Неубедимый - Лукас Ольга. Страница 30

Они зашли во двор, тот самый, где оставалась «хищная хохлома».

— Вот рядом с этой клумбой… — пробормотала Анна-Лиза.

Рядом с клумбой ничего не было. Только машинка, неумело нарисованная мелом на асфальте.

Они прошли двор насквозь и вышли в соседний. Там тоже была клумба, немного другая. Но рядом с другой клумбой стояла чужая машина. Больше клумб в окрестных дворах не было. Они вышли на улицу, заглянули в следующий двор. Потом ещё в один.

— Может быть, ты его на той стороне улицы оставила? — предположила Алиса.

Перешли на противоположную сторону. Совсем уже вымокли, устали, и разозлились друг на друга. Алиса на Анну-Лизу: неужели не могла запомнить, где припарковалась? Анна-Лиза на Алису: всё из-за неё, неумехи отстающей. Ставила бы защиту нормально, ничего бы не случилось!

Дождь усиливался. Поиски продолжались. Горе-шемоборы спрятались под аркой, отжали волосы и верхнюю одежду. Анна-Лиза достала из кармана бумажную салфетку, чтоб стереть размазавшийся макияж.

— Стоп! — удержала её руку Алиса. — Это наш договор про желание. Если я найду Бойцов, ты мне желание должна, не забыла?

— Никаких Бойцов! Найдём личную кукурму — и прогреваться!

— Ну а как же желание? — не отставала Алиса. — Я уже такое славное придумала. Давай новый договор заключим: кто первый найдёт машину, тот победил, тому желание?

— Её давно нашел угонитель. Мою автомобилечку.

— А вдруг не нашел, вдруг не нашел? Мы ещё на соседних улицах посмотрим!

Заключили новый договор — силы уже иссякли, а так, может, кураж хоть появится?

Зачеркнули всё, что было написано на салфетке, дописали новый пункт, заверили подписями. Обошлись без трёх экземпляров — какая может быть бюрократия между своими людьми?

— Давай вспомним, когда и при каких обстоятельствах ты в последний раз видела машину, — сказала Алиса. — Вот представь, ты едешь по улице, теряешь меня из виду и спешно паркуешься. Повторим весь путь. Я буду ждать тебя там, где мы встретились. А сейчас как будто я под защитой.

Повторили. Злая и вымокшая насквозь Анна-Лиза шла по тротуару, сворачивала во двор, выбегала из него, изрыгая проклятья на пяти мёртвых языках, хватала Алису за плечо, потом они спешили в тот самый двор, к той самой клумбе — ничего.

— Такое ощущение, что кто-то защиту на неё поставил! — рассердилась Алиса. — Такое, кстати, возможно?

— Нет, — сказала Анна-Лиза. — У нормальных невозможно. А ты могла.

— Да нет, я не могла. Это я так просто. Не могу же я держать защиту всё это время?

Красноречивый взгляд Анны-Лизы говорил: «Могла и не такое».

— Ну хорошо, чисто шутки ради. Если я исчезну, не беги меня искать, просто приложи руки вот так к глазам, как будто в бинокль смотришь. И я пойму, что опять облажалась.

Р-раз — Алиса ударила пальцем о палец, представляя «хищную хохлому», омытую струями дождя. И машина появилась — ровно там, где её и оставила владелица.

— Домой и мыться! — объявила Анна-Лиза. — Для защиты ты ещё не доросла.

Шемоборы забрались в тёплый салон.

— А желание? — напомнила Алиса.

Действительно, желание. Как ни крути, а это она нашла машину. Хоть сама её перед этим и спрятала — непонятно как. Должно быть, когда в ресторане размахивала руками и рассказывала, как — р-раз, р-раз, р-раз, — вхолостую ставила защиту.

— Выполню. Но сначала — моё желание. Домой и мыться.

И «хищная хохлома» покатила в сторону гостиницы.

Сёстры Гусевы шли по Литейному проспекту. Мимо проезжал расписной джип, который в иное время они непременно подвергли бы насмешкам. Но сейчас Бойцы даже не заметили его.

Они уже ничего не замечали. Подойди к ним их давний враг, Студент, скажи: «Я Студент, бейте меня, бабушки!» — они бы, наверное, и то не поняли, что к чему.

