Жизнь как матч - Платини Мишель Франсуа. Страница 38

Час спустя сижу в автобусе с выключенным двигателем перед стадионом, где мы совершили свой подвиг. Позволяю себе закурить сигаретку. Затягиваюсь, выпускаю дым и никак не могу до конца осознать нашу победу.

Мне было три года, когда Франция впервые пробилась в полуфинал чемпионата мира.

Кровавая «феерия» в Севилье

Сегодня можно признаться: да, я действительно тогда подумал, что Баттистон умрет. Тридцать миллионов французов, сидя у телевизоров, вместе с ним ощутили этот убийственный удар, нанесенный ему Харальдом Шумахером в Севилье.

Убийственный удар… Ему не может быть прощения, и даже видимое примирение, организованное доброхотами накануне свадьбы Патрика в сентябре месяце, никак не может оправдать вратаря сборной ФРГ…

Сегодня, когда я прокручиваю запись этого проклятого матча на своем видеомагнитофоне и, нажимая кнопку, останавливаю пленку на крупном плане, я вижу вновь, что Патрик действительно заглянул в лицо смерти.

Это произошло в Севилье 8 июля 1982 года, в этой столице тавромахии, [29] ставшей здесь почти второй религией.

«Тот, кто не видел корриды в Севилье, – говорил Хоселито, [30] – не знает, что такое полдень быков».

Тот, кто не видел встречи Франция – ФРГ, не знает, что такое матч на первенство мира.

Я где-то читал, как умер Хуан Бельмонте, тореадор зрелого возраста. Он покончил жизнь самоубийством. Я узнал, что все люди от Кадикса до Пампелуне надели по нему траур, а Севилья по-христиански похоронила своего любимца.

Я уверен, что в ту страшную ночь все население Севильи сострадало вместе с нами Патрику, который впал из-за удара Шумахера в коматозное состояние.

Лично я считал, что Патрик умрет. К счастью, он пришел в себя. Отделался трещиной в шейном позвонке, но без перелома… И мы покинули Севилью с поднятой головой, но с разбитым сердцем.

Вся Севилья, которая делится на сторонников футбольных клубов «Севилья» и «Реал Бетис», заключивших на этот вечер перемирие, была на нашей стороне.

Мы добились этого своей игрой.

Если быть откровенным, мы вышли на поле, полные надежды пробиться в полуфинал. Мы испытывали жажду победы. Команда ФРГ, несмотря на свое прошлое, на весь свой престиж, все же не внушала нам никакого комплекса. У нас были равные силы как в пехоте, так и в летучей коннице.

Как и ожидалось, немцы с самого начала начинают оказывать прессинг. Через 20 минут после введения мяча в игру Литтбарски наносит сокрушительный удар и посылает в ворота такой точный мяч, словно он был направлен лучом лазера.

ФРГ ведет 1:0.

Игра действительно требует громадного технического и… морального напряжения. Мы, голубые гусары, постепенно начинаем свой удалой и неудержимый наскок.

Во втором тайме на поле выходит Баттистон. 10 минут спустя разыгрывается эта страшная драма.

Никогда не забуду эти мгновения безумия и боли.

Патрик, которому я отдаю длинную передачу, обманывает своего телохранителя, защитника из «Гамбурга», Манфреда Кальтца.

Он быстро движется к воротам Шумахера. Тот, стремясь его опередить, выходит из своей площадки и мчится ему навстречу. В тот момент, когда Патрик наносит удар по мячу (удар придется по штанге), он сбивает его на полной скорости, нанося сильнейший удар локтем и бедром в лицо. Все это видит Берндт Фёрстер, который весь аж извивается при виде такой катастрофы.

Несомненно, Шумахер сделал это преднамеренно. Он хотел причинить нашему игроку боль. Доказательства? Он бегом удаляется к себе в ворота и нервно, словно ни в чем не бывало, небрежно постукивает рукой по мячу.

Патрик лежит без движения. Я вижу, как Жанвийон закрывает лицо руками. Он думает, что Патрик мертв. Доктор Вриллак устремляется к месту разыгравшейся трагедии. У него озабоченный вид. Тело Патрика сотрясают спазмы.

