Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна. Страница 4

Пока Аурика собиралась с духом, а именно об этом она и поведала закадычной подруге, комсомолец Масляницын времени даром не терял и с завидным постоянством посещал общежитие университета, где проживали сговорчивые студентки, просвещенные в вопросах войны полов и выступавшие за дружбу между народами.

На вопрос Сергея: «Когда?» Аурика отвечала: «Скоро», – и ждала дня, когда квартира в Спиридоньевском переулке опустеет на какое-то время. Для этого исподволь уточнялись планы Георгия Константиновича, Глашу в расчет даже не брали: если в доме были гости, она старалась без нужды никогда не выходить из своей комнаты.

«Глаша не помешает», – опрометчиво рассуждала Аурика, даже не догадываясь о том, какую знаковую роль уготовили бывшей няньке сердобольные ангелы-хранители семьи Одобеску. Пока двадцатилетняя девица ломала голову над тем, какое задание дать наивной Глаше, чтобы отвлечь ее внимание, та, мирно полеживая на плече Георгия Константиновича, в деталях пересказывала разговор воспитанницы с той самой подругой, которую ровно через два дня отлучат от дома Одобеску раз и навсегда. Что-что, а отношения выяснять Аурика в принципе не умела, поэтому всегда скатывалась к оскорблениям. Помня об этом, Георгий Константинович редко когда позволял себе открытое сопротивление. Но в момент, когда дочь совсем уж палку перегибала, сквозь зубы выдавливал интеллигентное: «Аурика Георгиевна, извольте выйти вон».

До «извольте выйти вон» в этот раз не дошло, потому что вся накипь негодования досталась ни о чем не подозревающей и, в сущности, верной закадычной подруге, имя которой Аурика Одобеску категорически запретила упоминать в своем присутствии.

Разгневанная Аурика прижала ее к стене университетского коридора и громовым шепотом прошипела:

– Иуда! Что ты ему наговорила?

– Кому? – обмерла ошарашенная наперсница.

– Ты знаешь кому! – шипение Прекрасной Золотинки заполнило весь коридор. На двух студенток стали оборачиваться.

– Кому? – ни жива ни мертва повторила подруга.

– Хватит валять дурака! Только ты знала об этом…

– О чем? – никак не могла взять в толк бедная одногруппница.

Аурика не сдержалась и стукнула ее по плечу:

– Сволочь! Ненавижу тебя! Чтоб ноги твоей больше не было в моем доме!

Кто, спрашивается, после таких слов решится уточнить, что же все-таки случилось, отчего вельможная пани впала в такую немилость?! А ведь при более внимательном отношении к делу сообразительная Аурика легко могла бы обнаружить некоторые нестыковки во всей этой истории. Но страсти разыгрались нешуточные, и оскорбленная отказом девушка в речи предполагаемого жениха не заметила оговорок такого рода: «Да если бы я знал, кто твой отец, разве бы я сунулся?» или «Мне моя жизнь, между прочим, тоже дорога. Еще молодой – не нагулялся, а ты сразу – замуж!» Кстати, про «замуж» Аурика действительно поведала исключительно разжалованной в негодяйки подруге.

– Как ты думаешь, Глаша, – задумчиво произнесла зареванная Аурика, отхлебывая из стакана отвар валерьяны, заблаговременно приготовленный подлинной осведомительницей, – почему люди совершают предательство?

– Завидуют… – быстро среагировала Глаша и погладила воспитанницу по голове.

– А мужчины? – добавила вдогонку Аурика, словно те не люди.

– Не любют, – подлила масла в огонь бывшая нянька и заварила пустырник: «Хуже не будет».

В том, что Сергей Масляницын отказался от визита к румынской царевне, на самом деле не было ничего удивительного. Раздавленный рассказом Глаши, Георгий Константинович Одобеску шума поднимать не стал, а через доверенных лиц пригласил сексуально-прыткого студента в свой «кабинет», закрепленный за бароном в знаменитом «Колизее». Отказаться от приглашения Масляницын не мог: уж очень ласковы и одновременно настойчивы были просители. Брали под локоток, шептали на ухо, похлопывали по плечу. В общем, вели себя крайне бесцеремонно, хотя внешне – невероятно обходительно.

