Над кукушкиным гнездом (др. перевод) - Кизи Кен Элтон. Страница 41

— И-и-и-ааооООооммм… Земля, земля: вижу ракету; прицеливаюсь…

Мартини наклоняется вперед и целится над пультом через кольцо струйных насадок. Один глаз закрыт, другим смотрит в кольцо.

— Есть цель! Приготовиться… По цели… Огонь!

Руки отскочили от пульта, он резко выпрямился, волосы разлетелись, глаза выпучены, смотрят в сторону душевой кабины с таким диким испугом, что все картежники поворачиваются на стульях в попытке тоже увидеть что-нибудь, но не видят ничего, кроме пряжек на новых жестких брезентовых ремнях, висящих между струйными насадками.

Мартини оборачивается и смотрит в упор на Макмерфи. Только на него.

— Ты их видел? Видел?

— Кого, Март? Я ничего не вижу.

— В ремнях! Неужели не видел?

Макмерфи поворачивается, щурится и смотрит на душ.

— Не-a. Ничего.

— Подожди минуту. Им нужно, чтобы ты их увидел, — говорит Мартини.

— Черт тебя побери, Мартини, я же сказал, что не вижу! Никого! Понимаешь? И ничего!

— A-а, — произносит Мартини. Кивает головой и отворачивается от душевой кабины. — Ну что ж, я тоже их не видел. Это я так, пошутил.

Макмерфи снимает колоду и с треском тасует ее.

— М-да, не нравятся мне такие шутки, Март.

Снова снимает, тасует, и — вдруг карты разлетаются, будто колода взорвалась в его дрожащих руках.

Помню, это было в пятницу, через три недели после того, как мы голосовали насчет телевизора; всех, кто мог ходить, погнали в Главный корпус, якобы на рентген грудной клетки, нет ли туберкулеза, только я уверен, просто хотели проверить, как работает установленная в нас аппаратура.

Сидим в коридоре на длинной скамье, которая тянется до самой двери с надписью: «Рентген». Рядом с рентгеном дверь ЭЭНТ, где зимой нам проверяют горло. Напротив, вдоль коридора, еще одна скамья, она заканчивается у той самой металлической двери. С заклепками и без надписи. Рядом с ней дремлют два пациента между двумя черными, а еще кого-то уже лечат, я слышу его крики. Когда дверь со вздохом открывается внутрь, видно, как в комнате светятся радиолампы. Выкатывают жертву — она еще дымится, я хватаюсь за скамейку, чтобы не всосало в ту дверь. Черный и другой белый ставят на ноги одного со скамьи, он покачивается и спотыкается под воздействием лекарств, которыми его напичкали. Перед Шоковой обычно дают красные капсулы. Пациента вталкивают в дверь, техники подхватывают его под руки, но вот до него доходит, куда он попал, он начинает упираться в пол обеими ногами, чтобы не дать им затащить себя на стол, затем дверь со вздохом закрывается, лишь слышно, как металл стучит по обивке, и больше я его не вижу.

— Что у них там? — спрашивает Макмерфи Хардинга.

— Там? Ах, вы еще не имели такого удовольствия? Жаль. Это следовало бы пережить каждому. — Хардинг сплетает пальцы на затылке, откидывается назад и смотрит на дверь. — Это, друг мой, шоковая терапия, о которой я как-то рассказывал. Счастливчикам там предоставляют бесплатный полет на Луну. Хотя, если подумать, не совсем так, не полностью бесплатный. Просто вместо денег вы расплачиваетесь собственными мозговыми клетками, у каждого их миллиарды, так что подумаешь, несколько клеток? Вы даже не заметите.

Нахмурился и смотрит на одиноко сидящего на скамье пациента.

— Кажется, сегодня не густо посетителей, не то что в прошлом году. Ну что ж, такова жизнь, мода приходит и уходит. Боюсь, мы являемся свидетелями заката ЭШТ. Наша дорогая старшая сестра — одна из немногих, имеющих мужество отстаивать великую древнюю фолкнеровскую традицию лечения обделенных разумом: выжиганием по мозгу.

Открывается дверь. С жужжанием выползает каталка, никто ее не толкает, на двух колесах она сворачивает за угол и исчезает, надымив в коридоре. Макмерфи смотрит, как забирают последнего, и дверь закрывается.

