Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Берджесс Энтони. Страница 33

В театре Шекспир увековечил, со всеми подробностями и очень красиво, несчастное лето и осень предыдущего года. Титания возложила вину за все это на разногласия между нею и ее мужем Обероном: это было деяние не Бога, а не связанных договором природных сил. Теперь Англия страдала от неурожая и падежа скота. Шекспир, как другие мелкие капиталисты, предвидел нехватку зерна в Лондоне и, скорее всего, уже закупил его бушель. Купить подешевле, а продать подороже — освященный веками способ зарабатывать деньги.

К вышеперечисленным национальным бедствиям следует добавить, что испанцы держали наготове новую и более мощную Армаду и что Дрейк с Хокинсом отправились, весьма несвоевременно, в то путешествие, которое оказалось для них последним. Время было ужасное, и астрологи ничем не могли порадовать, ибо они знали, что королева вступает в длительный климактерический период. 7 сентября 1595 года ей пошел шестьдесят третий год. Шестьдесят три составляло девять, умноженное на семь, комбинация чисел весьма взрывоопасная и зловещая. В 1588 году, в год прошлой Армады, девять и шесть были мистическими цифрами: шесть не так коварна, как семь, но тоже достаточно опасная цифра. Тот 1588 год, посмеявшись над печальными приметами и предсказаниями, был увенчан славной победой, но сейчас не было никакой надежды на благополучный исход: Англии, отягощенной великим грехом предательства и самодовольства, могло не повезти во второй раз.

^{Атрибуты тайных обрядов с обезьяной в центре представлены в книге Роберта Флада}

Коль скоро речь зашла о потенциальном предательстве, настало время бросить взгляд на героического покровителя Уилла, графа Эссекса, Роберта Девере, когда-то королевского любимчика Робина, а теперь не Робина Постельничего, а Робина Дурного Малого — так его называли. В «Сне в летнюю ночь» Пэк говорит: «Ну да, я — Добрый Малый Робин», а в конце пьесы с улыбкой заявляет: «…клянусь, как честный Пэк, что… лучше все пойдет потом». Но Робин все еще с грустью размышлял об унижении, которое он претерпел от рук королевы в деле Лопеса. Он говорил о старческом маразме и некомпетентности правящей дамы, которая когда-то царствовала в его сердце и, по жеманной традиции Суда любви, делала всех придворных своими поклонниками, одних в большей степени, других — в меньшей. В ноябре 1595 года, в тридцать седьмую годовщину восшествия на престол, в ее руки попала книга, озаглавленная «Некоторые соображения о грядущем преемнике английской короны». Автор, Доулмен, проявил отсутствие здравого смысла, посвятив свою работу графу Эссексу, и королева захотела узнать, какая связь существовала между предметом обсуждения и посвятителем. Какие бы объяснения ни представил Эссекс, временно он лишился королевских милостей.

Новая католическая угроза, исходившая от иностранных государств, заставила многих патриотично настроенных подданных опасаться за положение дел на родине. Королева состарилась, и священнослужители неустанно напоминали ей об этом. Епископ собора Святого Давида, читая проповедь в присутствии королевы, бестактно заметил, что она достигла того возраста, когда чувства ослабевают, и сила идет на убыль, и мощь тела клонится к упадку. Если бы она внезапно умерла, что вполне могло случиться, она оставила бы нерешенным вопрос о преемнике: ведь не было никакой уверенности, что кандидатура Джеймса VI Шотландского получит поддержку во всех частях государства. Правда заключается в том, что она вела с Джеймсом переписку, подготавливая его к роли своего преемника, но боялась предать гласности свой выбор. Католические враги могли организовать его убийство прежде, чем он взошел бы на престол, и тем самым ввергнуть страну в ужасный хаос. И так продолжалось обсуждение столь популярной темы, наряду с всеобщим страхом, что сама королева может стать беспомощной.

Вопрос о том, что Елизавету мог свергнуть тщеславный протестантский подданный, никому не приходил в голову, иначе Шекспир не написал бы и не представил бы приблизительно в это время «Ричарда II». Хотя, если кто-то уже мечтал о подобном развитии событий, то в этой пьесе было напоминание о том, как происходит низложение государя. В 1599 году приближался двухсотлетний юбилей захвата власти Генри Болингброком. Шекспир, гораздо больше интересовавшийся личными делами, чем общественными, был поглощен своей работой. После комедий, действие которых происходило в Венеции или в Волшебной стране афинского Уорикшира, пришло время продолжить эпическую драму о войне Алой и Белой розы. Он написал конец; теперь ему предстояло написать начало, показав, что столкновение Йорков и Ланкастеров возникло из-за греха одного человека, греха, который нельзя было замолить паломничеством в Святую землю. Генрих IV не меньше, чем Эдип, принес несчастья и гибель своему народу благодаря изначально допущенной несправедливости. Нет преступления хуже, чем цареубийство.

