Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Берджесс Энтони. Страница 40

^{Слева: Уильям Кемп, комик, ушел из труппы Шекспира обиженным и, чтобы взять реванш, танцевал от Лондона до Нориджа. Его заменил более тонкий комик, Роберт Армии (справа)}

Итак, в комедии «Как вам это понравится» Кемп уже не играл, но там было так много другого, что на его отсутствие не обратили внимания. Невзыскательные зрители, желающие насладиться унитазным весельем, могли получить его в очень красивой форме. Сэр Джон Харингтон написал за несколько лет до этого книгу о своем изобретении, содержащемся в идеальной чистоте ватерклозете, и озаглавил ее «Метаморфоза Аякса». Аякс был носителем юмора в духе Джонсона, он означал человека с большим количеством черной желчи, меланхолика, недовольного жизнью. Автору показалось уместным использовать его имя для обозначения этого наилучшего трона для всех погруженных в раздумье, так что Аякс превратился в Джекса или «человека надежного». Шекспир, которого привлекало все, что имело в заглавии слово «метаморфозы», позаимствовал это имя, переделав его на французский манер в Жака за меланхоличный характер последнего. Этот изысканный, постоянно погруженный в раздумье о человеческой глупости вельможа, изгнанный со своим герцогом в Арденский лес, истинный герой, он не просто комичен, ему Шекспир доверил озвучить один из лучших своих эпизодов. Это распространяет девиз «Глобуса» в философской интерпретации на те роли, которые человек играет с детства до старости, так как если «глобус» означает «мир», а «Глобус» — это театр, тогда мир должен быть театром.

^{Сэр Джон Харингтон добавил к славе своего века изобретение ватерклозета и проиллюстрировал его этой картинкой и стихотворным сопровождением в книге «Метаморфоза Аякса»}

Дела в «Глобусе» шли хорошо, но они не могли идти хорошо только благодаря трудам одного Шекспира. Пьесы шли недолго, приходилось иметь обширный репертуар, ведь капризная публика жаждала различных зрелищ. И неспокойству лондонской публики в лето 1599 года было объяснение: вновь распространились слухи о высадке испанцев на острове Уайт, поэтому заперли все городские ворота и поперек улиц натянули цепи; поговаривали о защите Лондона с помощью моста, составленного из лодок у Грейвсенда. И об экспедиции Эссекса в Ирландию поступали неутешительные новости, просочившиеся из Совета. Похоже, Эссекс мало чего добился, если не считать возведения в рыцарское звание своих сторонников. Возведение в рыцарское звание было одной из его обязанностей, и, по словам королевы, продолжение экспедиции в том же духе обходилось стране по тысяче фунтов в день. Первую римскую трагедию Шекспира «Юлий Цезарь» пронизывает ощущение тревоги, автор предостерегает о грозящей государству опасности, он знает, как изменчиво настроение толпы и какой ад последует за нарушением установленного порядка. И, читая жизнеописание Антония у Плутарха, он предвидел приближение еще одной трагедии.

Но «Глобус» также поставил пьесу Джонсона «Всяк вне своего нрава», пьесу, в которой Бен беззлобно насмехался над шекспировскими притязаниями на благородное происхождение. (Не без горчицы.) Бен также насмехался над намерением Шекспира писать пьесы из жизни Древнего Рима, при таком слабом знании латыни: в самом ближайшем будущем он, Джонсон, покажет всем, как надо работать над пьесой из жизни Древнего Рима. И особенно он издевался над строчкой «Цезарь никогда не творит зла, кроме как с благой целью». Шекспир любезно изменил ее:

Согласно списку пьес, Шекспир играл в ранней комедии Джонсона «Всяк в своем нраве», но, похоже, он не захотел иметь роль в ее продолжении. «Слугам лорда-камергера» пьеса не очень понравилась: слишком длинная, слишком нравоучительная, с целомудренными героями. Они сократили ее, а ни один драматург не любит, чтобы его работу урезали. Бен вернулся к «слугам лорда-адмирала», обидевшись на своих товарищей.

