Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна. Страница 25

– Я любила тебя, любила до гроба, – она расхохоталась, и ее смех раскаленными иголками пронзил голову. – Да, только, Влад, у меня нет гроба! Правда, смешно? Моя могила – Арджеш. Быстрый, веселый Арджеш, который сбегает с гор. Он звенит как мой смех. Он сверкает как мои глаза. Это ты подарил мне такую чудесную могилу! Вот настоящий княжеский подарок. Вот что подарил мне мой невенчанный супруг – Влад Воевода! Мне никогда не будет покоя! Никогда!

Гнилая плоть тяжело спадала с костей, полуразложившийся труп стремительно утрачивал сходство с Лидией. Но Дракула все равно не хотел терять ее. Пусть возлюбленная обвиняла его, пусть ненавидела, но рядом с ней становилось легче, боль отпускала измученное тело. Влад любил ее, хотел сказать ей об этом, но не мог. Все годы совместной жизни он так ни разу не произнес слов «я тебя люблю», словно стеснялся их. Даже в ту ночь, когда соблазнил любимую девушку, которую любил больше жизни, они так и не сорвались с его губ. И все же еще можно было исправить эту ошибку! Влад должен был сказать Лидии то, что не успел прежде. Но во всем была виновата окровавленная тряпка, которой ему заткнули рот. Дракула вырвал ее отчаянным усилием и, захлебываясь кровью, хотел сказать заветные слова, дарующие спасение и покой. Но слов не получилось, только странные звуки, которые не могли принадлежать человеку.

– Ты предал меня, Влад. Тебе нет прощенья. То, что сейчас с тобой происходит, – наказание за предательство.

Ее тело расползлось в зловонный кисель, но голос, такой родной, такой любимый еще звучал, отгоняя красный туман, готовый поглотить истерзанную плоть и душу.

Чудесный вечер располагал к прогулкам. Легкие сумерки придавали теням неуловимый изменчивый оттенок, наполняли цветы загадочной грустью. Сколько несравненных поэтов посвящали прелестнейшие свои творения царице цветов, и вновь упругая прохлада ее лепестков, тайна, скрытая внутри бутонов, чарующий аромат будили вдохновение. Но у розы были шипы, – напоминание о грешности и суетности мира, о его несовершенстве. Пий легонько коснулся упругого бутона, вдохнул райский аромат. Совершенство можно было найти только в твореньях Божьих, а все, созданное руками человеческими, непременно имело скрытые изъяны. Он хотел поделиться своими мыслями с прогуливавшимся рядом Николаем Кузанским, но тот был занят чтением донесения одного из легатов и, похоже, не мог сейчас по достоинству оценить поэтическую красоту царицы цветов. Сам Пий ознакомился с этим документом днем раньше, нашел его достаточно поучительным, а потому решил поделиться впечатлениями с другом.

– Вот к чему может привести ложное вероучение! Я всегда выступал за единение христиан в борьбе с общей угрозой, но получил яркий пример того, на какие бесчинства способен ярый приверженец православной церкви. Мне кажется, что сей достаточно занимательный документ может украсить мои «Записки». Я чувствовал, что они утратили свою остроту, стали слишком меланхоличны и лиричны. Иногда требуется добавить нечто пикантное. Может быть, даже, шокирующее.

– Я так и не понял, – это донесение папского посланника или собрание непристойных анекдотов?

– Модрусса пишет, что записал все со слов короля Матьяша, и представляет документ, в котором возмущенные бесчинствами жители Трансильвании рассказывают о кровавых злодеяниях Дракулы. Здесь же он приводит копию письма, кое заговорщик направил султану.

– Я бы предпочел ознакомиться с подлинником.

– Это упущение Модруссы, но почему, в конце концов, мы не должны доверять королю?!

Николай пожал плечами. Прогулка продолжалась. Понтифик и его друг медленно шли по аллее среди пышно цветущих розовых кустов.

– Странно, – кардинал остановился, указывая пальцем на заинтересовавший его фрагмент послания. – Здесь говорится, что в некоем трансильванском поселке Амлаш Дракула уничтожил сразу двадцать тысяч жителей, а еще в двух населенных пунктах в общей сложности – тридцать тысяч. А я-то думал, что в самом большом городе Трансильвании Брашове проживает только около десяти тысяч человек! Неужто мои познания настолько устарели, а плодовитость саксонцев превосходит даже самые смелые предположения?!