Шекспир усвоил уроки одной исторической драмы Марло, «Эдуарда II» (ставшей уже доступной, поскольку она была напечатана), что обычное повествование, в манере деревенских мистерий, как в трилогии «Генрих VI», менее захватывающе, чем исследование мотивов, скрывавшихся за этими событиями. Эдуард — слабовольный правитель, отдавшийся противоестественной любви к своему фавориту Гавестону, отвергнутый своей королевой, а также и своим королевством. Его свергают и жестоко умерщвляют, но, по крайней мере, его сын одерживает победу. Ричард был также свергнут и жестоко убит, но его род умер вместе с ним. Роду Тюдоров предстояло погибнуть.

По характеру Ричард эмоционален, тонко чувствует красоту, это мечтатель, скорее похожий на Эдуарда, но Шекспир не мог, в угоду настоящему, историческому Ричарду «Хроник» Холиншеда, сделать его педерастом. Чтобы отразить сексуальные мотивы, Шекспир перенес похотливые устремления в язык, каламбуры, изощренные сравнения и потерпел поэтическую неудачу. Монологи общественной и личной тематики так длинны, как будто Ричард диктует свою волю, а его создатель относится к этому очень снисходительно. В них присутствуют также вспышки раздражения, позерство, немотивированные смены настроения. Его герой больше похож на королеву, чем на короля. На роль Ричарда нужен был очень опытный исполнитель, и Шекспир нашел такого человека в лице Бербеджа.

Почему именно в то время, а не через несколько лет Шекспир приступил к работе над «Ричардом II», был ли это его собственный замысел? Партия Эссекса увеличивалась; она нуждалась в программе, а возможно, и в поэте. Саутгемптон, остававшийся до последнего часа верным другом Эссекса, снабжал Уилла деньгами. Ему были посвящены две большие поэмы, и его красота была увековечена во многих сонетах; он также отбил или хотел отбить любовницу Уилла. Но возможно, сам Саутгемптон претендовал на большее, если только не действовал от лица кого-то другого. Вполне вероятно, что он хотел бы видеть поэму или пьесу, в которой был бы показан некомпетентный правитель, доведший Англию до бедственного положения, и сильный патриот, несправедливо обиженный своим государем, который, захватив власть, спас бы свою страну от гибели. Возможно, Уилл сказал, что он в любом случае собирался написать «Ричарда II», что он устал от комедий и готов возвратиться к трагедии или истории и, возможно, немедленно приступит к ней. Что касается пропагандистских возможностей пьесы, это его не трогало, поскольку всего этого имелось с избытком в самой теме; Шекспир, конечно, не собирался фальсифицировать историю ради иных, не художественных целей, и он не стал бы специально подчеркивать актуальность темы. «Тогда договорились: займись этим, Уилл».

Создавая пьесу, Шекспир, как всегда, чутко прислушивался к настроению общества. Его публика была готова, как и в былые дни «Генриха VI», рукоплескать патриотическим лозунгам, поскольку вновь возникла угроза испанского нашествия и приведенным в боевую готовность англичанам ничто так не пришлось бы по душе, как памятные всем слова, что они одновременно велики и ничтожны. В предсмертной речи Джона Ганта (одно неправдоподобно длинное предложение) множество высокопарных фраз — «…дивный сей алмаз / В серебряной оправе океана…», «…Англия, священная земля, / Взрастившая великих венценосцев…», «Страна великих душ, жилище славы…» [46] — нейтрализует всего одна фраза о том, что Англия на неверном пути. Большая часть патриотических воспоминаний, сильных в части, где говорится о «дивном сем алмазе», ослабевает при словах «сама себя постыдно победила». В пьесе нет и намека на цинизм, который появится в «Генрихе IV», и нам остается только гадать, не нагрузил ли Шекспир властительный трон королей риторикой для того, чтобы сделать более болезненным разрушение шовинистических эмоций, снова поднявших голову. К патриотизму Шекспира следует подходить столь же осторожно, как к его атеизму, вегетарианству или франкмасонству.