Неубедимый - Лукас Ольга. Страница 63

Горел в печке огонь, и букинист размеренно кидал в него обрывки газет и рекламных объявлений. Он уже не был грозным, властным, страшным. Просто старик, больной старик. Но если присмотреться повнимательнее, да, если взглянуть на стопку бумаг в его руках, можно было заметить, что она не иссякает. Как будто хозяин жестом опытного шулера в последний момент спасал листок от огня и подкладывал его вниз, под остальные листы, чтобы через какое-то время снова достать и снова в последний момент выхватить из пекла. Он перебирал ненужные бумаги, как чётки.

Только что-то всё же сгорало в печке — огонь сыто потрескивал, мгновенно съёживались и чернели обугленные листы. Жутковато было думать об этом.

Букинист установил вокруг «безвременье» — создал в своей каморке небольшое ответвление от основного временного потока, так, чтобы за пределами помещения не прошло и секунды, а внутри могли свободно сменять друг друга годы, века, тысячелетия. Пока решение задачи не будет найдено.

Свободный дух позаботился о том, чтобы все остались живы, Маша — о том, чтобы никто не пострадал и команда не распалась. Но быть просто мунгами и просто шемобором они уже не могли, и не только потому, что узнали друг друга в лицо. Они увидели и услышали нечто такое, что невозможно видеть и знать существу, стоящему на первой ступени. Но всем им была гарантирована жизнь. И вот теперь они сидели в каморке букиниста: кто на полу, кто на диване, кто на связке с книгами. Лёва ловко вспрыгнул на порог перед тайной дверью, вообразив, что это окно, наглухо закрытое ставнями. Кастор змеёй обвился вокруг торшера, сообщив, что ему так удобнее думать. Даниил Юрьевич и Трофим Парфёнович прислонились к стене по обе стороны от входа, как уснувшие на посту часовые, и время от времени словно просыпались, глядели друг на друга — и снова погружались в сон. Видимо, безмолвно обсуждали очередной выход из ситуации — и отвергали его.

В головах мунгов и шемобора было пусто, метались испуганными птицами не соответствующие ситуации фразы, обрывки песен, воспоминания о незначительных событиях.

Тревожное безмолвие и бездействие сохранялось долгое время. Наконец хозяин поднялся с места, отошел к книжному шкафу и снял с полки потрёпанную книгу, на обложке которой значилось: «Справочник медицинской сестры». Открыл его наугад, перелистнул пару страниц, поморщился. Поставил книгу на место.

— Вы, значит, в целости будете пребывать. Ну и мне тогда никаких ударов не надо — решил он — я буду жить, помня о своих возможностях. Не подпущу к ним никого. И ненароком не поверю в то, во что верить не следует.

— Трудно придётся, — заметил Трофим Парфёнович.

— Зато весело! — жизнерадостно ответил старик.

Огонь продолжал пожирать листы бумаги, хотя никто его уже не подкармливал.

— Да кто же вы такой? — не выдержал Шурик. — Может быть, мы просто должны догадаться, с кем имеем дело? Назвать ваше имя? Так подскажите!

— Я — никто. — каким-то потусторонним голосом ответил букинист. — Обычное, несовершенное существо третьей ступени. И вы такими станете… однажды. Я забыл все свои умения, для того чтобы ещё раз побыть человеком. Но из-за вашего наглого вмешательства в мою неприметную, тихую жизнь — снова всё вспомнил. И теперь сдерживаю себя, как могу, чтобы не натворить необратимого.

— Вы — сдерживаетесь? — с сомнением спросил Лёва.

— Сдерживаюсь. На это, к счастью, уходят почти все мои силы. Вы и представить себе не можете, что бы сделалось с этим городом, если бы существо третьей ступени, облаченное в человеческую шкуру, нашпиговавшее себе голову людскими привычками, условностями и комплексами, развернулось в полную мощь.

— Я думал, вы умеете только материализовать то, во что поверите, — тихо сказал Денис.

— У него богатое воображение, — заметил Кастор. — Одного этого вполне достаточно для того, чтобы уничтожить несколько миров.

— Дедушка букинист! — подал голос Виталик. — Если у вас такое богатое воображение, может быть, вы вообразите, что у нас тут всё закончилось хорошо, а? И мы разойдёмся по домам, а вы пойдёте к книжкам своим обратно?

— Я и так вообразил для вас больше, чем вы заслуживаете, — зыркнул на него хозяин — Вы живёте в мире. А у мира есть правила. Глупо разрушать весь мир, только для того, чтобы преступить одно малюсенькое правило, вы не находите? Первая ступень не может знать то, что теперь знаете вы. А единым махом перевести вас всех на вторую решительно невозможно — ведь я поверил, что всё разрешится бескровно.

— А почему бы не оставить всё как есть? — спросил Константин Петрович. — Я, признаться, не очень понимаю, что мы такого узнали, чего не знали раньше? Давайте мы спокойно все вернёмся к своим делам и сделаем вид, что ничего не произошло. Вы будете помнить о своём могуществе. Мы тоже будем о нём помнить. Но никому не скажем. Мы умеем хранить тайны.

— Костя-Костя, — вздохнул Даниил Юрьевич. — Конечно, вам бы поверили на слово, если бы дело было только в этом. Нельзя оставить всё как есть, понимаешь? Потому что долго вы не продержитесь. Вы шагнули от первой ступени ко второй. Даже не шагнули ещё — стоите на одной ноге и готовитесь занести другую для того, чтобы шагнуть. Шаткое положение.

— Скажите, а на какой ноге стоял я, когда был в услужении у своего учителя, того самого, который так поспешно покинул это благородное собрание? — спросил Дмитрий Олегович. — Положим, он называл меня рабом. Но при этом я был живым рабом и частенько оказывался там, куда живым доступ заказан. А значит…

— Не следует зацикливаться на формальностях, — прервал его Трофим Парфёнович, — Дело ведь не в том, что кто-то жив, а кто-то мёртв. А в знаниях, которые может вынести отдельный человек. Считается, что живым людям некоторые знания в тягость.

— Что значит — в тягость? Мы что-то узнаем — и тут же умрём? — переспросила Галина.

— Не умрёте. — поправил её Трофим Парфёнович, — а лишитесь рассудка. Говоря доступно, тронетесь умом. Узнавать такие вещи проще после основательного потрясения, каким принято считать полное угасание физической оболочки.

— Да мы давно уже умом все тронулись! Нам не страшна вторая ступень! — воскликнула храбрая старушка. — Берите нас к себе прямо в оболочке.

— Так значит, вторая ступень — не обязательно смерть? — удивлённо переспросил Денис.

— Нет, конечно. — ответил Даниил Юрьевич, так словно Денис спросил у него, действительно ли дважды два равняется четырём, — Все мертвецы попадают на вторую ступень, это правда. Но не все, кто достиг второй ступени, мертвы.

— Значит, мы можем… — тихо, чтоб не спугнуть удачу, произнёс Шурик.

— Все вместе? Вот такой компанией? — Трофим Парфёнович критически оглядел их всех, притихших, замерших в ожидании чуда.

— Третья организация, — подсказал Кастор.

— Время ещё не пришло. Люди ещё не готовы. Мир ещё не готов.

— Если ждать, пока все люди будут к этому готовы, придётся забыть о Третьей организации вовсе.

— На третью ступень? — переспросил Константин Петрович. — Нас всех? Минуя вторую?

Он думал о Маше и упустил нить разговора.

— А отчего же сразу не на пятую? — хмыкнул букинист. — Сколько людям ни дай, им всё равно мало. Вы правы: мир не готов. И в первую очередь — не готова эта вот человеческая мелюзга.

— Это будет моя ответственность, — сказал Трофим Парфёнович и выпрямился, как будто ещё одна взваленная на плечи ноша делает существование второй ступени легче, — Стоило бы подождать ещё как минимум лет тридцать. Но придётся рискнуть. Сделай им какой-нибудь спецэффект. — Это уже Кастору.

Кастор послушно открутился от торшера, сгруппировался и мячиком выпрыгнул на середину комнаты.

— В одну шеренгу — становись! Можно не по росту! Шемобора не отталкивайте! — принялся распоряжаться он.

Потом носком ботинка провёл на полу черту. Черта занялась голубоватым газовым пламенем.

— Для наглядности, — нараспев сказал Кастор, — вот вам граница, дети. Граница между первой и второй ступенью. Вы перешагнёте её и станете другими. Вернее, она сама вас перешагнёт. Для ещё пущей наглядности.