Тайный брак императора: История запретной любви - Палеолог Морис Жорж. Страница 4

Когда Екатерина Михайловна впервые принта в Бабигон, ей было только 17 лет, а Александру — 47. Он мог бы быть ей отцом и должен был ей казаться слишком старым.

Конечно, в ее глазах Александр был окружен таинственным и загадочным ореолом. Ведь он был императором, самодержавным царем всея Руси, помазанником Бога, неограниченным властелином величайшего в мире государства. Как могла она не поддаться очарованию блеска и пышности придворной жизни.

А русский двор никогда еще не блистал так ослепительно. Не говоря о величественной внешности императора и императрицы, вся царская семья должна была производить очень сильное впечатление. Редко приходилось встречать у ступеней трона такое большое количество выдающихся по красоте людей, как цесаревич Александр, великий князь Владимир, великий князь Константин, великий князь Михаил, великая княгиня Елена, великая княгиня Ольга, великая княгиня Мария, великая княгиня Александра и т. д. Празднества справлялись с неслыханной роскошью и великолепием.

Английский посланник, лорд Лофтус, бывший свидетелем этого блестящего периода жизни двора, так описал эту жизнь в своих «Мемуарах дипломата»: «Двор блистает и поражает своим великолепием, в котором есть что-то напоминающее Восток. Балы с их живописным разнообразием военных форм, среди которых выделяется романтическое изящество кавказских одеяний, с исключительной красотой дамских туалетов, сказочным сверканием драгоценных камней, своей роскошью и блеском превосходит все, что я видел в других странах».

Теофиль Готье, посетивший Россию в 1865 году и удостоившийся приглашения на один из придворных балов, должен был исчерпать все богатство своего языка, чтобы описать это празднество. Чтобы получить общее впечатление, он наблюдал за балом с хор Георгиевского зала. Вот что он пишет: «Когда вы впервые вглядываетесь в эту ослепительную картину, вас охватывает головокружение. В сверкающей массе свечей, зеркал, золота, брильянтов, драгоценных камней, шелка трудно различить отдельные очертания. Затем глаз несколько привыкает к ослепительному блеску и охватывает гигантских размеров зал, украшенный мрамором и лепными украшениями… Всеми цветами радуги переливаются военные мундиры, расшитые золотом, эполеты, украшенные брильянтовыми звездами, ордена и нагрудные знаки, осыпанные драгоценными камнями. Одеяния мужчин так блестящи, богаты и разнообразны, что дамам в их легких и изящных туалетах трудно бороться с этим тяжелым блеском. Не имея возможности превзойти мужчин богатством своих туалетов, они побеждают их своей красотой: их обнаженные шеи и плечи стоят всех блестящих мужских украшений».

Теофиль Готье набрасывает и портрет императора: «Александр И был одет в этот вечер в изящный военный костюм, выгодно выделявший его высокую, стройную и гибкую фигуру. Он был одет в белую куртку, украшенную золотыми позументами и спускавшуюся до бедер. Воротник и рукава были оторочены мехом голубого сибирского песца. Светло-голубые брюки в обтяжку, узкие сапоги четко обрисовывали ноги. Волосы государя были коротко острижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными художником. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определенны, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».

Могла ли княжна Долгорукая не быть покоренной этим величественным монархом, склонившимся перед ней?

И тем не менее, когда она согласилась прийти в Бабигон, ею руководили не тщеславные мечты, не пылкость воображения, но лишь голос ее сердца. Она отдалась не царю, но человеку.

И ее инстинкт не обманул ее. Александр Николаевич как человек в своей личной жизни обладал редкими достоинствами. Он отличался благородством, великодушием, спокойным мужеством, самообладанием, изяществом, тонкостью ума, изысканностью вкуса — он был джентльменом до мозга костей. И кроме всего этого, он был прекрасным собеседником и рассказчиком, полным юмора и веселья.

Можно ли удивляться, что Екатерина Михайловна боготворила его?

Но чем объясняется столь внезапное, страстное и постоянное чувство Александра II к семнадцатилетней девушке? Чем вызвана его клятва: «Увы, я сейчас не свободен. Но при первой возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я считаю тебя своею женой перед Богом…»?

