Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Берджесс Энтони. Страница 8

Никакой запас академических знаний не может наградить потенциального писателя одним — даром слова. Знания могут обогатить его словарный запас, как обогащает его общение с грузчиками на большом рыбном рынке «Биллингзгейт» или с битниками, но они не способны научить искусству складывать слова в новой и удивительной манере, которая чудесным образом отразит никому не ведомую правду жизни. Непревзойденная мощь Шекспира во владении родным языком развилась из природных способностей, но воспитать ее мог только родной язык, предмет, который не проходили в его школе.

Нет ничего уникального в его любви к грубости и нежности языка, к которому в мире все же начали относиться серьезно. Английский — не язык дипломатии, иностранные ученые видели мало смысла в изучении его. И многие отечественные ученые, Бэкон среди них, предпочитали доверять свои сокровенные мысли латыни (латинский язык, будучи уже языком мертвым, умереть не мог). Любви к английскому Шекспир научился не из литературы. В ней был Чосер, и он доказал потомству, что будущее английского лежит в одном из его диалектов — английском восточной части центральных графств Англии, на нем говорили при дворе и в университетах, это был язык правительства и образованного общества. Но Чосер писал в то время, когда этот диалект был готов к фундаментальному изменению (в отличие от тех других диалектов, шотландский и ланкаширский среди них, на которых создавали литературные произведения, но на этих диалектах не говорили в столице, и они были лишены той внутренней жизни, которая должна была поддерживать их развитие). Если в школьные годы Уилл научился любить английский, то не потому, что на нем писали великие люди, но потому, что это было богатое народное средство выражения, питавшее его мысли.

Народ тюдоровской Англии, подобно современным ирландцам, любил почесать языком. Легко представить народную речь, торопливую, бурлящую, прозаически меткую. Неправильно употребляемые слова создавали комический эффект, но самих говоривших это не смущало. Возможно, это и был тот способ передачи информации, о котором говорил Мак-Луэн, и он демонстрировал наивысшую функцию языка: устанавливать в темноте контакт с братьями по разуму. Сомневаюсь, что человек научился говорить, чтобы обмениваться информацией или эмоциями; скорее речь понадобилась ему для того, чтобы с заходом солнца, а вместе с ним исчезновением уютного видимого мира, он мог бы удостовериться, что не остался один на один с ужасными призраками ночи. Как только задумаешься об этом, становится понятно, что речь не является на самом деле средством общения: в ней полно ошибок и извинений за неточно найденное слово; нам не помешало бы позаимствовать у животных издаваемые ими звуки и телодвижения, которые, как всем известно, человек считает примитивными. Представьте себе речь в виде мерцающей звуковой свечи, и простого акта поддержания ее света становится достаточно. Сказки, сплетни, загадки, игра в слова — все это помогает коротать время в темноте, и именно из них, а не из нужды подробно излагать факты или оценивать события возникает литература.

Шекспир впитывал в себя разговорный язык провинциального городка. Речь его жителей не слишком отличалась от оживленной беседы лондонского общества. Стоит только прочитать памфлеты Нэша, Грина, Деккера и остальных, чтобы понять, как много людей из разных слоев общества любило поболтать; порой это была блестящая, остроумная болтовня, ее вели исключительно ради процесса речи, а не ради какого-то конечного продукта этого процесса. Добавьте сюда различные обрывки знаний, незнакомые слова, изобретенные или заимствованные из книг, попытайтесь проследить структуру языка на основе латинского образца, вспомните живость старых деревенских сплетен, и вы приблизитесь к тому, что мы называем шекспировским языком.

