Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна. Страница 54

– Ничего подобного, – воспротивилась мать, пытаясь удержать зевоту. – Сначала растревожишь меня, а потом: «Спи, мама».

– А чем я тебя так растревожила? – вскинула брови Наталья Михайловна, вступившая в неравную борьбу со сном.

– Не чем, а кем, – поправила ее Аурика.

– Кем? – не поняла Наташа.

– Да… Кем! Иркой. Сама же сказала: «Не знаю, что с Ириной делать». Или, скажешь, ничего такого не говорила?

– Говорила, – Наталья Михайловна разом стала серьезной и даже потерла глаза, чтобы не заснуть. – Говорила. Смотрю я на нее – и ничего не понимаю. Что там, между ней и ее Белоусовым, происходит?!

– А то ты не знаешь? – Аурика Георгиевна посмотрела на старшую дочь как на полную дуру. – Кто ее заставлял выходить замуж за этого солдафона? У нее что, выбора не было? Такие мальчики рядом крутились: умные, воспитанные, из хороших семей, с хорошим образованием, с перспективами роста. Но твоя глупая Ирка сказала: «Не лезьте в мою жизнь!» Как ведь выговорила, тихоня! И мы с папой, два дурака, «не лезли», хотя надо было. Надо было, дорогая моя! Кстати, если бы в свое время ты меня тоже послушала, все было бы по-другому. Но вы хотели сами. Ну, а коли хотели, то и разгребайте это все сами! – зачем-то обиделась на детей Аурика и даже приподнялась на локте, чтобы заглянуть дочери в глаза.

– Ну, при чем тут это?

– Как это при чем? Как это при чем? – закудахтала мать и зачастила с еще большей скоростью: – Я сразу поняла, что все плохо закончится. Во-первых, военный.

– А что, это серьезный недостаток?

– Серьезный, – подтвердила Аурика. – На вас дома никто голос никто не повышал (после этих слов Наталья Михайловна незаметно для матери улыбнулась), а этот только и мог, что командовать. Как он твою сестру еще нормы ГТО не заставил сдавать! А она на все была согласна, лишь бы ее Белоусов был доволен. Разве ж так можно? Мужику в рот глядеть! Во-вторых, скажу я тебе, этот ее Белоусов – патологический ревнивец. Помнишь, как перед свадьбой это убожество закатило моей девочке скандал из-за того, что ей в метро уступили место, ошибочно предположив, что она в положении?

– Со мной тоже такое было, – улыбнулась Наташа, представив фигуру собственной сестры.

– С тобой такого не было! – категорично отмела сказанное Аурика Георгиевна, полагая, что старшая дочь имеет в виду приступ ревности.

Наташе стало обидно: она почувствовала, что мать в очередной раз проигнорировала ее жизненный опыт.

– Откуда ты знаешь? – возмутилась Наталья Михайловна. – О моей якобы беременности периодически распускают сплетни в институте, гадая, кто же отец ребенка: человек со стороны? Местный? Или вообще, не дай бог, студент?

– А-а-а… – протянула Аурика и снова допустила очередную бестактность: – Я не это имела в виду.

– А что ты имела в виду? Что меня нельзя приревновать, потому что некому?

– Ну что ты злишься? Ну что ты опять злишься?! – вскипела Аурика Георгиевна и перевернулась на спину. – Мы, если ты не забыла, об Ирке разговариваем.

– Это не мы разговариваем, а ты… Во-первых, солдафон. Во-вторых, патологический ревнивец, – напомнила Наташа.

– А в-третьих, – продолжила Аурика, словно перед этим не было никакой размолвки, – он недалекого ума человек.

«Как-то она мягко», – подумала Наталья Михайловна и улыбнулась, потому что мать тут же вернулась к своему прежнему образу и фактически прокричала:

– Наташа, он идио-о-о-т!

«Идио-о-о-от» звучало очень убедительно, потому что только идиот мог приставить к собственной жене молодого лейтенанта, чтобы проверить ту на моральную устойчивость. И это при том, что Ирина была из породы тех женщин, которые в принципе лишены кокетства. Она, неоднократно говаривала Аурика, лишнюю пуговицу на блузке постесняется расстегнуть, а не то что «мужику посмотреть ниже пояса».

Попавшему как кур в ощип лейтенанту навязанная роль была противна, и он, заикаясь, рассказал молодой жене командира всю правду, покаянно повесив на грудь свою кудрявую белую голову.

