Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна. Страница 32

– А ты что?

– А что я? Ухожу. У нас же свобода слова. А попробовала бы она так отцу сказать! Ты представляешь, они его видят пару часов в сутки, а ждут так, словно с фронта. Ирка даже слезу пускает от радости. Нюня какая-то. Засмеется и заплачет. В мгновение переключается.

– А что в этом удивительного? Ты тоже меня ждала в прихожей часами, Глаша даже тебе стульчик ставила, чтобы из-под двери не дуло. Бороться было бесполезно. Вот и они так же.

– Но мне-то, кроме тебя, ждать было некого. А у них есть мать. Хотя все говорит о том, что их мать – это их отец.

– Ты ревнуешь? – без нажима поинтересовался Георгий Константинович.

– Да, – молниеносно согласилась Аурика.

– Это хорошо, – задумчиво произнес Одобеску. – Это значит, что ты в них нуждаешься больше, чем они в тебе. Счастливые девочки, живут с ощущением абсолютной стабильности: мама – в доме, папа – придет, все хорошо, все правильно. Ни о чем не нужно беспокоиться.

– Но мне же это неприятно!

– Что тебе неприятно? Что ты мать счастливых детей?

– Ты меня успокаиваешь?

– Конечно, успокаиваю. А что ты хотела услышать?

– Ну, например, скажи, что они меня любят.

– Они тебя любят.

– Что нуждаются.

– Нуждаются, но просто не так остро, как раньше, когда их жизнь целиком и полностью зависела от тебя.

– А мне кажется, это не так. Они меня не любят, не больно-то и нуждаются и вообще – я им, в отличие от отца, абсолютно неинтересна.

– Ты заблуждаешься. В большинстве семей константа – это мама. Ее присутствие так же незаметно, как воздух: дышишь себе, и все, и не задумываешься, что произойдет, если воздуха окажется недостаточно. Только сразу предупреждаю тебя, Аурика, не вздумай проверять это на практике. Не закатывай истерик, не изображай симптомов тяжелых недугов, не обижайся на своих детей. Материнская обида – разрушительная энергия. И знаешь, что еще? Дай своим детям возможность любить обоих родителей с одинаковой силой.

– Его больше, – не удержалась, чтобы не вставить, посветлевшая лицом Золотинка.

– Ну вот, опять ты за свое! Наберись терпения. Твое время еще не пришло. Ты им пока непонятна, это пугает. И вообще? Ты наряжаешься в их присутствии? Поешь песни? Танцуешь дурацкие танцы?

– Я что, сумасшедшая? – Аурику начали раздражать безумные вопросы отца.

– Тогда стань ею.

– Как?

– Не разочаровывай меня, дорогая! – взмолился Георгий Константинович. – Уж кому-кому, а тебе фантазии не занимать. И вообще: как ты умудрилась вырасти так быстро, что забыла, каким ты была ребенком?!

– Каким?

– Ты была прекрасным ребенком, – Одобеску даже закрыл глаза, а потом открыл их и с воодушевлением заговорил: – Прекрасным! Чудесным! Веселым! Жизнерадостным!

– У меня такое чувство, что это не про меня, – не поверила Аурика.

– Уж поверь мне, – насупился Георгий Константинович.

– Мои дети другие.

– Такие же. Просто ты слишком строга к ним, а это – девочки. Их нужно баловать, лелеять, а не заставлять сдавать экзамены на соответствие маминому идеалу.

– Да какому идеалу?! – зароптала измотанная разговором младшая Одобеску. – Дети тут вообще ни при чем!

– В смысле?

– Я плохая мать, – разрыдалась Аурика и уткнулась отцу в плечо. – Я неласковая, вспыльчивая, завистливая, меня раздражают собственные дети, я все время вижу в них недостатки и не могу любоваться собственными творениями. И вообще – я с удовольствием хожу на работу, хотя по закону могла бы сидеть дома. Но дома мне невыносимо: я не хочу готовить, не хочу убираться, не хочу видеть, как они болеют. А на работе я отдыхаю. И я, если честно, даже не понимаю, зачем я их рожала. Четверых! Это ужасно, но я вполне могла бы без них обойтись. Уж я-то знаю! Ду-у-ура! Лучше бы докторскую написала!

Георгий Константинович дождался, когда рыдания дочери пошли на спад, и, поправив ей волосы, развернул к себе так, чтобы их глаза оказались на одном уровне:

– Аурика, детка, ты совсем запуталась. Тут какая-то ошибка: плохая мать никогда не задается такими вопросами. Плохая мать никогда не пытается стать лучше. Плохая мать лишена сомнений. Ты просто устала. Тебе нужен отдых: четверо детей, а тебе всего-то тридцать четыре года. Поезжай, отдохни. Хочешь одна, хочешь – с Мишей. Рождение детей – это прекрасно, но это, прости меня, девочка, не единственное предназначение женщины. Поэтому, пусть извинит меня мой дорогой зять, на твоем месте я бы поехал один.

