Каменный холм - Платов Леонид Дмитриевич. Страница 20
- Но как предугадать это мгновенье?
- Мне еще не вполне ясно это. Но я рассуждаю так. Научились же метеорологи предупреждать заранее о надвигающихся холодах, о наводнении, урагане и других стихийных бедствиях. Люди заглянули в высокие слои атмосферы, в глубь океана. Почему же они не могут заглянуть в недра земли? Вернее, не заглянуть - не то слово, - прислушаться к тому, что творится в недрах земли.
Максумэ вытащила из "Курса сейсмологии" карандаш, служивший закладкой, и подняла его, держа навесу обеими руками.
- Нагнитесь! Поближе! - скомандовала она. - Вот я стараюсь сломать карандаш. Я гну его. Раздаются похрустыванья, треск. Вы слышите?
- Да.
- То же происходит и перед землетрясением в толще земли. Все жмется, шуршит, скрипит. Мощные пласты толщиной в десятки, сотни метров прогибаются, как этот карандаш в моих руках. Хруст и шорох нарастают, приближаются…
- Шаги катастрофы, - шепотом подсказал Федотов, увлеченный описанием землетрясения.
- Да, шаги… И вот - крак!… Пласты не выдержали чудовищного напряжения. Катастрофа! Надлом!
Она швырнула обломки карандаша за борт.
- До сих пор сейсмологи шли только по следам катастрофы. Спору нет, изучение землетрясений имеет большое теоретическое и практическое значение. На лекции наш профессор уподобил землетрясение фонарю, который зажигается на мгновенье и освещает недра земли. Но этого мало. Мне, например, мало. Я хочу заглянуть в будущее, хочу опередить катастрофу.
- Кажется, начал понимать. Пограничные заставы на путях катастрофы?
- Выразились очень удачно. Да, своеобразные пограничные заставы. Длинная вереница специальных сейсмических постов в угрожаемой зоне. Мы будем там охранять наши города, мирный труд, отдых, сон наших советских людей, чутко прислушиваясь к таинственным подземным шорохам. В случае опасности сразу же оповестим о ней, чтобы можно было приготовиться. Укажем час землетрясения, определим его возможные размеры и эпицентр… Если опасность известна, более того, высчитана, измерена, - это почти уже не опасность.
- Когда же будет так?
- Ну, не знаю. Может быть, в 1956 году. Или в 1960-м.
Даже в темноте видно было, как сияют глаза Максумэ. Такая - оживленная, порывистая, словно сбросившая оковы замкнутости, - она еще больше нравилась Федотову. Юноша подумал о том, что даже некрасивые выглядят красивыми, когда говорят о любимом деле, о своем призвании. Но что же сказать тогда о такой красавице, как Максумэ?…
Первой опомнилась девушка.
- Я совсем заговорила вас! - Она со смущенным смехом отодвинулась от Федотова. - Бедненький!… Я просто думала вслух.
И со свойственной ей стремительностью меняя тему, воскликнула:
- Поглядите-ка налево! Это Парк культуры и отдыха! Хорош, правда?
Слева по борту проплывали купы деревьев и сверкала гирлянда огней. Река повторяла прихотливый световой зигзаг. Желтые огоньки всплывали по пути катера, как кувшинки со дна.
С берега донеслась песня, - по воде звук летит очень далеко.
В то лето экраны столицы обошел новый фильм "Цирк". И всюду - в парках, в метро, в трамвае - москвичи напевали полюбившуюся им песенку из фильма. (Впоследствии ее начальные такты стали позывными наших радиостанций.)
Широка страна моя родная…
На нижней палубе катера тотчас же подхватили песню и, как мяч, перебросили вверх:
Много в ней лесов, полей и рек…
- Что же вы? Помогайте, девушка! - крикнул разбитной парень в красной спортивной майке.
Максумэ весело закивала и присоединилась к хору неожиданно сильным и высоким, металлического тембра, голосом.
- Складно! Очень хорошо! Теперь пойдет! - одобрительно заговорили вокруг. Федотов выпятил грудь, гордясь своей спутницей.
А речной трамвай все бежал и бежал вверх по Москве-реке. Мелькали тени деревьев, светлые квадраты окон. И по воде неслась песня:
Так, с песней, они добрались до Бородинского моста.
- Вам куда? - спросила Максумэ Федотова, стоя на гранитных ступенях набережной.