– А ведь у меня девушка есть, – пожаловался юноша Ирине и тут же добавил: – И не могу я так, по приказу.

– А чем грозит невыполнение приказа? – полюбопытствовала Ирина Михайловна Коротич, выпускница физико-математического факультета педагогического института, владеющая не только умением выявлять закономерности, но и прогнозировать их с учетом психологических особенностей пола и возраста. (Правда, эти знания ей никогда не помогали.)

– Не знаю, – выдохнул лейтенант.

– Значит, надо выполнять, – посоветовала Ирина, но тут же предупредила: – Но будет хуже, я уверена. За усердие вас не похвалит и обязательно при случае отыграется. Злопамятный он у меня, товарищ лейтенант, – грустно пошутила она и опустила глаза: ей было стыдно.

Злопамятность майора Белоусова, так же, как и немногословность Валентина Евгеньевича Спицына, стала в семье Коротичей притчей во языцех.

«Как же, должно быть, его обижали в детстве, если он позволяет себе такие вещи?» – недоумевал Михаил Кондратьевич, размышлявший над тем, как детские травмы мешают взрослой жизни. «А моя дочь здесь при чем?» – взбунтовалась Аурика и пообещала дойти до Министерства обороны, пытаясь воспользоваться связями Георгия Константиновича. И когда тот отказался, тут же обвинила его в жестокосердии: «Тебе что, безразлична судьба моей дочери?» – «Нет», – заверил свою разгневанную Золотинку барон Одобеску. «Тогда почему ты не хочешь мне помочь?» – бесновалась Аурика. «А что с тобой происходит?» – недоумевал Георгий Константинович и хитро смотрел на дочь. «Со мной – ничего», – торопилась уверить отца Аурика. «Тогда зачем тебе моя помощь?» – задавал самый главный вопрос барон, отчего Прекрасная Золотинка впадала в ступор и застывала с открытым ртом. «Пока твоя дочь сама не попросит тебя о помощи, ты ей не поможешь. Нельзя добиться внешних изменений, если они не сопровождаются внутренними», – отвечал Георгий Константинович и вспоминал историю с Масляницыным, которая в корне противоречила вышесказанному. Это на какое-то время делало его позицию неустойчивой, но Одобеску довольно скоро восстанавливался и призывал зятя в свидетели: «Дорогой Миша, вспомните историю вашей свадьбы…» – «Не могу с вами согласиться, – вдруг решался на сопротивление Коротич. – Кто, как не вы, немало поспособствовали тому, чтобы она состоялась?!» – «Это не я, – с пафосом изрекал Георгий Константинович. – Это судьба». – «Да, – соглашалась Аурика, а потом спешно добавляла: – Нет, – а еще через секунду, – не знаю…»

«Да – нет – не знаю», – периодически произносила и сама Ирина. На вопрос старшей сестры: «Ты хочешь развестись со своим Белоусовым?» – она торопилась ответить: «Да», – особенно если вспоминала обидные упреки мужа в том, что не способна к деторождению. «Хоть из детского дома ребенка бери!» – вопил озверевший от очередной неудачи майор и обкладывал жену виртуозным трехэтажным. «Так разводись!» – советовали возмущенные поведением зятя Аурика и Наташа. «Нет!» – отказывалась Ирина, аргументируя свой ответ невнятным «еще не время». «А когда будет время?» – требовала определенности Аурика Георгиевна. «Не знаю», – опускала голову третья по счету дочь и уходила к отцу в кабинет. «Ну что ты, Иришечка? – обнимал ее Михаил Кондратьевич и терпеливо ждал, когда та выплачется. – Возвращайся домой, детка». – «А квартира?» – шмыгая носом, задавала Ирина типичный для Москвы вопрос. «Да бог с ней, с квартирой. Все равно – ведомственная», – успокаивал профессор Коротич свою Иришечку и с мольбой смотрел в ее грустные глаза.

– Наташка, – после недолгого молчания обратилась к дочери Аурика Георгиевна, заподозрившая, что дочь отнеслась к последнему ее замечанию равнодушно. – Неужели тебе все равно?

– Нет, – немного подумав, ответила Наталья Михайловна, – но встревать я не стану. Пусть решает сама. Не понимаю, что ее держит рядом с этим, как ты скажешь, «идиотом»?

Наташа была готова услышать в адрес Белоусова красноречивые проклятья, обычно произносимые Аурикой, но ничего подобного не последовало. Аурика Георгиевна снова повернулась на бок, приподнялась на локте и задумчиво произнесла: