Голубой болид - Быстров Илья. Страница 11
Лучинский жил в небольшом особняке на северо-восточном побережье синеводской бухты. От улицы дом был отделен небольшим палисадником с цветочными клумбами. Вдоль забора густо разрослись кусты лавра, из-за которых с улицы была видна только часть крыши с высокой мачтой радиоантенны.
Кравченко, Агафонов и помощник оперуполномоченного лейтенант Зубов, остановив автомашину за квартал от дома Лучинского, пошли пешком. У калитки дома врача они остановились.
- Товарищ Зубов, вы останетесь здесь и будете вести наблюдение за домом, - тихо сказал Агафонов.
Пройдя палисадник, Кравченко и Агафонов поднялись по ступенькам крыльца. Кравченко нажал на кнопку звонка. Некоторое время спустя в щелях двери показался свет, раздалось шлепанье туфель, и в приоткрывшуюся дверь наполовину высунулась толстая неповоротливая женская фигура.
- Доктора нет дома, - сказала она, не ожидая вопроса.
- А где он? - спросил Кравченко.
- Он ушел с вечера и мне ничего не сказал.
- Тогда пройдемте в комнаты, гражданка, нам надо с вами поговорить.
- Скажите, с ним что-нибудь случилось? - осматривая форму офицеров, с беспокойством в голосе спросила женщина, пропуская в дом Кравченко и Агафонова.
- Вы кем приходитесь врачу Лучинскому? - спросил Кравченко, не ответив на заданный ему вопрос.
- Считаюсь домработницей, а он меня называет экономкой.
- Как вас зовут?
- Сошальская Елена Владиславовна.
- Так вот, уважаемая Елена Владиславовна, вам придется быть понятой. Мы сделаем обыск у Лучинского.
- Да что же это такое? - воскликнула Сошальская всплеснув руками. - Он у нас такой тихий, воспитанный… Никого никогда не обижал… Трудолюбивый… Честный, - запричитала она.
- Ничего. Не беспокойтесь. Нам донесли, что врач хранит дома ядовитые вещества… А это преследуется законом… Может быть это клевета и все обойдется благополучно, - успокоил Кравченко.
- Да, да, батюшка, конечно, клевета… - согласилась экономка.
Тщательно проведенный обыск в комнатах не дал никаких результатов.
- А приемник вы осмотрели, товарищ Агафонов? - спросил Кравченко, подходя к столику, приютившемуся в углу кабинета Лучинского, на котором стоял «Мир». Получив отрицательный ответ, он приступил к его осмотру. Антенна и заземление были подключены. Отключив их, Кравченко заглянул внутрь приемника и не нашел там никаких конструктивных изменений.
Между тем он заметил за столиком футляр с патефонными пластинками. Кравченко и Агафонов осмотрели их. Когда Кравченко собирался поставить футляр на место, его зоркий взгляд остановился на чем-то.
- Вот здорово! - не удержался он от восклицания, - Смотрите Агафонов! - С этими словами он взял отвод от антенны и штепсель, которым он заканчивался, воткнул в еле заметное круглое отверстие в полу. - Как видите, антенна обслуживает не только один приемник… Елена Владиславовна, а у вас есть под домом погреб или подполье?
- Как же есть, батюшка, есть - в кухне… Да только там ничего нет, кроме всякого хлама.
Стены подполья представляли собой кирпичную кладку. Здесь хранились разные ненужные для домашнего обихода вещи: сломанная мебель, пустые ящики и бочки, стеклянные банки из-под консервов и бутылки. Ориентировавшись в подполье, Кравченко и Агафонов стали освобождать от хлама стену, преграждающую направление на кабинет врача. Когда это было сделано, они с помощью электрических фонарей тщательно осмотрели ее, но ничего не обнаружили. Цемент плотно заполнял пространство между кирпичами - нигде не было ни одной щелки. Простукивание тоже не дало никаких результатов - звуки были однотонными на всех участках стены. Внимание Кравченко было привлечено четырехгранным железным костылем, вбитым в стену на уровне его глаз. С этого костыля был снят старый брезентовый плащ, который закрывал его от наблюдения при первом осмотре стены. Кравченко подергал за костыль, но он не подался, так как крепко был забит в стену. Тогда он попробовал его расшатать… Но и это не удалось - костыль не поддавался его усилиям. Обхватив костыль кистью руки, Кравченко попытался повернуть его. Каково было его удивление, когда костыль легко повернулся на девяносто градусов.
