Красное по белому - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 21

— Надеюсь, что вы не ранены? — спросил ее спаситель почтительно.

Она с минуту глядела на его бронзовое от загара и энергичное лицо и засмеялась.

— О, я ужасно перепугалась! И подумать только, что несколько десятков коров могут показаться такими страшными!

— Благодарение Небу, что вы не упали с лошади, — серьезно сказал ее спутник.

Это был молодой, высокого роста человек с несколько диким видом. Он сидел верхом на сильном коне и был одет в грубое платье охотника. В руках он держал длинное ружье в чехле.

— Пари держу, что вы дочь Джона Ферье, — сказал он. — Я видел, как вы выехали верхом из его ворот. Вернувшись домой, спросите его, помнит ли он Джеферсона Гоппа из Сен-Луи. Его отец и мой были некогда в большой дружбе.

— Не хотите ли лучше спросить его об этом лично? — поинтересовалась молодая девушка.

Юноша был в восторге от ее слов, и в глазах его вспыхнул огонек.

— С удовольствием, — ответил он, — но мы путешествуем в горах вот уже два месяца и одеты совсем не для визитов. Пусть уж Ферье примет меня таким, каков я есть.

— О, конечно, — воскликнула Люси, — ведь он обожает меня. Не будь вас, эти проклятые коровы раздавили бы меня насмерть и Ферье никогда бы не утешился.

— И я точно так же, — ответил он.

— Вы! Не знаю, чем бы это могло огорчить вас, когда вы даже не принадлежите к числу наших друзей.

Лицо путешественника при этих словах девушки омрачилось до такой степени, что Люси расхохоталась.

— Ну, ну, я не то хотела сказать. Конечно, вы наш друг. Приходите к нам, а теперь я должна ехать дальше, в город, потому что мой отец никогда больше не даст мне никаких поручений. До свиданья!

— До свиданья! — ответил он, приподнимая свою широкую шляпу и наклоняясь над маленькой ручкой, которую ему подала девушка.

Затем Люси повернула лошадь, ударила ее хлыстиком и скрылась как молния, поднимая за собой целое облако пыли.

Юный Джеферсон продолжал с другими товарищами путь, но стал вдруг мрачным и молчаливым. Все они занимались в горах Невады разработкой золотых приисков, но не имея достаточно средств для дальнейшей работы, отправились в Соляной город, надеясь найти там необходимый капитал для разработки золотых жил. До этого дня Джеферсон Гопп проявлял необычайную целеустремленность в золотодобыче, но только что происшедший случай заставил его задуматься совсем о других делах.

Вид этой девушки, свежей и здоровой, как ветерок, ласкающий верхушки Сьерры, до глубины взволновал это дикое и страстное сердце. Глядя ей вслед, он понял, что жизнь его должна измениться в чем-то и что отныне ни золотые прииски, ни что другое в мире не в силах соперничать с новым и сильным ощущением, охватившим так внезапно его душу. Он не был мальчиком, способным поддаться первому же любовному впечатлению, это был человек с сильной волей и ярким характером. Он любил повелевать, умел преодолевать все преграды на жизненном пути, и чувство, которое он испытывал теперь, было чувством бурной, глубокой и неистовой страсти. Все, что он предпринимал до сих пор, удавалось ему вполне. И теперь в глубине души он поклялся преодолеть все препятствия, которые возникнут перед ним при достижении этой новой, прелестной цели. Он поклялся отдать для этого все свои силы.

В тот же вечер Джеферсон Гопп сделал первый визит Джону Ферье. С этого дня посещения его были все чаще и чаще, и, наконец, он стал одним из самых близких людей на ферме.

Джон Ферье в течение всех последних двенадцати лет мало интересовался жизнью других стран, и Джеферсон Гопп покорил его всевозможными рассказами из жизни внешнего мира. Люси разделяла любопытство и внимание отца к рассказчику. Они узнали, что их гость был сначала землекопом в Калифорнии и знал много историй быстрого обогащения и затем разорения в этой стране, полной неожиданностей и приключений. Затем последовательно он был охотником за дикими зверями, охотником за индейцами, укротителем зверей. Всюду, где только пахло опасностью и приключением, являлся Джеферсон Гопп.