— Значит, вот они чем занимаются? — Макмерфи какое-то время прислушивается. — Берут больного туда и пропускают через башку электричество?

— Да. Так это можно кратко сформулировать.

— И на черта это нужно?

— Как? Для блага пациентов, разумеется. Здесь все делается для нашего блага. Побывав только у нас в отделении, вы можете вполне убедиться в том, что больница — это огромный эффективный механизм, который функционировал бы даже и без пациентов, но это не так. ЭШТ не всегда используется как средство наказания, хотя мисс Вредчет прибегает к нему именно в этих целях, и со стороны медперсонала это отнюдь не чистейший садизм. Именно шок вернул сознание многим, кого считали неизлечимыми, равно как некоторым другим помогла лоботомия и лейкотомия. Но лечение шоком имеет ряд преимуществ: недорого, быстро и совершенно безболезненно. Шок просто искусственно вызывает припадок.

— Что за жизнь, — стонет Сефелт. — Одним дают таблетки, чтобы предотвратить припадок, другим дают шок, чтобы его вызвать.

Хардинг наклоняется ближе к Макмерфи и объясняет:

— А знаете, кто его придумал? Два психиатра отправились однажды на скотобойню по каким-то одному Богу известным извращенным мотивам и решили понаблюдать, как забивают скот ударом кувалды между глаз. Они заметили, что не каждое животное сразу подыхает, а некоторые валятся на пол в состоянии, напоминающем судороги при эпилепсии. «Ah, zo [8], — воскликнул первый врач. — Это есть, что нам нужно для наш пациент, — искусственный припадок!» Его коллега, конечно, согласился. Было известно, что люди после эпилептического припадка на какое-то время становятся спокойней и уравновешенней, а совершенно неконтактные буйные после судорог могут нормально разговаривать. Правда, никто не знал почему, да и сейчас не знают. Однако было очевидно, что если бы имелась возможность вызывать искусственный припадок у неэпилептиков, то результаты могли быть весьма благоприятными. А тут перед ними стоял человек, постоянно вызывавший искусственные припадки с удивительным апломбом.

Скэнлон говорит, будто думал, что мужик работал бомбой, а не кувалдой, но Хардинг отвечает, что не принимает его замечаний к сведению, и продолжает объяснять:

— Мясник пользовался кувалдой. И вот здесь у коллег возникли сомнения. В конце концов человек не корова. Где гарантия, что кувалда не соскользнет и не перебьет нос? А может, даже выбьет все зубы? Что тогда делать при нынешних ценах на протезирование? Если уж придется бить человека по голове, нужно поискать что-нибудь понадежней и поточней кувалды; и они наконец сошлись на электричестве.

— Боже, неужели они не подумали, что это может навредить? Почему люди не подняли шум?

— Я не уверен, что вы полностью и глубоко понимаете людей, друг мой; у нас в стране если что-то не так, то чем быстрее поправить это, тем лучше.

Макмерфи качает головой.

— Ого! Электричество в голову. Все равно что электрический стул за убийство.

— Вы себе даже не представляете, насколько близки цели этих двух мероприятий: оба они средства лечения.

— Так ты говоришь, совсем не больно?

— Гарантирую. Совершенно безболезненно. Вспышка — и вы мгновенно теряете сознание. Никакого газа, никакой кувалды. Абсолютно безболезненно. Но весь фокус в том, что второго раза никто не хочет. Вы… меняетесь. Забываетесь. Это как если бы… — Он прижимает руки к вискам и зажмуривается. — Как удар, запускающий дикое колесо образов, эмоций, воспоминаний. Вы видели такую рулетку: хозяин берет твою ставку, нажимает на кнопку. Дзинь! Лампочки, музыка, цифры кружатся и кружатся в водовороте; может быть, вы выиграете там, где оно остановится, а может быть, проиграете и вынуждены будете играть снова. Плати тогда еще за один раз, сынок, плати.

— Спокойней, Хардинг.

Открывается дверь, выезжает каталка, на ней под простыней пациент, а техники идут пить кофе. Макмерфи запускает пальцы в волосы.

— Никак у меня в голове не вмещается: ну и дела здесь творятся!

— Что именно? Лечение шоком?

— Да-а. Нет, не только. Все это… — Он делает обобщающий жест. — Все, что здесь происходит.