Проходят минуты. Все более томительные. Наш врач что-то объясняет испанским медикам, которым с трудом удается положить Патрика на носилки. Вриллак опасается перелома позвоночника. К счастью, диагноз не подтвердился. У Баттистона сотрясение мозга, и он проведет лишь несколько дней в госпитале, а затем еще несколько в клинике в Севилье. Правда, ему придется носить на шее гипсовую повязку даже в день своего бракосочетания…

Этот инцидент сломил нас морально, тем более что голландский арбитр Корвер не сделал ни единого жеста сострадания в нашу сторону, не произнес ни единого слова поддержки в наш адрес, не проявил даже робкой попытки применить хоть какие-то санкции к нарушителю.

Шумахер не удален с поля. Он остается в воротах. Он даже не получает предупреждения. Не назначен даже штрафной удар!

Это не мешает, однако, Трезору и Жирессу забить два прекрасных гола во время дополнительного тайма. Несмотря на это, мы позволяем немцам на последних 10 минутах сравнять счет, что недостойно потенциальных финалистов. Но ничего не поделаешь…

Начинаем пробивать пенальти. Не стану подробно рассказывать о том, что закончилось горькой развязкой. Напомню лишь, что счет между сборными Франции и ФРГ становится равным – 4:4, когда Штилике разбегается и бьет… мимо. Вне себя от гнева он валится на землю под безжалостным, колючим взглядом Шумахера.

Вот к отметке подходит Дидье Сикс. Устанавливает мяч. Отходит назад, разбегается… Шумахер отбивает этот мяч!

Дидье в полной прострации опускается на колени.

– Не везет, – замечаю я.

– Сглазили, – откликается Босси.

Мы предаем земле нашу надежду пробиться в первый в нашей истории финал чемпионата мира. Команда ФРГ уезжает в Мадрид, где ей предстоит сразиться со сборной Италии.

В связи с моим сенсационным переходом в «Ювентус», мне так хотелось в этой последней схватке встретиться на поле с Италией, победившей сборные Бразилии и Польши. Но, увы.

Мы теперь осуждены на проведение «утешительного» матча за третье место в Аликанте. Третье или четвертое, какая разница? Что все это значит после крушения надежд на участие в финальном матче?

Можно сколько угодно уверять себя в том, что мы – самые лучшие игроки в мире, что мы провели превосходный матч, – все это теперь бессмысленно.

Мы навсегда сохраним в себе ощущение какой-то невосполнимой потери, это горькое воспоминание о несостоявшемся финале в Мадриде, горевшем желанием увидеть нас у себя на стадионе.

Такое большое разочарование, такая незаживающая рана. И я решил написать об этом в виде открытого письма французам, которое было опубликовано в журнале «Париматч» под обвинительным заголовком: «В Севилье поглумились над правилами большого спорта».

В нем было сказано:

«Дорогие соотечественники!

Все кончено. Страница перевернута, но какая страница! Сборная Франции, занявшая четвертое место среди двадцати четырех команд, возвратилась с мирового чемпионата на облаке успеха, пусть даже если темной севильской ночью это облако окрасилось в черный цвет.

Мысленно я еще весь там, в Испании. Я никак не могу пережить тот удар, который нанесла нам судьба. Перед моими глазами проплывают праздничные образы, они накладываются друг на друга, они теснятся в моем сознании. Я вновь вижу этот стадион, знамена, толпу, вижу эти забитые голы. Я вновь переживаю свирепую, наэлектризованную атмосферу этого незабываемого вечера. В памяти моей навечно запечатлены мои шесть голов (три и три). И эти пенальти, еще больше усилившие напряженность, сковавшую стадион: их били, били снова, приближая трагическую развязку…

Я вновь вижу этот эйфорический, какой-то дьявольский танец, учиненный немцами. Мне не по себе. Я в отчаянии. Румменигге отрывается от группы и подходит ко мне. Он снимает свою футболку, протягивает ее мне и горячо, искренне жмет руку. Я очень люблю Румменигге. Я неспособен вымещать на нем свою злобу, даже если в этот момент меня раздирают гнев и горькие сожаления.

Мы выполнили свой долг. В глубине души я доволен, что немцам преподнесли урок в финале. Я находился на трибуне стадиона «Сантьяго Барнабеу» в Мадриде в то памятное воскресенье, но я знаю, что мое место, наше место было там, на зеленом газоне…