– А как же?

– А так же. Здесь я, Глаша, Миша. На работе можно договориться. Наконец – взять больничный. Поезжай, Золотинка.

– Я не могу, – пожаловалась Аурика.

– Можешь, – прикрикнул Георгий Константинович и обнял дочь: – Можешь. И я как отец на этом настаиваю, потому что люблю тебя больше жизни. И мне сейчас все равно, как отреагирует твоя семья на принятое тобою решение. Главное, чтобы мой ребенок был счастлив.

– Ты – провокатор, – улыбнулась ему Аурика.

– Я не провокатор, – Одобеску вальяжно облокотился на спинку дивана. – Я – отец.

– Вообще-то, ты еще и дед, – напомнила ему дочь.

– Как дед, я тоже настаиваю на твоем отъезде, потому что, как деда, меня очень беспокоит тот факт, что мои драгоценные внучки видят перед собой вместо спокойной, красивой и уравновешенной матери измученное и нервное существо с плохим цветом лица.

– Я что? Плохо выгляжу? – напугалась Аурика.

– Ты выглядишь прекрасно, – улыбнулся барон.

– Я люблю тебя, – потянулась к отцу Золотинка, на что Георгий Константинович мстительно произнес:

– Напоминаю, последний раз я это слышал много лет тому назад, но я же не ставлю под сомнение твою любовь. Потому что я умный и терпеливый, чего нельзя сказать о тебе, дорогая моя девочка, умудрившаяся обидеться на весь мир в лице своих дочек. Аурика Георгиевна, вам нужно работать. Над собой.

К сожалению, многие советы младшая Одобеску понимала буквально. И в стремлении тщательно выполнить все рекомендации не знала меры. Слова отца о том, что надо быть чуть-чуть сумасшедшей, Аурика попыталась претворить в жизнь фактически сразу же, как только покинула отчий дом в Спиридоньевском переулке. Вместо того чтобы отправиться в свою квартиру на улице Горького, окрыленная прекрасными перспективами женщина (что-что, а надежды внушать Георгий Константинович умел мастерски!) спустилась в метро, добралась до площади Дзержинского и на радость продавщицы в одном из отделов детского мира сразу купила шесть целлулоидных масок.

– Можно разные? – обратилась она к зевающей девушке, навалившейся грудью на прилавок.

– Где я их возьму, разные-то? – изумилась та, как будто ее попросили о чем-то в принципе невозможном.

– Где-то надо взять, – голос Аурики стал строже, и она надменно посмотрела прямо в глаза девушке.

– Счас посмотрю, – тут же стушевалась продавщица и юркнула под прилавок.

Совсем разные купить не получилось. Коза, волк, три поросенка и козленок. «Алюль», – произнесла про себя затейница и зачем-то приложила маску козленка к своему лицу.

– Козу наденьте, – доброжелательно посоветовала ей девушка и записала на бумажке сумму, которую Аурика должна была заплатить в кассе. – Вообще-то сейчас не время. Маски обычно к Новому году привозят. А эти – старые. С прошлого года валяются. Хотите, приходите в ноябре-декабре. Будет из чего выбирать.

– Мне сейчас надо, – отказалась ждать покупательница и отправилась к кассе.

По дороге домой Аурика пыталась зримо представить, что она будет делать с приобретенным театральным реквизитом, но точного сценария в голове не образовывалось – все больше какие-то расплывчатые эпизоды, напоминающие фрагменты домашнего спектакля, где главная роль принадлежала Матери-Козе.

Подобное с Аурикой происходило довольно часто: загоревшись какой-то идеей, она все силы своей души посвящала невнятной цели, а потом искренне расстраивалась, что ничего путного из этого не вышло. «Не надо было торопиться», – придумывала себе оправдание Аурика Георгиевна и снимала с себя всяческую ответственность, списывая фиаско на нехватку времени и на недоброжелательное к ее инициативе расположение звезд. «Не в этом дело!» – неоднократно намекал муж на то, что причина скрыта в ней самой. «В твоем сознании есть некое размежевание посылки и вывода. А планирование – это алгоритм!» – пытался объяснить Коротич жене методику достижения любой цели. «Творчество – это не математика! – мгновенно воспламенялась Аурика и цитировала свое любимое: – В одну телегу…» – «Должна быть импровизация! Спонтанность!» – «Ты мне напоминаешь игрока в рулетку, который уповает на звезды», – мрачнел Михаил Кондратьевич и запирался у себя в кабинете, к которому через пять минут выстраивалась женская очередь с Наташкой во главе.