Увидев Георгия Константиновича, вальяжно рассевшегося в кресле «личного кабинета», Сергей от испуга покрылся красными пятнами. Внешнее сходство сидящего перед ним человека с той, что со дня на день должна была превратиться в еще один, причем не самый интересный экземпляр его коллекции, было поразительным и не вызывало никаких сомнений.

«Чего она могла ему наговорить?» – лихорадочно начал соображать студент Масляницын, пытаясь предвосхитить вопрос старшего Одобеску. Георгий Константинович гостя присесть не пригласил, видимо, наслаждаясь растерянностью молодого человека, который чуть не украл прямо из-под носа отцовское сокровище.

– Сергей Владиславович Масляницын? – наконец-то разжал губы отец Аурики. – Родом из Брянска, 1928 года рождения, студент третьего курса исторического факультета МГУ, член ВЛКСМ, проживающий в общежитии при университете, где имеет репутацию человека в интимных отношениях неразборчивого и легкомысленного. Так?

Масляницын сглотнул и кивнул головой, понимая, что любой вызов с его стороны может закончиться для него не самым лучшим образом.

– Разрешите представиться: Георгий Константинович Одобеску, отец Аурики, будем считать – неожиданно отменивший важную встречу в связи с предстоящими событиями матримониального свойства.

Что такое «матримониального», Сергей не понял, но слово ему не понравилось, от него исходила какая-то невнятная угроза.

– Я узнал, – кивнул Масляницын, не смея поднять голову.

– Что же вы, Сергей Владиславович, не поинтересуетесь, зачем вы здесь? – тихим голосом произнес Одобеску, и ироничная улыбка исчезла с его лица.

– Зачем? – с готовностью произнес студент.

– Затем, что до меня, вашего покорного слуги (Георгий Константинович, когда волновался, начинал говорить витиевато), дошли, так сказать, слухи о вашем романе с моей дочерью.

Масляницын отрицательно замотал головой.

– Нет, говорите, никакого романа? – Одобеску поднялся с кресла и подошел к еле живому от страха студенту, проклинающему тот день, когда нелегкая его дернула присесть рядом с чернобровой красавицей с горящими голодными очами. – Правильно, молодой человек. Я тоже так думаю: нет между вами никакого романа и быть не может. Ну, а коли вы все-таки будете настаивать на продолжении отношений с моей дочерью, а я об этом непременно узнаю, уверяю вас, Сергей Владиславович, то вынужден буду принять меры. Крайние, я бы так сказал, меры.

Георгий Константинович застыл над Масляницыным, а потом, взяв его за подбородок, резко поменял тон разговора и почти прикрикнул:

– А, может быть, вы и вправду хотите жениться на Аурике Георгиевне? Незамедлительно и на всю жизнь?!

Сергей повел подбородком – Одобеску хватку не ослабил. Наоборот, сделал свое прикосновение еще более унизительным, заложив Масляницыну за шею свою левую руку.

– Хотите? – прошептал он молодому человеку на ухо.

– Нет, – промычал студент, ибо произнести слово внятно, при условии, что твой подбородок зажат двумя цепкими пальцами врага, не было никакой возможности.

– Тогда зачем, юноша, вам понадобилась моя девочка? Разве к вашим услугам не готовы предоставить свои прелести многочисленные подружки, нрава легкомысленного и, я бы сказал, весьма вольного? Попробую догадаться! – Георгий Константинович наконец-то отпустил масляницынский подбородок: – Хотите, попробую?

Сергей изо всей силы замотал головой.

– Так вот! Девочка из хорошей семьи. Вся такая чернявенькая. Даже усики над губой. Вы ведь и правда верите в то, что черные усики над верхней женской губой – это признак темперамента? Она пышная. И к тому же, девственница! Как мило! И даже нервы щекочет: потому что у старого дурака-отца под боком… Та-а-ак?

Масляницын снова отрицательно покачал головой.

– Так. Я знаю, что так. Но вы, молодой человек, недооценили серьезность ситуации и наделали много ошибок. А за ошибки надо платить. Вы готовы платить?

– Я ничего не сделал, – наконец-то высвободился из объятий Одобеску Сергей Владиславович. – Я не настаивал. Аурика меня сама пригласила.