В жизни Александра женщины всегда играли большую роль.

Уже в 20 лет он пережил первое глубокое чувство.

В 1837 году по желанию Николая I он предпринял путешествие по Европе с образовательной целью. Он объехал Швецию, Австрию, Италию и подолгу задерживался в Берлине, Веймаре, Мюнхене, Вене, Турине, Флоренции, Риме и Неаполе. Из Неаполя через Швейцарию и Прирейнскую область он направился к своим родным в Штутгарт и Карлсруэ. Желая поскорее вернуться на родину, он захотел ускорить свою поездку в Лондон, последний этап его заграничного путешествия, и для этого решил сократить свой маршрут, вычеркнув из него мелкие столицы Германских союзных государств, как Дармштадт, Мекленбург, Брауншвейг и т. д. Престарелый великий герцог Гессенский Людовик II настоял, однако, чтобы Александр посетил его двор хотя бы на несколько часов. Молодой цесаревич вынужден был принять это предложение и нехотя прибыл в Дармштадт 12 марта 1837 года.

Это посещение сыграло большую роль в жизни Александра II. У Людовика II было четверо детей — три сына и одна дочь, которая была младшей в семье — в это время ей едва исполнилось 15 лет. Александр Николаевич страстно в нее влюбился.

В тот же вечер он сказал своим адъютантам — Орлову и Каверину: «Вот о ком я мечтал всю жизнь. Я женюсь только на ней». И он немедленно написал своим родителям, умоляя их разрешить ему просить руки принцессы.

Его ждали в это время в Лондоне, и он вынужден был прервать свое пребывание в Дармштадте. Но вскоре вновь туда вернулся.

Ответ родителей был малоободрительным. Ему было приказано как можно скорее вернуться в Россию; что же касается его брака, то этот вопрос нужно обсудить и во всяком случае отложить.

Тогда Александр решительно заявил Орлову и Каверину, что он скорей откажется от трона, чем от брака с принцессой Марией.

Вернувшись в Петербург, он подтвердил своим родителям непреклонность своего решения.

Но суровый самодержец Николай I и его горделивая супруга были неумолимы. А так как отказ лишь возбуждал любовь царевича, то они не скрыли от него причину своего упорства.

Великий герцог Людовик II женился в 1804 году на принцессе Вильгельмине Баденской, которой было тогда 16 лет. От их брака родилось два сына — Людовик в 1806 году и Карл в 1809 году. Вскоре вслед за этим семейные нелады повлекли за собой полное отчуждение супругов, что ни для кого не оставалось тайной. Великая герцогиня Вильгельмина вела самостоятельный образ жизни, и в Дармштадте открыто говорили о ее многочисленных сердечных увлечениях.

Весной 1823 года маленький Дармштадтский двор был взволнован известием о беременности великой герцогини. 15 июля того же года она родила третьего сына, принца Александра, который впоследствии стал родоначальником рода Баттенбергов. Охраняя честь своей короны и семьи, Людовик II признал ребенка своим сыном. Но все знали имя подлинного отца, хотя и не решались открыто его называть, столь низок был он по своему положению. На следующий год, 8 августа 1824 года, великая герцогиня произвела на свет другого ребенка от того же отца — принцессу Марию.

Раскрытие этой тайны, о которой говорили при всех немецких дворах, не поколебало ни чувств, ни решения цесаревича. «Что с того, — говорил он, — я люблю принцессу Марию, я женюсь на ней и скорее откажусь от трона, чем от нее».

Император Николай уступил. 16 апреля 1841 года в Зимнем дворце состоялось бракосочетание цесаревича Александра с принцессой Марией Гессенской. Несмотря на тайну, связанную с ее рождением, молодая царевна была приветливо встречена своей новой семьей и будущими подданными. По общему мнению, она была признана красавицей и прекрасно воспитанной. Несмотря на свою молодость, она проявляла всю серьезность своего характера; всей душой отдалась она делам благотворительности и восхищала Священный синод своим благочестием. При дворе ее упрекали лишь в суровости, замкнутости и в любви к этикету. Ее супруг осыпал ее знаками внимания и нежности.