Подлодка [Лодка] - Буххайм Лотар-Гюнтер. Страница 21

— Они засекли нас. Будем надеяться, что они не навалятся всем скопом.

Затем поворачивается к шефу:

— Нам пока лучше побыть внизу.

И, обращаясь ко мне:

— Я говорил вам вчера — они точно знают, когда мы выходим в море. Похоже, у нас неприятности.

Моя вторая воздушная тревога случилась спустя несколько часов, когда вахту стоял штурман. Он ревет «Воздух!» и на сорока пяти градусах на толщине большого пальца от горизонта я различаю точку на сером фоне. В следующее мгновение я уже лечу вниз по металлической лестнице, направляя свое падение обеими руками и ногами.

Штурман орет: «Погружение!»

Я вижу, как он повис всем телом на маховике, запирающем люк, и пытается нащупать носком точку опоры. Наконец он плотно задраивает люк, повернув шпиндель.

— Пятая! — Третья, обе цистерны! — Первая! — бурлящая вода заполняет цистерны плавучести.

— Самолет на сорока пяти градусах, дистанция три с половиной километра. Направление не прямо на нас! — докладывает штурман.

Воздухозаборники и выпускные отверстия дизелей наглухо задраены, оба электрических двигателя подсоединены к валам гребных винтов. Они работают на полную мощность. Гул дизелей сменяется гудением вибрирующих электродвигателей.

Мы затаили дыхание.

— Лодка быстро погружается, — докладывает шеф, и тут же отдает приказание, — Продуть балластные цистерны!

Когда лодка находится на поверхности, эти цистерны заполнены водой, чтобы увеличить ее осадку, а так же помочь преодолеть силу поверхностного натяжения при экстренном погружении. Их водоизмещение — пять тонн. Они делают лодку тяжелее на пять тонн. С шумом, похожим на грохот взрыва, в них подается сжатый воздух, вытесняющий воду с оглушительным свистом.

Почему они не сбрасывают бомбы! ?

На полное погружение у нас ушло не более тридцати секунд. Но на том месте, где мы ушли под воду, вода будет бурлить еще почти целых пять минут. Именно в эти водовороты Томми предпочитают сбрасывать свои глубинные бомбы.

По-прежнему ничего!

Старик с шумом выдыхает из себя воздух. Штурман следует его примеру, но не так громко. Помощник по посту управления слегка кивает мне.

На восьмидесяти метрах шеф уверенно при помощи горизонтальных рулей сначала задирает нос лодки вверх, затем опускает его.

— Лодка выровнена! — докладывает он теперь, — Задраить выпускные клапаны!

Мы остаемся на этой глубине в течение добрых пяти минут, пока, наконец, Старик не поднимает нас на перископную глубину. Оба руля глубины круто повернуты вверх, обороты электродвигателей уменьшены наполовину.

Следующая команда озадачивает меня. Шеф приказывает наполнить водой цистерны, хотя лодка поднимается вверх. Хотя залили не слишком много воды, смысл команды мне не понятен. Мне приходится как следует поломать голову, пока я не сообразил: когда мы поднимаемся, лодка раздувается, так как давление на ее корпус уменьшается. Следовательно, сила, выталкивающая лодку наверх, увеличивается. Это увеличение необходимо компенсировать, чтобы мы не вылетели, как пробка, на поверхность. Необходимо уравнять подъемную силу, чтобы остановить лодку точно на заданной глубине.

— Они могли нас и вовсе не заметить! — говорит Старик.

Третья воздушная тревога звучит спустя четыре часа. На этот раз команда «Погружение!» звучит в исполнении первого вахтенного офицера.

— Свалился прямо от солнца! — у него перехватывает дыхание, — Все на нос!

Опять все сломя голову мчатся по проходам, проскальзывая через люки. На посту управления столпотворение. Быстрее под воду!

На этот раз шеф пробует другой трюк, чтобы быстрее оказаться на глубине. Направив оба глубинных руля круто вниз и накренив лодку вперед, он приказывает открыть выпускные клапаны кормовых цистерн плавучести. Мгновение он использует их подъемную силу, чтобы круче наклонить нос погружающейся лодки.

— Третий налет будет последним, — бормочет первый вахтенный, когда становится ясно, что и на этот раз бомб не будет.

— Я не искушал бы так судьбу, — сухо замечает Старик.

— С каждым разом они становятся все грубее и грубее, — говорит шеф. — В наши дни хороших манер нет и в помине!

— Мы пока побудем внизу. Нельзя рассчитывать, что нам повезет, как Кремеру.

Мы переходим в офицерскую кают-компанию.

