Как бороться с «агентами влияния» - Бобков Филипп Денисович. Страница 26

Андропов так реагировал на все, что было связано с несправедливостью. Так он поступил в день похорон Василия Шукшина, творчество которого высоко ценил. Когда кто-то вдруг инспирировал слух о запрете хоронить писателя на Новодевичьем кладбище, Юрий Владимирович вмешался и сорвал явную провокацию.

Через частности видится личность – заботясь о доверии народа к государству, Андропов укреплял государственную власть. В обществе уже нарастали угрожавшие стабильности негативные процессы, нарастала напряженность в межнациональных отношениях в ряде районов страны, ощущалась разбалансированность планов развития экономики. Информационные службы скрывали тем временем реальное положение дел…

* * *

Расскажу о деятельности Ю. В. Андропова по порядку.

На первомайских трибунах 1967 года осведомленные люди обсуждали возможную скорую смену действующего на тот момент руководителя КГБ В. Е. Семичастного. Но назначения на этот пост именно Андропова никто не ожидал. Впоследствии этот факт стали связывать с трагедией, случившейся со Светланой Аллилуевой, но к приходу в КГБ Андропова это не имело никакого отношения. Хотя ему и пришлось немало сделать для нейтрализации пропагандистских акций Запада, которые они развязали, воспользовавшись этой трагедией.

На самом деле Светлана Аллилуева уехала в Индию с прахом супруга с разрешения руководителей государства. Она выполняла завет покойного, и никто не мог ей в этом препятствовать. Находилась она в Индии около трех месяцев и на 6 марта 1967 года имела билет на самолет Дели – Москва. Почти двое суток провела в посольстве Дели, накануне вылета обедала у посла СССР в Индии Бенедиктова, одного из бывших, наиболее заметных наркомов, воспитанных Сталиным. После обеда осталась в одиночестве, так как посольство занялось обеспечением очередного официального мероприятия: в Дели прилетел с визитом начальник Генштаба Советской армии. Происходило это 5 марта, но никто не вспомнил в этот день имя отца Светланы. Не высказал ей нужных слов по поводу даты смерти ее отца. Возможно, это и привело ее к роковому шагу.

Все понимали, что случившееся послужило лишь поводом для смены руководства КГБ. Тем более с того мартовского дня прошло более двух месяцев, и никто, ни в каких сферах, не искал виновных за ее отъезд. Смена происходила в связи с борьбой двух группировок в верхнем эшелоне власти при Брежневе. Семичастный был близок к Шелепину, а именно рост влияния последнего в партии и в государстве и вызвал борьбу. Тем, кто активно стремился этот рост прекратить, удалось склонить Брежнева снять Семичастного.

Андропов никогда не примыкал ни к каким группировкам, был далек от всякого рода интриг, и решение Брежнева назначить его на пост руководителя КГБ было безошибочным. В самом комитете положение в то время было сложное и напряженное. Оно объяснялось распрями между отдельными группами руководящих работников. Основную группу составляли бывшие партийные работники, которые появились у нас после ареста Абакумова. Они занимали ключевые посты и считали себя, по прошествии полутора десятка лет, заслуживающими ведущего положения, держали оборону против новых молодых сотрудников, которым Шелепин и Семичастный открывали дорогу на руководящие посты. Бывшие партработники не хотели сдавать своих позиций, в какой-то мере и это тоже решило судьбу Семичастного.

Трудно приходилось профессиональным работникам, которые несли на себе всю тяжесть оперативной работы, – никто не знал, как поведет себя новый председатель. С приходом Андропова на первый план вышли бывшие партработники, они очень старались сразу зарекомендовать себя его сторонниками. И здесь проявилось то, что вызвало уважение и первые ростки доверия к Андропову: он не тронул профессионалов, не стал реагировать на лесть…

Доверие к Андропову росло и по мере его вхождения в дела, укреплялось принимаемыми решениями, подходом к анализу оперативных ситуаций, отношением к людям.

