Танковая гвардия в бою - Шеин Дмитрий Владимирович. Страница 7

Много нареканий вызвали организация управления войсками и боевое применение войск. В частности, отмечались многочисленные примеры потери связи и управления: « Штабы часто переходили на новые КП, не имея там связи ни с частями, ни со штармом [67] . Все это происходило потому, что начальники штабов не ставили заблаговременно в известность начальников связи о местах новых КП и времени перехода на них. Начальники связи часто узнавали в последнюю минуту о переходе, не успевали ставить задачу представителям от отдела связи и организация связи как правило запаздывала. (…) Основным недостатком в работе подвижных средств [68] было блуждание в поисках КП соединений и частей, т. к. не всегда в штабе было известно (не доносили своевременно), где в данную минуту находится тот или иной штаб» [69] . Также в качестве причин частого нарушения связи отмечались недостатки в организации проводной (« Проводная связь… часто нарушалась, медленно исправлялась, дисциплина на линиях отсутствовала. Основной причиной перерывов связи являлось нарушение правил постройки линий, линии прокладывались близко у дорог, плохо подвешивались и поэтому рвались танками и машинами. Не учитывался своевременно габарит машин в связи с маскировкой их большими ветками. Кроме того, первые три дня линии часто рвались авиабомбами противника» [70] ) и радиосвязи ( «…отставание рации от штабов, особенно в начальный период операции, отсутствие оперативных работников на радиостанциях корпусов и дивизий, явка их по вызову зачастую совершенно неподготовленных к переговорам по радио, несвоевременная смена ключей к переговорным таблицам…» [71] ). Наряду с примерами хорошей организации радиосвязи (« Наиболее полно и лучше радиосвязь была использована в 15 м танковом корпусе и 179-й отдельной танковой бригаде. Командир 15-го танкового корпуса все время рации держал при себе и сам лично управлял бригадами по радио. В 179-й отдельной танковой бригаде очень хорошо была организована радиосвязь взаимодействия с артиллерией. Все заявки на артиллерийский и минометный огонь давались по радио» [72] ) отмечались и « …случаи в полках 264-й стрелковой дивизии проявления радиобоязни, когда командиры стрелковых полков не разрешали держать рации на своих КП из-за боязни, что их засекут» [73] .

Резкой критике в ходе разбора операции подверглись недостатки в организации разведки: « Опыт боев показал, что разведку организовать и вести так, как этого требует современная война, мы не можем, а всем известно, что воевать без разведки нельзя… В силу того что разведки не было или она была плохо организована, некоторые командиры со своими войсками наталкивались на противотанковую оборону противника и несли большие потери… Перед принятием решения командиры не заслушивали разведчиков, а их вспоминали только после боя и особенно неудачного боя» [74] .

Неоднократно упоминалось также слабое применение пехотой и танками собственного вооружения и стремление командиров перекладывать решение любых тактических задач на армейскую артиллерию и тяжелую артиллерию усиления: « Пехотные огневые средства ближнего боя – винтовки, автоматы, пулеметы, ружья ПТР, ротные минометы, орудия ПТО и полковые пушки – в бою использовались плохо. Мало из них стреляют, а начальники требуют все время стрельбы из артиллерии более крупных калибров» [75] . « Не использована вся мощь огневых средств частей, борьба за уничтожение огневых точек противника со стороны отдельных командиров сводилась к заявке на открытие артогня для подавления огневых точек противника» [76] . В качестве курьеза упоминалось о неоднократных заявках на уничтожение отдельных групп автоматчиков противника огнем гаубичных и пушечных артполков РГК [77] . С одной стороны, отмечался большой расход боеприпасов артиллерии крупных калибров (122-мм гаубичных – 2,1 боекомплекта, 122-мм пушечных – 5,2 боекомплекта, 152-мм гаубичных – 3,4 боекомплекта, 152-мм пушечных – 4,6 боекомплекта [78] ); с другой стороны, констатировалось, что расход боеприпасов полковых орудий составляет 1,1 боекомплекта, 45-мм снарядов « израсходованы единицы» [79] , а расход боекомплекта танковыми орудиями составляет в среднем 6 снарядов на танк за 20 дней боев [80] .

