Братство Бури (ЛП) - Райт Крис. Страница 8

Меня отправил сюда хан. В те времена мы беспрестанно воевали, друг с другом или с киданями, а мальчик с золотыми глазами был ценной добычей для всех.

Позже я прочел хроники тех войн, написанные имперскими летописцами. Мне пришлось постараться, ведь к своему стыду я так и не выучил их язык должным образом. В Легионе у многих были те же трудности. Возможно, хорчин и готик были слишком далеки друг от друга, чтобы мы могли легко воспринимать второй. Возможно, по этой причине мы и Империум всегда не понимали друг друга, даже в самом начале.

В любом случае эти летописцы упоминали места, о которых я никогда не слышал, и людей, которые никогда не жили, как например палатин Мундуса Плануса. Я не знаю, откуда они взяли эти имена. Когда мы сражались с киданями, мы называли их императора по его титулу — каган, хан ханов. Мы понятия не имели, каким было его родовое имя, хотя позже я узнал о нем. Его звали Кетугу Суого. Поскольку мы сохранили очень мало записей о себе, эти знания скудны. Возможно, я один из немногих оставшихся, кто знал его, и когда я умру, его имя исчезнет вместе со мной.

Имеет ли это значение? Имеет ли значение, что мы сражались с человеком, который никогда не жил на планете, о которой я никогда не слышал? Думаю, да. Имена важны, история важна.

Символы важны.

Я остался один, потому что так было нужно. Хан не отправил бы такого ценного человека в горы, если бы мог помочь. Он по собственному желанию выделил для охраны людей из собственного кешика, поклявшихся защищать меня, если враг пронюхает о моей уязвимости и попытается убить.

К сожалению для хана, небесное испытание предназначалось только для одного разума. У нас, на Чогорисе, были странные и скромные боги. Они показывались только одиноким душам и только там, где земля поднималась, чтобы встретить бесконечное небо, а покров между мирами был тонким и опасным.

Поэтому, даже зная, какая опасность ждет меня, воины хана оставили меня у подножья гор, и я совершил свой путь к вершинам в одиночестве. С самого начала восхождения я не оглядывался. Воздух был уже пронизывающим, он свистел под моим кафтаном и кусал кожу. Я дрожал, прижав руки к груди и наклонив голову.

Долины гор Улаав были прекрасны. В тенистых ущельях талая вода образовала озера зеленовато-синего цвета. На отвесных скалистых уступах темно-зеленым покрывалом, густым и блестящим, как лакированная броня, росли сосновые леса. Небо над вершинами было прозрачным, настолько ярко-синим, что больно было смотреть на него. Все здесь было суровым и чистым, заставляя двигаться, несмотря на царящий холод. Я понял, когда оказался неподалеку от вершин, почему боги остались здесь.

Помимо этого я ничего не чувствовал — ни видений, ни магических сил, ни всплесков сверхъестественной силы. Единственным признаком моей уникальности были глаза, и до сих пор они не принесли мне ничего, кроме проблем. Если бы не хан, меня, вероятно, уже давно убили бы, но он распознал мой потенциал раньше меня. Он был дальновидным человеком, с собственным представлением будущего Чогориса, которое я не мог понять в силу своей юности. Хан также осознавал, насколько полезным я мог быть для него, окажись он прав.

Я забирался все выше, следуя по тропам, которые редко проступали и были не более чем слабыми отпечатками на шатающихся камнях. Я остановился только, когда оказался высоко на восточных уступах. Голова кружилась от разряженного воздуха, и я видел, как далеко забрался.

Обе луны Чогориса взошли, несмотря на то, что на севере еще не село солнце. Я смотрел на огромный простор восточного Алтака — поросшую кустарником бесконечную равнину, которая тянулась дальше, чем кто-либо добирался. Отсюда я видел крошечные проблески лагерных костров в дебрях, отделенные огромными пустыми расстояниями, над которыми возвышалось мрачное небо.

Эти земли принадлежали хану, хотя в те дни власть над ними все еще оспаривали другие племена и кланы. За ними, до восточного горизонта лежало царство киданей.