- Вот оно что! - воскликнул Кравченко и с силой навалился плечом на стену.
Часть кирпичной кладки повернулась вокруг оси, и образовался проход. Согнувшись, они прошли дальше и очутились в помещении площадью не более четырех квадратных метров. Здесь стоял низенький стол с небольшой радиостанцией.
- Оказывается, Лучинский увлекается не только рыбалкой и шахматами… Он, кроме того, радиолюбитель, - пошутил Кравченко.
- И шпион, - добавил Агафонов, доставая из ящика стола шифр.
- Теперь, товарищ Агафонов, уважаемую Елену Владиславовну оставим на попечение лейтенанта Зубова, а сами отправимся к Лагуниным… Может быть, Лучинского мы встретим там?
Хотя уже было около двух часов ночи, в номере у Лагуниных не был выключен свет. На звонок вышла Тоня. Увидев в коридоре у своей двери двух незнакомых офицеров, смутилась и сделала шаг назад. Тоня была в темном костюме и, судя по ее лицу, еще не ложилась спать.
- Вам кого? - нерешительно спросила она.
- Мы к Лагуниным, - ответил Кравченко.
- Лагунины живут здесь… Пройдите.
Кравченко и Агафонов вошли в номер. Номер состоял из двух смежных комнат. Первую комнату, по-видимому, занимал Лагунин. На столе стояли пепельница с окурками, стакан с остатками кофе и начатая бутылка ликера. На спинке стула висел светлый мужской костюм.
- Где Лагунин? - спросил Кравченко, остановившись у стола и рассматривая лицо девушки.
- Он с вечера ушел в парк и еще не возвращался.
- У вашего брата есть знакомые в Синеводске?
- Пока я не замечала, но, может быть, и есть. Не может же он один гулять до такого времени, - ответила
Тоня, глядя на ручные часы.
- А с Лучинским вы не знакомы?
- Кто это?
- Хороший знакомый вашего брата.
- Ах! Я слышала такую фамилию. Это, наверное, тот доктор-рыбак, который спас дочь профессора Антонова? Нет, я с ним не знакома, но знаю… Его знает весь Синеводск, - рассмеялась Тоня.
- А скажите, Антонина Андреевна, вас так, кажется, зовут сейчас? Откуда вы с братом приехали сюда?
- Я вас не понимаю… Во-первых, меня так звали с дня рождения. А, во-вторых, объясните, что это за допрос? - вспыхнула Тоня.
- Самый обыкновенный, какому подвергаются арендованные. Вы арестованы и брат ваш также арестован! - с ударением на слове «брат» ответил Кравченко. - Теперь как следователь я повторяю свой вопрос - откуда вы приехали?
- Из Куйбышева… - побледнела Тоня.
- Из областного?
- Да.
- Вы там никогда не жили и не работали. Ваши паспорта фальшивые. Вы не Лагунина и у вас здесь нет брата. Вы заброшены сюда иностранной разведкой… Скажите, зачем вы хотели утопить дочь профессора Антонова?
- Я не хотела этого. Лагунин приказал мне познакомиться с Галей Антоновой… Он показал ее мне в день их приезда… А это - на пляже - вышло случайно… Я была уверена, что все это так закончится, - опустившись на стул, сказала Тоня и зарыдала, закрыв лицо руками.
Дав девушке успокоиться, Кравченко продолжал.
- Вы пока не сделали преступления, но были на пути к этому. Наши советские законы строго карают шпионов и изменников Родины, но наше правосудие считается с такими обстоятельствами, как, например, чистосердечное раскаяние. Конечно, это учитывается только тем, кто раскаялся до того как совершил преступление, для тех, кто еще не успел нанести ущерб советскому государству.
- Значит я могу рассчитывать на смягчение приговора?.. Меня не расстреляют? - все еще плачущим голосом спросила Тоня, отведя руки от лица.
- Уверен, что нет, если вы нам будете говорить правду.