Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Дик Филип Киндред. Страница 144

— Да, — сказала она, — не жди; скорее, Джозеф, ради всего святого.

Ему не пришлось ждать. Она сумела расслабиться и принять его; собственной рукой направила, впустила до предела и замерла, опершись на сжатые кулаки. Внутри она оказалась очень теплой; теплее, чем она, у него никогда никого не было. Она закрыла глаза, прислушиваясь к своему ритму. Мускулы ее таза напряглись и стали мелко пульсировать; затем в работу включилось все тело, вплоть до груди и набухших сосков. Он так быстро вошел в нее, что никто из них не произнес и слова.

Когда дело было кончено, по ее коже пробежала дрожь; она вся затвердела, а затем снова обмякла. Потом глубоко вздохнула, вытянулась на спине, разжала кулаки и с умиротворенным видом положила ладони на живот.

Шиллинг, чуть помедлив, осторожно вышел из нее. Мэри Энн ничего не сказала. Когда он уже оделся и встал, она шевельнулась, открыла глаза и села.

Тихим голосом она робко произнесла:

— Раньше со мной такого не бывало. Я никогда ничего не чувствовала внутри. Со мной что–то делали, а я сама — нет.

— Это хорошо, — уверил он ее.

Она нашла свою одежду и стала одеваться. Он не удержался и посмотрел на часы. С тех пор, как они спустились в кладовую, прошло всего десять минут. В это сложно было поверить, но это было так. Если б они пошли наверх и поставили кофе, он бы только поспел.

— Ты как, Мэри Энн? — спросил он, когда девушка оделась.

Она потянулась, встряхнулась по–звериному и рысцой поскакала к лестнице.

— Мне хорошо. Только очень хочется есть. Может, мы сходим куда–нибудь перекусить?

— Прямо сейчас? — рассмеялся он.

Она остановилась на середине лестницы и обернулась к нему.

— А почему нет? Что в этом такого?

— Ничего.

Поднявшись по лестнице, он встал у нее за спиной. Казалось, она ничего не имела против; тогда он приобнял ее за талию, и она снова не стала возражать. Откинувшись на него, она расслабилась и довольно мурлыкнула. Он положил руку ей на грудь, и даже это ее устраивало; более того, она прикрыла его руку своей и прижимала к себе, пока он не нащупал ее ребра.

— Куда ты хочешь пойти? — спросил он, выпуская ее из объятий.

— Куда угодно. Где есть горячие пирожки, и ветчина, и кофе. Вот чего мне хочется. И побольше.

Она живо поднялась по лестнице.

— Идет? — спросила она. Ее силуэт возвышался над ним.

— Идет, — охотно согласился он и протянул руку, чтобы выключить свет в подвале.

Глава 16

Они пришли в закусочную «Пасифик стар» — деревянный домик на самом отшибе делового района. Мэри Энн открыла сетчатую дверь и вошла. У стойки сидели, пили кофе и читали зеленые странички спортивных новостей «Сан–Франциско кроникл» таксист и двое рабочих в кожанках. В одной из кабинок чинно сидела темнокожая пара.

— А можно я возьму все, чего мне захочется?

С искрящимися глазами она проскользнула в свободную кабинку в самом конце.

— Конечно, — согласился Шиллинг, раскрывая меню.

— А хочется все того же, что я сказала. Здесь это подают?

— Если нет, мы пойдем в другое место.

Официант — длиннорукий грек в замызганном белом фартуке — подошел и принял у них заказ.

— А долго ждать? — спросила Мэри Энн, когда грек удалился, чтобы достать из холодильника ветчину. — Ведь нам не придется ждать долго?

— Пару минут, не больше.

— Я помираю от голода. — Она принялась читать названия песен в музыкальном автомате. — Ты посмотри, здесь одни танцевальные мелодии. Все из серии «Джаз в филармонии» [131]… А можно я поставлю одну? Можно вот эту — Роя Брауна? Она называется «Good Rockin’ Tonight». Ты не против?

Он нащупал и придвинул к ней по столу несколько монет.

— Спасибо, — смущенно сказала она, опуская монету в автомат и набирая номер композиции. Кафе загудело от звука альт–саксофона.

— Наверное, это ужасно, — сказала Мэри Энн, когда шум наконец стих.

Она не стала брать больше монет, и Шиллинг спросил:

— Может, еще поставишь?