- Я живу в общежитии туристов, на углу Смоленской площади.
- А я на Потылихе. Значит, в разные стороны… Нет, нет, провожать не надо! Ну, спасибо за хороший вечер!…
- Это я должен благодарить вас, - неуклюже пробормотал Федотов, задерживая в своей руке ее теплую маленькую руку. И вдруг добавил: - Я обязательно увижу затонувший город, о котором вы рассказывали!…
- О! - Девушка улыбнулась. В голосе ее прозвучали поддразнивающие нотки. - Значит, вы не из тех, кто ловит солнечных зайчиков на стене? Хозяин своего слова, настойчивый, волевой?… Ну-ну!…
Легкой поступью она пересекла улицу и стала удаляться, энергично размахивая "Курсом сейсмологии". Федотов неподвижно стоял на тротуаре и смотрел ей вслед. Почувствовав его взгляд, Максумэ оглянулась и еще раз ласково кивнула.
- До свиданья, Павел, - донеслось до Федотова. Это в первый и последний раз за вечер она назвала его по имени…
Беспечность молодости! Он даже не узнал ее фамилии, не спросил адрес или телефон. Просто был слишком уверен в том, что найдет ее и без адреса. Судьба - так он считал - была на их стороне…
Федотов вернулся в Москву через год. Он блестяще выдержал вступительные экзамены и был принят в институт.
Но с Максумэ он не встретился.
Напрасно гулял юноша по бульвару, где впервые увидел девушку с крылатым лицом. Напрасно высматривал ее в библиотеке Ленина, в которой занимаются студенты самых различных вузов. Напрасно дежурил у ворот университета в часы, когда заканчивались лекции.
Однажды в фойе театра ему показалось, что мимо прошла Максумэ. Он бросился за ней, расталкивая толпу, бормоча извинения, спотыкаясь о ноги сидевших на стульях вдоль стены.
- Максумэ! - позвал он.
На оклик обернулось удивленное женское лицо со светлыми реденькими бровями.
- Простите! Я ошибся… - пробормотал обескураженный Федотов.
Оказывается, Москва была слишком велика для него. Все получалось здесь не так, как в простоте своей воображал он в родном Запорожье.
Ему вспомнился толстяк с газетой, который в прошлом году сидел между ним и Максумэ на бульваре. Приходилось разговаривать тогда, как через стену. Может быть, и теперь их разделяет стена? Но уже настоящая, каменная? Разве нельзя предположить, что они живут в одном доме, только на разных квартирах, разгороженных капитальной стеной?…
Мысль об этом показалась Федотову такой обидной, что он решился, наконец, сделать то, с чего, собственно говоря, полагалось начать. Он пошел в канцелярию университета, где училась Максумэ.
- Вам что, товарищ? - сухо спросила заведующая канцелярией, вскидывая на него глаза.
- Я бы хотел узнать… затруднить, - пробормотал Федотов. - Мне нужен адрес одной вашей студентки… Она из Таджикистана, учится на четвертом курсе…
- Фамилия?
- Вот тут как раз затруднение… Я… я не знаю ее фамилии…
Он сказал это почти шепотом, пригнувшись к столу.
- Громче! Не слышу.
Федотов сделал судорожное глотательное движение. Ему показалось, что все девушки, сидящие в канцелярии, оторвались, от бумаг, насторожились и иронически, вопросительно смотрят на него.
- Не знаю фамилии, - повторил он громче. - Зовут Максумэ. Она, видите ли, из Таджикистана и…
Он замолчал.
Заведующая открыла рот, чтобы сказать, что надо сначала узнать фамилию, а потом уже приходить за справкой, но, подняв глаза, встретила такой отчаянный, умоляющий взгляд, что, неожиданно для себя, смягчилась.
- Хорошо. Я посмотрю в карточках…
Вскоре из закоулка между шкафами раздался ее скрипучий голос:
- Каюмова Максумэ, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения… Подходит это вам?
- Да, да… Именно шестнадцатого года!…
- Каюмова у нас не учится. Перевелась в Ташкентский университет по семейным обстоятельствам…
Вначале с этим было трудно, почти невозможно примириться. Федотов собирался писать в Ташкент, но подоспели зачеты, - так и не собрался. Потом поехал на практику, впервые участвовал в археологической экспедиции. Нахлынули новые яркие впечатления.