– Может быть, здесь есть преувеличения, но князь мастер своего дела. Дракула снискал свою славу именно истреблением неверных. Он умеет убивать.

– Возможно. Однако меня удивляет другое. Почему до сих пор нам ничего не было известно о его бесчинствах? Происходило это в году пятьдесят восьмом, почти шесть лет назад, но до сего дня никто не упоминал о массовой резне в Европе. Ни один посол, ни один путешественник даже словом не обмолвился о ней. Я-то полагал, что Ватикану становится известно все, что происходит в подлунном мире! И вообще, почему сведения о невероятных преступлениях князя появились только теперь, после его необъяснимого ареста, и исходят они от тех, кто схватил его? До недавнего времени о Дракуле говорили только хорошее.

– Возможно, боялись, потому и молчали.

– Может быть, князь запугал своих подданных, но не дипломатов других стран, находящихся в Буде!

– Довольно, Николай! – на лице Пия появилось болезненное выражение, папе был неприятен этот разговор, он рассеивал очарование теплого вечера, бросал на грешную землю из райских кущ. – Конечно, как минимум, цифры преувеличены на порядок, возможно, здесь что-то надумано, но дыма без огня не бывает. Любой человек не безгрешен, наверняка, на совести этого Дракулы есть тяжелые грехи, за которые он и расплачивается. Но все уже кончено. Мне стоило немалых трудов с честью, не потеряв лицо, выйти из щекотливой ситуации, объясняя кардиналам, почему я поддерживал православного князя. Если продолжить расследование, будут всплывать все новые и новые сообщения подобного рода, и мне опять придется оправдываться. Зачем отмываться от нечистот, если легче не быть запятнанным? Пусть все останется, как есть. Дело замяли, не будем же к нему возвращаться. Возможно, все складывается к лучшему. В Дракуле мы видели человека, способного противостоять туркам, полагая, что только он может добыть победу, но, наверняка, кроме него найдутся и другие герои. Мы в любом случае организуем крестовый поход, – я говорил это и не изменю своего решения! Мы разобьем султана, и эта победа усилит влияние католической церкви, а если бы во главе армии крестоносцев стоял православный, мы бы оказались ни с чем! Крестовый поход состоится, и я сам поведу воинов Христовых в бой!

Кардинал молчал. Опустив глаза, он рассматривал чудесные розы, растворявшиеся в лиловых сумерках. А Пий, воодушевившись, начал говорить о новом крестовом походе, словно не беседовал с другом, а оттачивал свое несравненное красноречие на доверчивых слушателях. Потом он умолк. Дотронулся отекшей старческой рукой до прохладного полураскрытого бутона. Мысли были горьки, как яд. Пий размышлял о том, что он – римский папа, наместник Бога на Земле, был не властен над венгерским королем. Сколько раз Ватикан требовал от Матьяша защитить границу христианского мира, сражаясь с турками, но король всегда уходил от ответа. «Что я могу сделать с Матьяшем? Он игнорирует волю церкви, нарушает законы, но не воевать же с ним?! Даже если бы я приказал продолжить разбирательство, он бы сделал все по-своему. Нельзя отдавать приказ, если знаешь, что его не исполнят. Лучше сделать вид, будто ничего не заметил, лучше умыть руки. Я так и не сумел воспользоваться властью, которую получил. Может быть, действительно, не поэт, но воин должен возглавлять церковь? Нет, я смогу доказать, что и поэты могут с мечом в руках защищать церковь Христову! В самом деле, почему бы мне самому не возглавить крестовый поход? Конечно, тяготы его непомерны, но кто, как ни глава святой церкви, должен руководить борьбой против неверных? Решено, я лично возглавлю армию крестоносцев, чего бы мне это ни стоило!».

Поглощенный своими мыслями, Пий даже не заметил, что сильнее и сильнее сжимал в ладони розу, до тех пор, пока острые шипы царицы цветов не вонзились ему в ладонь. Это отвлекло от раздумий, но решение уже было принято, – Пий II вознамерился лично возглавить крестовый поход, к проведению которого призывал с первого дня своего восшествия на святой престол.