На всех произвело впечатление и вызвало одобрение первое телеграфное указание на места, определявшее подход нового председателя к решению проблем государственной безопасности страны. Прежде всего: действия чекистов должны быть известны и понятны населению. Так не только поощрялась, но и приобретала реальное содержание гласность. Вошло в рабочий график постоянное открытое общение сотрудников КГБ с населением, обязательное информирование общества через средства массовой информации. Чекисты стали частыми лекторами и докладчиками в рабочих, студенческих, творческих аудиториях, на различного рода собраниях общественности.

С первых дней работы Андропова в КГБ стал повышаться и без того высокий уровень требовательности к исполнению служебного долга, и образцом такого служения был сам Юрий Владимирович. За время пребывания в КГБ он практически ни одного дня не был отключен от работы. Мы знали и привыкли к тому, что суббота или воскресенье – это самые удобные дни для доклада председателю, так как в будни его отвлекали внекомитетские дела.

Он был требовательным и в то же время удивительно понимающим подчиненных руководителем. Хорошо помню первый случай воспитания дисциплины. В одно из воскресений, вскоре после прихода в КГБ, Андропов вызвал к себе руководителей основных подразделений Комитета. Явились не все, в том числе не мог там быть и я, потому что меня не оповестили, не нашли, жил на даче без телефона, дежурных машин не было… Поняв эти причины, Андропов распорядился так, что буквально на следующий день управлению помогли организовать дежурную службу, а через три дня на моей даче появился не только городской телефон, но и так называемая вертушка. Вскоре были установлены телефоны и в служебных машинах. Понятно, что такой подход вызывал уважение к руководителю, укреплял понимание важности дела, которому служишь, усиливал исполнительность.

Еще одно немаловажное качество: умение слушать людей, считаться с их мнением. Андропов не отвергал несогласия, даже тогда, когда принимал решения вопреки мнению возражавших. Но если последние оказывались правы впоследствии, Юрий Владимирович всегда признавал это прилюдно. Профессионалы это оценили очень высоко, а те люди, которые старались с приходом Андропова быстренько, так сказать, ему услужить, посредством рассказов о том, кто здесь плох, а кто хорош, почувствовали себя отстраненными. Андропов оценивал кадры только так, как видел их в деле.

Привлекало в нем и то, что он не был сторонником скоропалительных решений. Принимал их вдумчиво, серьезно и не спеша. Иной раз даже кто-то нервничал, что он тянет, а потом, когда наступал итог, всем становилось ясно, что только так и надо было поступать.

Он был генератором идей, тех мероприятий и той политики, которые должны были проводить органы безопасности. Это очень важно. Были и до него «генераторы», но он иной раз выдвигал идею, которая казалась нереальной для ближайшего времени, «когда это будет и что это такое»? А жизнь показывала, что это было видение той далекой перспективы, которая нас ожидала. В этой связи нельзя не сказать об отношении Андропова к информации, особенно к устным докладам. Очень скоро мы убедились в том, что доклад без предложений о действиях, вытекающих из сообщенной информации, для него не интересен. Просто знать мало, надо реагировать, решать. Если ты не видишь решений, то скажи, будем искать их сообща. А просто играть в информированность – дело недостойное.

Неотъемлемым требованием Андропова было соблюдение законности: чекисты должны быть образцом законопослушности. Сам он был до щепетильности строг в соблюдении ответственности за деятельность КГБ перед ЦК КПСС и правительством. Прежде всего это выражалось в том, что Комитет не утаивал промахи и нежелательные происшествия, которые в его структурах происходили. Такого же подхода он требовал и от подчиненных.

В целях строгого соблюдения законности Андропов ограничил некоторые права местных руководителей. Это, в частности, касалось права на возбуждение уголовных дел по статье 70 УК РСФСР (антисоветская пропаганда). Такое решение принималось теперь только с санкции центра. Вина привлеченных к уголовной ответственности должна была доказываться документами и вещественными доказательствами. Признание обвиняемых и показания свидетелей признавались лишь как объяснение действий и иллюстрация очевидцев. Это правило распространялось также и на материалы, передаваемые в органы прокуратуры.