Без помощника было всё труднее и труднее, а Константин Петрович только обещал его найти, но не находил. Накладные, счета-фактуры, товарные чеки сливались в одну сплошную бумажную гору, и казалось даже, что Бойцы подписывают с клиентами шемоборские договора.

Марина и Галина под дождём топали на автобус. Анна-Лиза и Алиса ехали в отель. Обе пары благополучно миновали пункт Б, в котором так и не встретились.

Родители Константина Петровича принадлежали к тому редкому виду, который называют ещё «лёгкие люди». Они были неисправимыми оптимистами, и сколько сын ни пытался доказать им, что мир создан для борьбы и труда, они только кивали, перемигивались, гладили Костю по голове, делали вид, что согласны, а сами продолжали верить в то, что мир создан для веселья и радости. Главное правило жизни они усвоили в детстве: все блага мира сами свалятся в руки, надо только ничего не делать и водить хороводы вокруг ёлочки. Самое обидное — что так оно всегда и выходило. Главным образом — стараниями Рублёва-младшего. Но даже если Костя не мог или не хотел помочь им в каком-нибудь деле, откуда ни возьмись появлялся другой ангел, и всё делалось по слову Рублёвых-старших.

Семья переехала в этот дом, когда Косте исполнилось три года, и он жил с родителями, пока не накопил на собственную квартиру. Здесь прошла большая часть его жизни. Но она словно была какой-то игрушечной и даже мультяшной. Всё настоящее случилось после того, как он попал в Тринадцатую редакцию.

Он пешком поднимался на пятый этаж по высоким ступеням черного хода. Мог бы воспользоваться лифтом, но родителям надо было дать время подготовиться. Конечно, он предупредил их о том, что зайдёт. Конечно, они об этом тут же забыли. Просто отметили, что вечером надо быть дома, потому что… а что потому что — не имеет значения, главное, это будет какое-то приятное «потому что». Сюрпризы — это же так здорово!

Костя перемещался от этажа к этажу, от воспоминания к воспоминанию. На этой стене он однажды нацарапал осколком стекла схему экономичной городской пищедоставки. А потом, под наблюдением отца, замазывал её краской, — до сих пор никто не удосужился подновить, так и сияет это изумрудное пятно посреди облупившейся зелени.

На этом подоконнике — где и по сей день стоит закопченная консервная банка с окурками — он учился курить. Сколько сил и времени потрачено зря, а ведь это умение не пригодилось в жизни и не способствовало карьерному росту.

В этом тёмном углу между двумя лестничными пролётами — здесь вечно перегорала лампочка, а сейчас её просто кто-то выкрутил — его учила целоваться… как же её звали? Такая блондинка с хриплым голосом, они ещё за одной партой сидели.

А тут, между четвёртым и пятым этажом, всю зиму ночевал бродяга. Родители называли его «странник». А потом оказалось, что это жестокий убийца, сбежавший из колонии. Приезжал следователь, удивлялся, что «странник» никого в доме не порешил, сам Александр Невзоров делал про это репортаж, и во дворе потом целый год не утихали разговоры…

Костя погладил обитую искусственной кожей морщинистую дверь, которую, как он ни настаивал, родители не желали менять на надёжную бронированную. Потом осторожно прикоснулся к кнопке старого звонка, похожего на бисквитное пирожное, залитое шоколадом и украшенное кремовым шариком. В детстве очень хотелось облизать это пирожное. Однажды Костя притащил из квартиры лестницу-стремянку, лизнул звонок… Вкус был солёно-горький, совсем не кремово-шоколадный. С тех пор Рублёв-младший не ждал от мира приятных сюрпризов.

Дверь открыла мать. Обняла сына, оглядела с ног до головы, отметила, что он похудел и выглядит очень усталым. Если верить гражданке Рублёвой, сын её буквально тает на глазах уже лет пять, — по расчетам самого Кости, он должен был окончательно растаять ещё к прошлому Новому году.

— Ты мне вот что скажи, — помогая ему повесить одежду в шкаф, спросила мать, — какие сейчас деньги в Европе курсируют? Евро или доллары? Или у всех свои? Нас тут друзья позвали обновить микроавтобус, и мы с отцом согласились. За бензин платить не надо, консервы и крупу везём с собой, по-походному. Но ведь нужно какие-то деньги взять?