Маримба! - Терентьева Наталия. Страница 75

– Здорово. Катька, убери сережки, а то что-то меня от этой нереальности уже стало подташнивать. Хуже, чем в тюрьме на свидании за стеклом…

– Что? – аж задохнулась Катька. – Хуже?! Да что ты понимаешь…

– Я точно не все в жизни понимаю, Катюнь.

– Мам, не обижайся, извини, но просто как ты можешь сравнивать… Ладно, не надо было эти сережки сейчас доставать, действительно глупо как-то. Я еще купила тебе Стругацких – такое издание, как будто под твою диктовку составленное: здесь все твои любимые повести, и «Малыш», и «Волны гасят ветер»… ну всякое.

– Спасибо, – искренне сказала я. – Ты помнишь, что я нарисовала после того, как прочитала «Малыша».

– Помню, – захохотала Катька. – Себя, но с зеленым лицом! Непонятно только почему, у Малыша в повести лицо – фиолетовое!

– А у меня – зеленое, Катюня…

Я незаметно выключила компьютер. Пусть Катька думает, что прервалась связь, и с хорошим настроением пойдет на свою встречу. И так не спала всю ночь из-за моего эгоизма. Надо было сказать, что я уехала. Ладно, уже не сказала.

Запел телефон.

– Мам, ты что, выключила компьютер?

– Я?

– Нет, я! Что, я твоих штучек не знаю? Чтобы закончить на этой веселой и радостной ноте… Лицо зеленое, кровь голубая, а настроение – бодрое! Включай обратно! Я быстро оденусь, пока соединяется… Все, мамуль, – вернулась она буквально через минуту к монитору. – Я правда побежала, видишь, я уже готова…

Я подивилась, как Катька умудряется одеваться неброско, но удивительно элегантно и… свободно, что ли… Такой небрежный лоск…

– Тебе идет! – искренне сказала я. – Очень красиво!

– Да что идет-то? – удивилась Катька. – Джинсы да блузка?

– Да, и вообще… все. Ты мой самый лучший подарок, Катька, за всю мою жизнь.

– Но мы при этом не плачем, да, мамуль? – уточнила Катька.

– Нет. Катюнь… Я вот не хочу тебя опять смущать той историей, но… А ты помнишь, что у… Цепеллина, у Леонарда, день рождения вчера был? Между моим и папиным?

Катька прищурилась.

– Нет, а что?

– А ты же… вчера его видела в этих «Трех жирафах», да?

– «Павлинах»! – кивнула Катька. – Вчера. И что?

– А… ты…

– Мам! Не помню и не вспомню никогда. Все, тема закрыта.

– Просто я об удивительных совпадениях в жизни… Невероятных просто… И еще о том, что как-то тебя не отпустила эта история, раз ты так строптиво мне отвечаешь.

– Хорошо, я подойду к нему сегодня и поздравлю с прошедшим днем рождения.

– И будешь при этом не одна? – уточнила я.

Катька засмеялась:

– Мам, ну ты Весы, конечно… То меня толкаешь к этой истории вернуться, о которой я думать не хочу больше, то «будешь не одна»… Посмотрим! Тем более он…

– Лысый и толстый, – подсказала я.

– Ну-у… скажем… с поредевшими волосами и слегка оплывший. Что не мешает хорошо покушавшим американкам хлопать его по плечу и заигрывать с ним.

– Какой ужас, Кать! Давай ты больше не пойдешь туда, зачем это все нужно! Такое воспоминание было – грустное, но красивое…

– Мам! – засмеялась Катька. – Так я же с этого начала! Лучше бы оставалось воспоминанием! Все! Целую! Выключай первая!

Я выключила скайп и вернулась к своим гостям. Мужчины. Маловато мужчин. Но сколько есть. Не «пригласить» ли мне Владика? Что-то я для него не подобрала куклы. Вообще забыла о нем.

Владика я встретила в неудачное для него время. Я совершенно не собиралась тогда замуж, вообще не интересовалась мальчиками, временно, конечно. Просто я, закончив университет, поняла: я ничему не научилась, у меня нет профессии. Тот набор культурных знаний, который я приобрела, мне мало поможет в жизни, тем более, я хочу вполне определенного. Вот я и пошла поступать на высшие режиссерские курсы, при Госкино. Тогда еще было Госкино, и курсы, дававшие второе высшее образование, были совершенно бесплатные. Там в коридоре я заметила, что на меня смотрит симпатичный мальчик. Потом этот мальчик подошел ко мне в троллейбусе, на котором я ехала до метро.

– Ты тоже поступаешь? – спросила я его, с некоторым разочарованием рассматривая его вблизи.

Да, издалека он был симпатичнее. Красоту, красоту я все искала в мужчинах, которая их очень портит. Но мне некрасивые, увы, тоже портили все настроение.

– Нет, я уже закончил ВГИК, я сценарист, – похвалился молодой человек.

