Фладд - Мантел Хилари. Страница 26

— Извините, мне не доводилось с ним встречаться.

— Я о луденском экзорцисте. — Отец Ангуин уперся руками в подлокотники и тяжело встал с кресла.

Фладд отметил про себя, что за недолгое время их знакомства движения священника стали более медлительными, живые черты застыли, превратившись в скорбную маску. Он так долго играл роль, ни словом, ни делом не выдавая, что разуверился в самой сути священнического призвания. «Но мой приезд что-то изменил, — подумал Фладд, — притворство сделалось невыносимым, правда должна выйти наружу. Что-то новое происходит в его сердце: пробуждаются неведомые прежде чувства и мысли».

— О чем я говорил? — произнес Ангуин. — Ах да, отец Сурен.

Он подошел к шкафу с книгами, вынул толстый том и раскрыл его на заложенной странице.

— «Когда я хочу заговорить, слова не идут, во время мессы я внезапно умолкаю, на исповеди вдруг забываю свои грехи. Я чувствую, что бес ходит во мне, как у себя дома». Перевод мой. Вольный, — он закрыл книгу и поставил ее на полку. — Отец Сурен утратил всякое восприятие Бога. Он впал в меланхолию. Его болезнь длилась двадцать лет. Под конец он не мог читать и писать, не мог самостоятельно ходить. У него не было сил поднять руки, чтобы сменить рубашку. Люди, приставленные о нем заботиться, его били. Он состарился, лишился рассудка, его разбил паралич.

— Но ведь он исцелился, не так ли? Под конец жизни.

— Чем лечится меланхолия, отец Фладд?

Фладд ответил:

— Делом.

В полночь Фладд вышел из дома. Было холодно, ясно, безветренно, с неба светил усохший месяц. Чувствовалось, что скоро пойдет снег, первый в этом году. Фладд слышал собственные шаги. Он посветил фонарем между деревьями, затем вернул луч к дороге рядом с собой, словно это змея, которую он дрессирует.

Деревянные двери старого гаража совсем прогнили. Их надо обработать морилкой, подумал Фладд, иначе они не выдержат здешнего климата. В доме наверняка был ключ, но попросить его значило бы обнаружить свои цели. Поэтому Фладд просто отступил на шаг и хорошенько пнул дверь.

Сестра Филомена села на кровати — резко, будто ее ударило током, — и волосы у нее на голове (если то, что там оставалось после стрижки, можно назвать волосами) зашевелились. Она сбросила одеяло, спустила ноги на холодный пол. Встала — и все тело пронзила острая боль, как будто кости обточены напильником.

«Я развалина», — подумала она. Ребра и плечи еще болели от последних тычков Питуры. Филомена подошла к чердачному окошку и выглянула наружу. Ничего: ни совы, ни ураганного ветра, ни вспышки молнии. Она не знала, что ее разбудило. Окно выходило на задний двор монастыря. Дальше лежала вересковая пустошь, незримая, но постоянно присутствующая в сознании, словно подспудное течение мыслей. Филомена поежилась. Что за анархия творилась на небесах в тот день, когда были сотворены эти уступы? «Может произойти что угодно», — подумала она, и волосы у нее вновь зашевелились. Мгновение она всматривалась в темные кроны деревьев — но только мгновение.

Мисс Демпси зашарила в темноте и нашла: ворсовое покрывало, свои колени и халат, переброшенный через спинку кровати. Она, не вставая, притянула его к себе, втиснулась в рукава и застегнула пуговицы на груди. В спальне было холоднее обычного.

Ходики на стене показывали десять минут первого. Она подумала: «Неужели они все еще в гостиной, выпивают? И что меня разбудило? Отец уснул в кресле и храпит?»

Если он уснул, нужно сделать ему чашечку какао и прочесть нотацию. А этот молодой чертяка то ли вовсе обходится без сна, то ли спит так крепко, что за несколько часов высыпается лучше, нежели мы за всю ночь.

Мисс Демпси вставила ноги в домашние тапочки. Они были обычного федерхотонского вида, с бледно-голубым синтетическим мехом, и по лестнице ступали совершенно бесшумно.

На нижней ступеньке мисс Демпси остановилась и прислушалась. Не было ни ожидаемого гула голосов, ни храпа заснувшего в кресле отца Ангуина. Она сразу почувствовала, что в доме никого нет, и это ощущение стремительно погнало ее наружу — несмотря на холод и неподобающий для улицы вид.