— Первый вахтенный отлично сработал, — объявляет Старик так громко, чтобы его было слышно на посту управления. Первый вахтенный офицер заслужил похвалу, вовремя заметив самолет. Это не так-то просто, особенно когда в кабине сидит умная сволочь, заходящая на тебя прямо от солнца. Девять раз из десяти это оказываются чайки. Они планируют на тебя над линией горизонта, расправив свои изогнутые крылья, и сигнал тревоги срывается с губ раньше, чем ты понимаешь, что это такое на самом деле. В сверкающем, слепящем, переливающемся сиянии, стирающем любые очертания, получается полное сходство с аэропланом. Но на десятый раз приближающаяся чайка превратится в самолет.

— При воздушной атаке всегда поворачивайте в подветренную сторону, — учит Старик. — Первый вахтенный поступил абсолютно правильно. Когда он собирается пикировать на нас, его крылья встречают встречный поток, усиленный ветром, который сносит его. На самом деле не очень большое подспорье, но мы должны усложнить его задачу, насколько это в наших силах.

— Я запомню это.

— Что касается пилотов, которых они отправляют на задание, я могу сказать лишь одно — снимите перед ними шляпы! — Старик кусает нижнюю губу, кивает пару раз, его глаза сощурились.

— Они сидят в своих ветряных мельницах, совершенно одни, и все-таки они идут в атаку, как Блюхер под Ватерлоо. А ведь они могут просто-напросто сбросить бомбы в океан и разрядить пулеметы в воздух — кто узнает об этом? — добавляет он.

Старик продолжает петь дифирамбы Королевским военно-воздушным силам:

— Про бомбардировщиков, атакующих наши базы, тоже не скажешь, что кишка тонка. Сколько мы сбили во время последнего налета?

— Восемь, — отвечаю я, — Один чуть было не врезался в крышу нашего дома в Ла-Бауле — прошел строго между сосен. Я больше никогда не буду есть тосты с телячьими мозгами.

— Что вы хотите сказать?

— В самолете остались три летчика. Кабина превратилась в мясорубку. Они взяли с собой в полет много сэндвичей. Белоснежные куски хлеба сверху и снизу, между ними — жареное мясо и листья салата, а один из сэндвичей был весь в мозгах пилота. Я хотел достать документы — хоть что-нибудь — но самолет уже успел загореться, и тут начали рваться пулеметные патроны, так что мне пришлось уносить ноги.

Я пробую читать справочник по навигации. Вскоре я слышу голос Старика:

— Пилот, попавший в «Гнейзенау», скорее всего, был просто мальчишка. Никакого неприкосновенного запаса еды в карманах, одни презервативы…

Я отложил книгу.

— Очевидно, он собирался завершить боевое задание в публичных домах на Ру-де-ля-Пэ. Канадцы очень практичны в подобных делах, — замечает шеф.

— Увы, он допустил ошибку, — сочувствует Старик. — Но какой сумасшедший пилотаж! Штопором вниз. Сначала никто ничего не заметил. Зенитные орудия молчат! Ни единого выстрела! А потом он идеально заходит на цель и сбрасывает бомбу. Настоящий воздушный цирк! Жаль, он не смог уйти после всего проделанного. Говорят, он камнем вошел в воду. Ну, мы могли бы тоже попробовать еще раз…

Я пробираюсь на пост управления и встаю за плечами у Старика и шефа.

Шеф докладывает:

— Лодка готова к всплытию!

— Всплываем! — приказывает командир и лезет вверх по трапу.

— Продуть цистерны!

Шеф наблюдает за убывающим столбиком воды в Папенберге и сообщает:

— Люк рубки чист.

Сверху слышится голос командира:

— Люк рубки открыт!

— Выровнять давление! — отзывается шеф.

— Будем надеяться, что эти чертовы комары [20] оставят нас в покое, — слышу я от штурмана.

Пост управления, полчаса до полуночи. Тихо гудят вентиляторы. Работающие дизели засасывают поток свежего воздуха через открытый люк боевой рубки. Горят лишь несколько электрических лампочек, но даже они закрыты светонепроницаемыми плафонами, чтобы не выдать нас ночному бомбардировщику. Тьма увеличивает границы помещения до бесконечности. В темной неопределенности фосфоресцируют зеленые стрелки, которые должны указать нам путь к башенному люку, если внутри лодки погаснет свет. Такие указатели появились совсем недавно. Их стали наносить после катастрофы, случившейся с лодкой Кальманна. В конце 1940 года в проливе Брансбюттель Кальманн столкнулся с норвежским транспортом. Его маленькая лодка без герметичных переборок, получила удар точно позади боевой рубки и, буквально расколовшись пополам, затонула в считанные секунды. Спаслись только находившиеся на верхней палубе. Когда лодку подняли, — Кальманну пришлось присутствовать при этом, — на посту управления нашли нескольких моряков из его команды, сгрудившихся в кучу не под рубкой, а с противоположной стороны от перископа. Именно в том месте, откуда они не могли выбраться.