— Какой в них толк.

— Не говори так. В своей области они настоящие артисты. Я не хочу, чтобы ты отказывалась от того, что тебе нравится, ради моих вкусов.

— Но то, что нравится тебе, — лучше.

— Вовсе не обязательно.

— Если не лучше, то почему же тебе это нравится? — Мэри Энн жадно потянулась за салфеткой. — А вот и еда. Я хочу пригласить Гарри поесть с нами. Это Гарри несет нам еду, — пояснила она.

— А откуда ты знаешь, что его зовут Гарри?

— Просто знаю; всех греков так зовут.

Когда официант подошел к столику и стал расставлять тарелки с едой, Мэри Энн объявила:

— Гарри, пожалуйста, присядь; мы хотим, чтоб ты поел с нами.

— Извините, мисс, — ухмыльнулся грек.

— Да ладно. Закажи, что хочешь. За наш счет.

— Я на диете, — сказал грек, протирая стол влажной тряпкой, — мне ничего нельзя, кроме апельсинового сока.

— Что–то не верится, что он настоящий грек, — призналась Мэри Энн Шиллингу, кода официант отошел, — наверняка его даже не Гарри зовут.

— Может, и нет, — согласился Шиллинг, приступая к еде.

Было вкусно, и он обильно поужинал. Немного позже и Мэри Энн, сидевшая напротив него, допила последнюю чашку кофе, отодвинула тарелку и сказала:

— Я все.

И правда, она опустошила свою тарелку дочиста. Закурив сигарету, она улыбнулась ему через влажно–желтый стол.

— Ты не наелась? Хочешь еще?

— Нет. Мне хватит.

Она рассеянно огляделась по сторонам.

— Интересно, а каково это — быть хозяином маленького кафе? Можешь есть что хочешь и когда хочешь. Можно и жить прямо тут… как ты думаешь, он здесь и живет? Ты думаешь, у него большая семья?

— У всех греков большие семьи.

Девушка неутомимо барабанила пальцами по столешнице.

— А может, прогуляемся? Хотя ты, наверное, не любишь ходить пешком?

— Раньше, пока не купил машину, я все время ходил пешком. И вроде бы не особенно страдал.

Он закончил есть, промокнул рот платком и встал.

— Так что пойдем, прогуляемся.

Он заплатил Гарри, который развалился за кассой, и они вышли на темную улицу. Прохожих было уже меньше, и в большинстве магазинов выключили электричество на ночь. Руки в карманах, сумочка под мышкой, Мэри Энн шагала вперед. Шиллинг шел за ней, позволяя ей самой выбирать путь. Однако она сама не знала, куда направиться, и в конце квартала остановилась.

— Куда захотим, туда и пойдем, — объявила она.

— Воистину.

— А сколько могли бы пройти, как ты думаешь? До восхода смогли бы?

— Ну, наверное, нет, — была четверть двенадцатого, — нам бы пришлось идти семь часов.

— И докуда бы мы тогда дошли?

Он стал подсчитывать.

— Если по главному шоссе, то могли бы добраться до Лос–Гатоса.

— А ты был когда–нибудь в Лос–Гатосе?

— Был однажды. В сорок девятом, еще когда работал в «Эллисон и Хирш». У меня был отпуск, и мы направлялись в Санта–Крус.

— А кто это — мы? — поинтересовалась Мэри Энн.

— Макс и я.

— А насколько вы были близки с Бет? — спросила она, медленно переходя улицу.

— Однажды мы были очень близки.

— Так же близки, как мы с тобой?

— Нет, не настолько. — Он хотел быть с ней честным, поэтому он добавил: — Мы провели ночь в лачуге на берегу Потомака, в будке при шлюзе на старом канале. На следующее утро я привез ее обратно в город.

— Тогда–то Дэнни Кумбс и пытался тебя убить?

— Да, — признался он.

— Значит, тогда ты сказал мне неправду, — произнесла она, но в ее голосе не было злости. — Ты сказал, что ты с нею не был.

— Бет еще не была его женой.

Теперь он не мог сказать ей правду — она не поняла бы. Такое нужно пережить, чтобы понять.

— Ты любил ее?

— Нет, совершенно не любил. С моей стороны это была ошибка — я всегда сожалел об этом.

— Но меня ты любишь.

— Да, — сказал он. И в этом он был абсолютно уверен.