Странно, что у поклонников Бэкона диалоги шекспировских пьес ассоциируются с глубокой и усердной учебой. Герой Шекспира, особенно раннего и среднего периода, болтает («prattle» — слово самого Шекспира, которым он в «Ричарде II» характеризует актерскую речь), пока его другой герой не начинает болтать прямо противоположное. Не так много лаконизма, к примеру, обнаруживается в трактатах Бэкона. Содержание диалога можно растянуть на учебное пособие, возможно менее убедительное в своей истинной ценности, чем в коммерческом взгляде, к которому тяготеют магистры гуманитарных наук на публике, но оно совершенно непригодно для судебного протокола и в описаниях иностранного путешествия. Там появится провинциальная практичность, старательно заученная вежливость, стремление быть кратким и даже уподобиться священнику: ведь для воскресной проповеди годился весь речевой спектр. Там действительно возникнет образ того, чем в идеале был поэт: сельский мальчишка, решивший побить залакированных жителей больших городов на их собственном поле, но часто слишком нетерпеливый, чтобы как следует выучить все уроки. Но то, что он выучил их достаточно хорошо, доказано самим фактом существования еретических последователей Бэкона. В конце концов, его делом было обманывать людей.

Но время для главного еще не наступило. Будущий поэт должен держать открытыми глаза и уши, впитывать мифы, узнавать повседневную жизнь сельских тружеников, местных ремесленников, черпать какие-то сведения из огромного мира, раскинувшегося за пределами Стратфорда, которые можно получить от знатных родственников и от случайных проезжих в гостинице и в семейном магазине. И любовь, или ее подобие, должна была развить эмоции и обострить чувства.

Глава 3

РАБОТА, ИГРА

Давайте попытаемся представить Уилла, его состояние и планы на будущее в 1580 году, когда дела его отца находились в плачевном состоянии. В самый жестокий месяц семья с глубокой грустью вспоминала о смерти Энн Шекспир, которая умерла семилетней годом раньше. («Плата за колокол и покров на гроб для дочери мистера Шекспира, 8 пенсов», — говорится в отчетах казначея.) В мае 1580 года смерть дочери была восполнена рождением сына Эдмунда, последнего из детей. Возможно, это были трудные роды; хотя мы не знаем точно, сколько лет было миссис Шекспир, должно быть, она приближалась к сорока или, вполне вероятно, уже достигла этого возраста. Ее недомогание, очевидно, было основной причиной непоявления Джона перед Судом королевской скамьи в Вестминстере.

Уилл, которому уже исполнилось шестнадцать, был хорошо физически развит, у него пробивалась бородка. Его кожаный жилет и чулки не были новыми, но только не перчатки. Его братья и сестра, должно быть, тоже пытались при всей нищете сохранить пристойный вид: Гилберту было четырнадцать, Ричарду — шесть, Джоан — одиннадцать. Нет никаких записей о посещении общедоступной школы этими детьми. Но следует заметить, что нет никаких записей и об образовании Уилла; однако то, что он посещал созданную по королевскому указу школу латинского языка, общеизвестно, и вряд ли кто рискнет оспаривать это. В его произведениях четко прослеживаются признаки полученного им обычного образования. Легче предположить, что он получил это образование в Стратфорде, чем в Бирмингеме или Вустере. К шестнадцати годам он, возможно, покинул школу. Чем он собирался заняться дальше?

Похоже, что он вместе с Гилбертом выполнял какую-то работу по изготовлению перчаток, хотя ни один из детей официально не занялся торговлей, как отец. А поскольку их отец в это время переживал глубокий душевный кризис, он не уговаривал своих сыновей идти по его стопам и следовать его примеру, который оказался неудачным. Мог ли он, сброшенный с пьедестала, лишившийся гражданских почестей, с чистой совестью навязывать свои ремесло и образ жизни умному старшему сыну? Но пока не было другой работы, Уилл, возможно, кроил, вырезал клинья и доставлял готовую продукцию, рифмованные двустишия из телячьей кожи или из лайки, в те дома, откуда поступали заказы, с кривой улыбкой беря чаевые — фартинг или полпенни. Вероятно, он смутно представлял себе свое будущее, оно неясно вырисовывалось в его мечтах, пока он играл роль посыльного. Очень важно было вернуть уважение роду Шекспиров, но как? Заниматься торговлей он не хотел. Он, должно быть, уже открыл в себе литературный талант, поскольку писал короткие стихи, сидя в гостиной, где шумели дети и хлопотала усталая мать, или в спальне, когда оставался там один, или в хорошую погоду на берегу реки. Однако его терзали серьезные литературные проблемы. Какому образцу он должен следовать? О чем писать?