В целом этот год, как и следующий, отличало трудное и запутанное положение дел как в театре, так и в мире. От «слуг адмирала» в «Розе» до «слуг лорда-камергера» в «Глобусе» было рукой подать, и, возможно, эта территориальная близость буквально подверглась испытанию. «Роза» попыталась побить «Глобус» на его собственном драматургическом поле: если, к примеру, в «Глобусе» пользовался успехом Фальстаф, тогда «Роза» ставила свою пьесу с Фальстафом, но им приходилось возрождать историческую правду: создавать образ реального сэра Джона Олдкасла, отбросив толстый шарж, состряпанный Шекспиром. Итак, по настойчивому требованию Хенслоу работу по созданию «Истинной и благородной истории жизни сэра Джона Олдкасла, славного лорда Кобхема» поделили между поэтами Манди, Дрейтоном, Уилсоном и Хэтауэем. Дрейтон был Майкл, уроженец того же графства, что Шекспир, и его друг; Хэтауэй не имел никакого отношения к Энн. Пьеса имела успех, но потомство отвергло ее, отдав предпочтение выдуманному сэру Джону перед настоящим.

Все же в те дни одна пьеса не делала сезона. С неохотой Хенслоу и его зять признали, что Банк-сайд теперь принадлежит «Глобусу» и для «Розы» миновали дни ее пышного летнего цветения. Поэтому они уехали на север и купили землю в церковном приходе Святого Джайлса, между Олдерсгейтом и Муэгейтом. Они задумали построить четырехугольной формы театр «Фортуна» и разработали детальный проект, который все еще существует и демонстрирует нам те приспособления, которые придумали для театра елизаветинцы к fin de siecle [51]. Итак, сцена «Фортуны» имела сорок три фута в ширину и выступ в зрительный зал свыше двадцати пяти футов. Общая стоимость работы, включая особую окраску, доходила до четырехсот сорока фунтов, в семь раз больше того, что Шекспир отдал за «Новое место» в Стратфорде. Театр, конечно, давно исчез, но место все то же: Форчун-стрит, между Уайткрос-стрит и Голден-Лейн.

Гиганты боролись с гигантами, а карлики боролись с ними обоими. Если «слуги лорда-адмирала» и «слуги лорда-камергера» страдали друг от друга, также страдали меньшие труппы, начиная с детей-актеров, «маленьких соколят» из «Гамлета», которые снова стали популярны. Можно было посетить труппу хористов собора Святого Павла и увидеть очаровательных детишек, которые для проформы играли старомодную, классического типа комедию, их не оскорбляли презрительные насмешки грубых подмастерьев и брань еле державшихся на ногах пьяных солдат. Граф Дерби вдохнул жизнь в эту актерскую труппу хористов и отыскал для них пьесы. Одним из новичков был Джон Марстон, таинственный герой, который умер в 1634 году, хотя мы не знаем, в каком возрасте. Он переработал старую пьесу под названием «Бич подлости», содержавшую безнадежно устаревшие персонификации нравственных ценностей Мира, Войны, Изобилия и так далее. Но с «Историей Антонио и Меллиды» и «Местью Антонио» появляются более оригинальные произведения со строками вроде: «Пока рокочущие порывы пожирают омертвевшие листья / С обнаженной дрожащей ветви…» и «Черные гагаты злобной ночи несутся туманными кольцами / По челу неба…» Джонсон ненавидел этот высокопарный стиль, и его оскорбило заявление Марстона, что тот считает себя его последователем. Должно быть, в разгар всеобщей вражды между ним и Марстоном возникли трения. Критицизм поэта «Меллиды» (очевидно, автора «Антонио и Меллиды») в пьесе «Всяк вне своего нрава», возможно, породил такие выражения, как «легковесный пузырящийся дух, пробка, шелуха». Джонсону нравилось воевать. Нам неизвестно, правдива ли история о том, как он избил Марстона и отобрал у него пистолет, но ему, безусловно, хотелось бы сделать это.