Мне никогда не доводилось смотреть в такую даль. Я сел, прислонившись к выступу голой скалы, и глядел перед собой. Высоко над головой кружили ночные птицы, и я увидел первые звезды, появившиеся в холодном синем небе.

Я не знаю, сколько времени сидел там, единственная беззащитная душа на склонах Улаава, дрожащая, когда на мир опустилась ночь.

Мне следовало разжечь костер и начать сооружать укрытие. По какой-то причине я ничего не делал. Может быть, меня изнурило восхождение или головокружение от разряженного воздуха, но я не двигался. Скрестив ноги, я глядел на темнеющий Алтак, загипнотизированный крошечными золотыми огоньками, пылающими на равнине, очарованный их серебристыми двойниками на небосводе.

Тогда я почувствовал, что нахожусь в нужном месте. Мне не надо было ничего делать, или менять что-либо, или двигать.

Если что-то должно было случиться, оно случиться со мной здесь. Я буду ждать этого, так же терпеливо как адуу на узде.

Оно должно было найти меня. Я достаточно скитался.

Я проснулся неожиданно.

Это произошло слишком рано — небо было бархатисто черным, усеянным сверкающими звездами. Далекие костры все еще мигали в степи, изменив цвет на темно-синий. Было очень холодно, и ветер шевелил сухие ветки вокруг меня.

Я видел, как один за другим гасли костры на Алтаке. Они затухали, от чего равнина становилась еще более безжизненной — сплошная ничем не тревожимая пустота.

Я попытался пошевелиться. И понял, что могу скользить вверх, плывя по воздуху, словно это была вода. Я посмотрел на себя и увидел гладкое, покрытое перьями тело. Я быстро поднимался кругами, чувствуя, как легкий ветер возносит меня на дрожащих крыльях.

Горы исчезли подо мной. Изгиб горизонта опустился. На востоке, где лежали земли киданей, я увидел еще больше исчезающих огней. Весь мир растворялся во тьме.

Я парил, слегка поворачивая на высоких ветрах. Крикнул и услышал вопль ночной птицы. У меня было ощущение, словно я единственное живое существо на свете.

Вскоре я остался наедине со звездами. Они продолжали гореть серебром над головой. Я взлетел еще выше, хлопая крыльями в истончавшемся воздухе.

Я оказался среди них. Видел огни, горевшие на небосводе; языки бушующего пламени, мерцающего в темноте; предметы, которые не узнавал, могучие, закованные в железо, с носами, похожими на плуги, разорванные на части и превращенные в дрейфующие обломки. Силы, слишком колоссальные для понимания, сражались среди пустоты.

«Значит это боги», — мелькнула мысль.

Я проследовал мимо обломков этих предметов, восхищаясь образами и символами, выгравированными на вращающихся кусках металла. Я видел многоголовое змееподобное существо, высеченное на одном фрагменте, голову волка на другом. Затем увидел знакомый символ — разряд молнии на золотом и красном фоне, вечный знак ханов.

Часть меня понимала, что это были видения, а мое тело находилось там, где я его оставил — на склонах Улаава. Другая часть меня, возможно, более мудрая, осознавала, что я видел нечто реальное, более чем реальное, лежащее в основе самой действительности, словно столбы гэра, подпирающие ткань.

Затем, подобно кострам на Алтаке, огни среди звезд погасли. Все покрылось мраком. Но я знал, что больше не засну. Знал, что за мной кто-то шел.

Я был на равнине. Стоял полдень, а в чистом небе ярко пылало солнце. С гор дул ветер, шелестел кустарником и дергал мой кафтан.

Я посмотрел вниз и увидел чашу в левой руке. Она была глиняной, как все чаши орду. И почти до краев наполнена кроваво-красной жидкостью.

Я снова посмотрел вверх, прикрыв глаза от слепящего солнца, и увидел перед собой четыре фигуры. Их очертания были зыбкими, словно размытые маревом, вот только было совсем не жарко.

У всех были тела людей и головы животных. У одного — голова птицы с синими перьями и янтарными глазами, у другого — голова змеи, у третьего — красноглазого быка, а у последнего — гниющая голова рыбы, уже пожелтевшая от разложения.