Батальон смерти - Родин Игорь П.. Страница 27

Склонив головы в глубокой скорби, отдали мы последние почести нашим товарищам. Они положили свои жизни, как истинные герои, не подозревая, что попросту принесены в жертву негодяем предателем.

Десятого марта, все еще не оправившись от ужасного ощущения, вызванного соприкосновением с изуродованными телами убитых солдат, я была отправлена в дивизионный полевой госпиталь на трехдневный отдых. А 14 марта, в день, когда назначили новое наступление, снова вернулась в окопы. Германские позиции еще не были достаточно укреплены, и мы заняли их первую линию без серьезных потерь. Затем последовал двенадцатидневный отдых, во время которого нас переформировали. Ранним утром 18 марта, после не очень успешной артиллерийской обработки позиций неприятеля, был отдан приказ идти в атаку. Мы продвигались вперед под неослабевающим огнем противника, оставили позади ничейную полосу и вновь наткнулись на проволочные заграждения немцев, не тронутые огнем нашей артиллерии. Ничего не оставалось, как отступить. И вот когда я бежала назад, в правую ногу ударила пуля, раздробив кость. Я упала. В сотне шагов от меня находилась первая линия вражеских окопов. Над головой свистели пули, поражая отступавших.

Но я была не одна. Неподалеку от меня стонали другие. Некоторые молили о смерти… Хотелось пить. Я потеряла много крови, но понимала, что двигаться бесполезно. Солнце взошло, но тут же небо затянулось серыми облаками.

«Спасут ли меня? – спрашивала я себя. – Может быть, быстрее подберут санитары противника? Да нет же, вон парень только поднял голову, пытаясь двинуться с места, и по нему сразу же открыли огонь…»

Я плотнее прижалась к земле. Где-то поблизости послышались голоса, и я затаила дыхание.

«Похоже, попаду в плен к немцам!» – подумала я.

Потом голоса затихли, и меня снова стала мучить жажда.

«Пресвятая Дева, когда же придет помощь? Или я обречена лежать тут до тех пор, пока потеряю сознание и отдам богу душу?..» Вот уже и солнце в зените. Ребята, наверное, едят свой суп и греются чаем. Чего бы я не отдала за кружку горячего чая! Германцы тоже едят. Я слышу, как брякают они котелками. Ну конечно, я даже чувствую, как доносится слабый запах их супа.

Сейчас тихо. Лишь изредка над полем боя проносится снайперская пуля… Ночь, ночь, ночь… Как я желаю наступления ночи! Конечно, наши не дадут всем нам здесь пропасть. Кроме того, они уже наверняка хватились меня. И бесспорно, они не позволят Яшке, живой или мертвой, лежать на поле. Значит, есть надежда.

Мысль о том, что ребята обнаружат мое исчезновение, придала мне новые силы. Секунды казались часами, а минуты днями. Но солнце садилось, и тени стали удлиняться. Наступила темнота, и спасение было не за горами. Наши бравые санитары с помощью солдат пошли на свое святое дело. С большой осторожностью они продвигались все ближе и ближе к неприятельским позициям и наконец обнаружили меня. Да, это была Яшка, которую они и притащили в свою траншею.

– Яшка жива! – радостно восклицали солдаты. – Пошли тебе Господь быстрого выздоровления, Яшка!

Я могла ответить им только шепотом. Они донесли меня до пункта первой помощи, промыли рану и перевязали ее. Было очень больно. Потом меня отправили в Москву, где я лежала в Екатерининской больнице, в двадцатой палате.

Я чувствовала себя одинокой в этой больнице, где провела почти три месяца. К другим больным и раненым приходили гости, они получали посылки из дома, а меня никто не навещал, и никаких передач я не получала. В однообразии больничной жизни промелькнули март, апрель, май. Наконец однажды в начале июня меня объявили опять здоровой и разрешили вернуться на фронт. Наш полк как раз переводился в ту пору в район Луцка. Двадцатого июня я догнала его. Мне устроили встречу еще более радушную, чем при моем возвращении в предыдущем году. Меня буквально засыпали фруктами и конфетами. Солдаты радовались. Войска генерала Брусилова отбросили немцев на этом участке фронта на несколько десятков верст. Почти вся местность была изрыта окопами, оставленными неприятелем. Здесь и там все еще лежали незахороненные трупы. А наши воины, хотя и были в приподнятом настроении, сильно измотались в форсированных маршах и долгом преследовании противника.

Была середина лета, и жара стояла изнуряющая. Двадцать первого июня мы прошагали пятнадцать верст и сделали привал. У многих случился солнечный удар, и мы чувствовали себя чересчур утомленными, но командир умолял нас идти дальше, обещая отдых в окопах. До фронта оставалось двадцать верст, но мы преодолели это расстояние в тот же день.

Двигаясь по дороге, мы увидели, как по обеим ее сторонам зреют хлеба, не тронутые проходившими армиями. Передовая позиция располагалась неподалеку от деревни под названием Дубова Корчма. По соседству с ней находился хутор, поспешно оставленный германцами. В усадьбе обнаружилось много скота, домашней птицы, картошки и другой пищи. В тот вечер у нас был царский пир.

Мы заняли покинутые немцами окопы. Времени для отдыха не осталось. Еще на закате солнца артиллерия открыла огонь и грохотала всю ночь напролет. Это означало не что иное, как незамедлительную атаку. И мы не ошиблись. В четыре часа утра пришло донесение, что германцы оставили свои позиции и начали движение в нашу сторону. В этот момент наш любимый командир Гришанинов вдруг упал на землю. Его ранило. Мы бросились к нему на помощь и тут же отправили в тыл. Нельзя было терять ни минуты. По наступающим германцам дали несколько залпов, а когда они совсем приблизились, мы выбрались из окопов и пошли в штыки.

Внезапно меня оглушил ужасный взрыв, и я упала на землю. Рядом со мной разорвался германский снаряд. Этот снаряд мне никогда не забыть, потому что часть его осталась в моем теле.

Спину пронзила жуткая боль. Я была ранена осколком, засевшим в нижней части позвоночника. Находившиеся поблизости солдаты видели, как меня ранило. Потом я потеряла сознание. Меня доставили в пункт первой помощи, но рана оказалась настолько серьезной, что доктор не поверил в то, что я смогу выжить. В санитарной повозке меня повезли в Луцк. Необходимо было электролечение, но в больницах Луцка не нашлось соответствующего оборудования, поэтому меня решили отправить в Киев. Однако, учитывая мое состояние, врачи в течение трех дней решали вопрос о перевозке, считая ее опасной для жизни.

В Киеве приток раненых был так велик, что пришлось целых два часа лежать на носилках на улице, прежде чем я попала в госпиталь. После рентгеновского обследования мне сказали, что в спине застрял осколок, и предложили операцию. Я не могла представить себе, как жить с осколком в теле, и поэтому согласилась. То ли из-за моего общего состояния, то ли по какой другой причине, но хирурги в конце концов отказались от операции, заявив, что отправят меня либо в Петроград, либо в Москву для дальнейшего лечения. Поскольку мне предоставили право выбора, я предпочла Москву, потому что уже провела несколько месяцев в Екатерининской больнице.

Рана в спине парализовала меня до такой степени, что нельзя было пошевелить даже пальцем. Вот так я и лежала в одной из московских больниц, находясь между жизнью и смертью в течение нескольких недель, и походила скорее на бревно, чем на живого человека. Действовал только мозг, да сердце ныло от боли.

Каждый день меня таскали на носилках в процедурный кабинет, где я получала массаж и принимала ванну. Потом меня осматривали врачи, смазывали рану йодом, делали электромассаж, после чего опять купали в ванне и перевязывали рану. Эта ежедневная процедура была ни с чем не сравнимой мукой, хотя мне постоянно давали морфий. В палате, где я лежала, было неспокойно. Все койки занимали тяжелые больные, стоны и вопли которых, наверное, доходили до небес.

Четыре месяца пролежала я парализованная, совсем не надеясь поправиться. Кормили меня сиделки. Пища состояла из молока и каши. Много было таких дней, когда я призывала смерть как желанную гостью. Продолжать жить в подобном состоянии казалось бесполезной и бессмысленной тратой времени, однако доктор, еврей по национальности, человек с удивительно добрым сердцем, пытался вселить в меня надежду на выздоровление. Он каждодневно с упорством продолжал делать свое нелегкое дело, хваля мою стойкость и подбадривая ласковыми словами. И его старания в конце концов увенчались успехом.