Сухой лист коснулся его щеки. Отец Ангуин стоял, дрожа, словно загнанный лис. Он проснулся ни с того ни с сего, встал с кровати, натянул одежду, вооружился фонарем и сбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки. Он сам не понимал, что его гонит, только думал про себя: «А я еще говорил, что парализован! Я сказал Фладду, что скоро разучусь ходить!» В темноте отчетливо прозвучал скрежет металла о камень и тут же смолк, остался лишь тихий похоронный звук пересыпаемой земли.

Однако то были антипохороны. Отец Ангуин приближался к тому самому частному кладбищу, о котором упомянул в разговоре с Филли в исповедальне, когда сказал, что знает, где можно закопать протестантские кости.

Фладд, вот кто там был. Изящно согнутая спина. Копает. Копает, как ирландец. На глазах у отца Ангуина молодой священник отступил на шаг, держа лопату на уровне груди, и небрежным жестом бросил землю через левое плечо.

— Господи! — выдохнул отец Ангуин. Скользя по заиндевелой земле, он почти бегом приблизился к месту раскопок и посветил фонарем в яму. — У нас тут случаем не найдется второй лопаты?

Глава восьмая

Света от фонарей явно не хватало; когда стали обсуждать, как лучше поступить, отец Ангуин достал из кармана ключ от ризницы и протянул Филомене.

— Но я же больше не ризничая, — сказала та. — Питура меня отстранила.

— Сегодня не обычная ночь. Это чрезвычайные обстоятельства. Агнесса, идите с нею. Откроете верхний шкафчик слева, там хранится пяток старых подсвечников. И еще возьмите большие свечи для торжественной мессы, вы знаете, где они лежат. Мы зажжем их тут.

— У меня дома есть обычные хозяйственные, — сказала Агнесса.

— Не тратьте времени, — оборвал Фладд. — Ступайте.

На ступенях церкви Филомена подала мисс Демпси руку, чувствуя, что та нуждается в поддержке, а она сама как более молодая должна быть сильнее. Дверь отворилась с обычным стоном, словно старая актриса, пускающая в ход испытанный прием; они вместе вступили в центральный проход и зашагали по знакомым плитам, полураскрытыми ртами глотая ночную тьму. В какой-то момент мисс Демпси исчезла; у Филли внутри все оборвалось, и она судорожно схватила пустой воздух. Однако экономка всего лишь преклонила колени; в следующий миг она уже поднялась и шепотом пробормотала извинения. Теснее прижавшись друг к дружке, женщины на цыпочках двинулись дальше.

В ризнице они говорили коротко и по делу. Филли встала на сундук, открыла шкафчик и нашла то, что велел принести отец. Она передавала подсвечники Агнессе, а та прижимала их к животу, придерживая согнутым коленом. Потом Филли спрыгнула на пол, открыла ящик и, гладя пальцами желтовато-млечный воск, выбрала самые большие свечи.

Когда они вернулись, Фладд стоял, опершись на лопату, а отец Ангуин сидел по-турецки на земле, словно лесной дух. Он вскочил.

— Fiat lux [51]. Копайте, мой мальчик.

Филомена встала на колени перед ямой, которую выкопал Фладд, и тронула землю пальцем, словно это вода, а она собирается купать младенца. Под рыхлым верхним слоем начинался влажный, слежавшийся. И еще под пальцем что-то шевельнулось — наверное, червяк.

— Ой, — проговорила она, отдергивая руку (монастырское воспитание не позволило ей вскрикнуть), — червяк.

— Не пугайте меня, — сказал отец Ангуин.

Фладд заметил:

— Мы видим бесов в змеях и змей в червях, ибо они вне нашего обычного опыта.

Филомена подняла голову. Ей почудился скептический блеск в его глазах, хотя было так темно, что ничего она видеть не могла. Агнесса Демпси проговорила:

— Что до червей, мы все знаем, откуда они берутся.

Наступила тишина. Все глянули на могилы. Огоньки свечей клонились на ветру, словно выпущенные из бутылок джинны. Глаза постепенно привыкли к слабому свету, и каждый об этом пожалел, поскольку священник, экономка и монахиня теперь различали друг у друга на лицах отражение собственной неуверенности.