– Да? – с сомнением спросила я. – А лет тебе сколько?

Оказалось, что он старше меня на четыре года, просто совершенно на свой возраст не выглядит. Я тогда плохо знала жизнь, не понимала, что мальчики развиваются с большим отставанием, что до двадцати пяти – они все еще невыросшие, даже физиологически, что уж тут говорить об их уме и душе.

Я походила с Владом в кино, погуляла по Москве, поцеловалась через силу пару раз да и думать забыла о нем. А он – нет. Переживал, звонил, ловил после работы и учебы… Потом женился. Позвонил мне и стал рассказывать:

– Она меня так любит! У нее очень маленькая грудь!

– Расскажи это своим товарищам, – попросила я. – Что ты, с ума сошел? Зачем мне это знать?

Владик потом несколько раз за долгую жизнь, что я его знаю, предлагал мне встречаться. Грубо и безапелляционно. Никогда не признавался мне в любви. Не знаю, любил ли он меня в молодости… Надеюсь, что любил, а то очень обидно. Через всю жизнь тянется унизительным рефреном: «Переспи со мной, ну переспи со мной!»

Может, вообще его в гости не звать? С некоторым колебанием я все же посадила на стул маленького вязаного слоника.

– Будешь Владом! – сказала я слонику. – Тебя вязал Саня, мой партнер по театру, к которому у меня никогда не было никаких личных симпатий. И у него тоже ко мне. У него была и есть страшно ревнивая жена. Но ей не к чему было ревновать. Так случается, крайне редко, мы были просто коллегами и добрыми товарищами. Вот однажды Саня подарил мне на день рождения вязаную игрушку и сказал, что связал ее сам… Я была тронута, подумала: бывает иногда дружба без влюбленности… Саня – хороший актер, правильный, спокойный человек. Однажды на даче он пилил дерево электроножовкой и отрезал себе три пальца. Собрался с духом, поел борща, положил пальцы в пакет и поехал в больницу. Пальцы ему пришили. И он стал дальше жить, играть на сцене, вязать и пилить в свободное время. Друг ли мне Саня? Нет, конечно. Приглашать я его не буду. Но игрушку, которую он мне подарил, посажу.

– Так что вот, – повторила я Саниному слонику, – будешь – Владом.

Влад – очень понятный и даже приятный мне человек, с ним так весело переписываться в Интернете. Он мне слово, я ему – пять. Влад действует как катализатор на мой юмор, особенно, когда я его не вижу. Но только он время от времени опять берется предлагать мне интим. Не стесняется, не боится обидеть. Наверно, я сама слишком сильно обидела его в юности. Он даже шпалы грузил, его родители, рафинированные московские интеллектуалы, опасались за него и послали заняться изнуряющим физическим трудом, чтобы забыть о роковой красотке, которая его предала. Роковая красотка – это я, только я тогда об этом не знала. Если бы Влад предложил мне любовь – не тогда, в двадцать два года, когда я ничему не знала цену, а сейчас, или десять лет назад, или пятнадцать, когда я рассталась с Данилевским… Не знаю, что бы я сказала. Но у него любви больше нет, и он предлагает только то, что есть. А я хочу в комплекте. С нежностью, с верностью, с душевными переживаниями…

Я щелкнула слоника по носу.

– Ты очень глупый, Влад. Или это я очень глупая? Верю в любовь, в то, что она где-то есть, пусть не здесь, пусть не у меня… Вот пусть у Сани с его ревнивой женой, еще у кого-то. Мне человек предлагает дело, понятное, простое, радостное. А я…

А я пишу сказки. В сказках моих – такие прекрасные мужчины… С такими хорошими профессиями, благородные… Нет, есть негодяи, конечно, но с ними героиня расстается, потом страдает и встречает Его… После выхода каждой книжки некоторые знакомые меня спрашивали: «Ну что… Все у тебя с ним хорошо?» – «С кем?» – уже не сильно удивлялась я. «Ну, с этим, с космонавтом…» Я никогда не знала – отвечать ли правду, говорить, что я пока грущу о Данилевском, как и грустила, и никакого космонавта еще не встретила. Или не разочаровывать знакомых, сказать: «Да, все хорошо!» Чаще я так и поступала. Ведь у меня и правда было все хорошо. Только не с космонавтом или с сердечным и начитанным милиционером. У меня просто было все хорошо. Росла Катька. Рядом был Данилевский, живой-здоровый. Ну и ладно, что не со мной. Больно только в первые пять лет, потом нормально, привыкаешь. И начинаешь ценить свободу. И человеческую составляющую отношений. Потому что пока есть любовь – нормальная, настоящая, со встречами-расставаниями-прощениями-признаниями, человеческое как-то потопляется в буре страстей. А в послесловии – иногда, не у всех, бывает человеческое. Для этого не обязательно жить вместе. Даже лучше наоборот. Жить на свободе и радоваться – редким человеческим встречам.