но поддатый человек всегда ведь больше похож на близкое по духу животное, чем на самого себя трезвого. На свой собственный тотем, пусть даже неосознанный. Я с трудом узнала юношу на этой фотографии. Решила Катьке сейчас не напоминать о ней. Тем более поросята тоже разные бывают. Некоторые люди дома держат поросят, зарезать потом никак не могут, так привязываются. Они умные, чистоплотные, веселые. Как собачки, только без шерсти и с пятачком.
– Стеснительный и… – продолжала задумчиво Катька, – немножко рассеянный. Мне кажется, мам, даже не кажется, а я как-то вижу, не знаю, как это сказать, внутренним взглядом, что ли… Вижу, как он в одном носке ночью ходит по дому… У него, мне кажется, такой большой новый дом…
– Ну да, – машинально кивнула я, – Аушра говорила, они недавно дом построили…
– Вот, значит, мне правильно кажется… Ходит, взъерошенный, ищет второй носок, а одет так, знаешь… в свободных таких шортах или скорее трусах, то ли спортивных, то ли семейных, светло-серых…
– В мелкую клеточку, мелкую-мелкую… – договорила я. – Мягкий тонкий материал.
Мы ахнули и посмотрели друг на друга.
– Кать, ну ты же не ведьма!
– Мамуль, и ты не ведьма… Ну какая ты ведьма! Добрая, смешливая… Просто… Вот так вдруг иногда всякую ерунду понимаешь… Или не ерунду. А я у тебя учусь!
– Лучше бы кулинарить училась!
– Да, буду, – радостно согласилась Катька. – Мне кажется, он покушать любит, мам…
– Так. Ладно. И что – отказался? А дальше что было?
– А потом узнал, что мы уезжаем скоро… Уезжаем, да, мам?
– Да, Кать. Уезжаем. Домой, в столицу нашей родины. Дышать диоксидом азота. Учиться в школе. Заканчивать музыкалку.
– Хорошо, я поняла, – кивнула Катька. – Узнал и написал как ни в чем не бывало: «Давай завтра покатаемся».
– Ладно. В конце концов, велосипедная прогулка – это не вечер в баре.
– А если он меня в бар пригласит?
– Если пригласит, тогда и будем думать.
– Нет, мам, а что мне сказать тогда?
Я посмотрела на Катьку.
– Дочка… Ну… Соглашайся. Наверное…
Я проводила Катьку на велосипеды и постаралась чем-то заняться, чтобы отвлечься. Очень неверно, на самом деле, – бежать от мыслей. Но иногда бесполезно продумывать дальнейшее, особенно когда от тебя лично зависит не очень много.