Своеобразным итогом осмысления опыта управления войсками, организации боевых действий и боевого применения войск можно считать выступление на разборе итогов операции начальника оперативного отдела штаба армии полковника Зиберова: « Каждая боевая операция заканчивается победой или поражением. Но бывают такие, которые кончаются ни тем, ни другим. Таких операций много в истории. Мы в своей операции не имели позора и не приобрели славы, о которой заговорили бы далеко за пределами нашей армии. Мы имели на это шансы. Мы не сделали того, чего могли сделать.

Несмотря на такой исход нашей операции, она оставила большие уроки, которые надо изучать, чтобы в будущем иметь меньше недочетов и ошибок.

Мы не добились больших успехов в силу многих причин. Главнейшие из них следующие.

Первое. Мы, с точки зрения оперативнотактического искусства, воевали в разрез важнейшим основам военного искусства. Так воевать можно только против слабого противника. Против такого противника, как немцы, надо воевать грамотно, искусно.

Военная наука учит – лучшими формами боя являются охват, обход, окружение. Так учит устав, так учит опыт многих войн и боевых операций. Применяя эти формы, побеждали в далекие времена, используя эти лучшие формы боя, побеждают сейчас.

Мы в своих операциях, ни в ротном, ни в бригадном, ни в корпусном масштабе не применили лучших форм боя. Мы выдавливали противника, гнали перед собою, когда имели возможность охватывать, окружать его боевые порядки. В результате мы несли большие потери, нанося слабые удары врагу. Мы боялись применить лучшие формы боя, чтобы самим не попасть в окружение. Бывают и такие случаи. Но против этого надо иметь противодействие, обеспечение флангов, сильные вторые, третьи эшелоны. Мы их иметь могли.

На войне немало риска. В нашей операции мы могли идти на риск разумный, рассчитанный. Без этого нет победы. Это один из наших крупных недочетов.

Второе. Мы в нашей операции не применили второго основного принципа в массовом применении танков. Удары наши были «растопыренными пальцами». Копцов [81] здесь говорил о действиях его корпуса под Ожигово; он говорил как о важнейшей операции корпуса у этого пункта. Мы с ним вместе были на его КП и наблюдали «сражение» его корпуса. Но больше 9 танков в этом «сражении» мы так и не увидели. Должен был вступить в бой командир 195-й танковой бригады с остальными танками. Мы его за несколько часов так и не дождались. Другая бригада корпуса Копцова действовала у Волосово, а третья в резерве. Так примерно было на других участках. Обычно танки участвовали группами (ротами) по 10–15 танков, редко батальонами. Где и кто пустил сразу в бой 100–200 танков? Никто. А это мы сделать могли. Мы в трех корпусах имели 508 танков.

Некоторые считают, что большое количество танков нельзя было применить по условиям местности. Это неверно. Мы плохо изучаем местность, мы хуже врага знаем нашу родную землю. Ведь не секрет, когда радистка к 40 добавила ноль и получилось «400 танков противника» появилось в направлении Госьково, никто не заявил, что в этом направлении противник не сможет использовать такое количество танков по условиям местности. Получался парадокс – мы не можем там применить и сто танков из-за плохой местности, а противник может применить 400 танков. Вот как получается нелогично.

В действительности мы вдоль опушки лесов в направлении Озеренский, Мызин или через высоту 250.2 могли применить 100–200 танков. Противник не устоял бы против этого железного катка, поддерживаемого таким большим количеством артиллерии, которое было у нас. Мы бы смели его. Пехота пошла бы за танками. Она у нас была устойчивая, хорошая пехота.