Вскоре он стал любимцем Джона Ферье, без устали восхвалявшего его достоинства и качества. Юная Люси больше молчала, но ее раскрасневшиеся слегка щечки и блестящие глаза ясно свидетельствовали о том, что сердце ее уже перестало принадлежать ей. Ее добряк-отец мог и не заметить этих красноречивых симптомов, но избранник ее сердца отлично все видел и понимал.

В один прекрасный летний вечер Джеферсон подскакал на своей лошади к решетке сада старого Ферье. Привязав ее к железному кольцу, он двинулся по аллее к Люси, которая еще издали заметила всадника и вышла его встретить.

— Я уезжаю, Люси, — сказал он, взяв ее ручки в свои и с нежностью заглядывая в ее глаза. — Я не прошу вас следовать за мной теперь, но, когда я вернусь, будете ли вы готовы уехать со мною?

— А когда вы вернетесь? — спросила она, слегка покраснев и улыбаясь.

— Я вернусь самое позднее через два месяца, моя дорогая, и тогда заберу вас, как мое собственное сокровище. Кто может разлучить нас?

— А мой отец?

— Он дал мне свое согласие, но при условии, чтобы мои дела на приисках пошли хорошо. На этот счет я совершенно спокоен.

— О! Если вы и мой отец все уже устроили, мне нечего сказать более, — произнесла она, прислонив головку к широкой груди своего друга.

— Слава богу! — воскликнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. — Итак, дело улажено. Но чем дольше я буду оставаться здесь, тем труднее мне будет уйти. Мои товарищи ждут меня на дороге в ущелье. Прощай, моя любовь, через два месяца мы увидимся снова!..

Он вырвался из ее объятий и, вскочив на лошадь, ускакал, как вихрь, не смея даже оглянуться из боязни, что одного взгляда на любимую девушку будет достаточно, чтобы поколебать его решимость.

Молодая девушка облокотилась на решетку и не спускала с него глаз до тех пор, пока он не скрылся из виду. Затем она медленно вошла в дом. В этот час она была самым счастливым человеком Утаха.

III.

Пророк у Джона Ферье

Прошли три недели с того дня, как уехал Джеферсон Гопп. Джон Ферье с болью в сердце думал о возвращении его снова, так как этот день — увы! — должен был стать днем отъезда Люси из родительского дома. Но при виде веселого и счастливого личика Люси старик сдерживал свое горе и старался найти свое счастье в ее счастье. Давно еще он поклялся самому себе, что ни за какие блага мира не допустит, чтобы его дочь вступила в брак с каким-нибудь мормоном. Подобный союз он считал не за настоящий брак, а за позор и несчастье. Но он тщательно таил эти мысли в самом дальнем уголке своего сердца, потому что в этой Стране Святых в то время было чрезвычайно опасно высказывать что-либо против религии.

Да, это было опасно. Так опасно, что самые благочестивые не осмеливались даже шепотом высказывать свои религиозные мнения. Они боялись, что случайно сказанное слово будет ложно истолковано и их постигнет наказание. С другой стороны, и жертвы стали теперь преследователями, да еще какими! Севильская инквизиция и тайные общества Италии с их мрачными интригами не наводили на Европу такого ужаса, какой теперь царил над Утахом.

Эта организация была невидима и таинственна, но тем больше она была и страшна. Она обладала всезнанием и всемогуществом, несмотря на то, что была невидима. Человек, пытавшийся завязать борьбу с их законом, в один прекрасный день исчезал, и исчезал навеки. Никто более никогда не слыхал о нем. Напрасно жена и дети ожидали его возвращения, — он не приходил и не мог никому рассказать, что произошло с ним на тайном суде.

За одно легкомысленное слово, за один необдуманный поступок могло постигнуть это наказание. Человек уничтожался ужасной, невидимой силой, уничтожался непонятным для всех образом. Чего же после этого удивляться, если люди, жившие под непрерывном страхом, опасались даже шептаться о томивших их душу сомнениях.

Вначале эта темная и ужасная власть преследовала только бунтовщиков, — тех, которые, приняв мормонство, делали попытки его исказить или даже совсем оставить. Но потом число жертв возросло. Дело в том, что число взрослых женщин в колонии уменьшилось, а из-за их недостатка стало невозможным многоженство, которое по мормонской религии обязательно. И вот начали ходить странные слухи.