Жуки на булавках - Бухов Аркадий. Страница 13
– Женечка, клянусь вам честью, что это неправда… Я же вам сказал, что это ложь…
– Вы все мужчины…
– Женечка…
Я наклонился к ней и поцеловал ее в голову. И когда в наступившей тишине Женя доверчиво положила мне на плечо голову, окутывая меня запахом своих духов, в соседней комнате я ясно услышал слабый, еле уловимый писк и быстро вскочил с дивана.
– Что с вами? – испуганно спросила Женя.
– Я сейчас, я сейчас, – задыхаясь от ужаса, пробормотал я, – там того…
– Что такое…
– Абажур… Абажур упал, – на ходу бросил я, – разбился…
– Почему же я не слышала…
– Такой он, мягкий… Неслышный…
– Какой мягкий…
– Из материи… Я сейчас…
К моменту моего прихода Зинка раскрыла рот, определенно предполагая начать новую серию длительного крика.
– Молчи! – глухо крикнул я. – Молчи… Убью, негодяйка…
Не обращая внимания на мое предупреждение, Зинка заплакала…
– Господи… Что же это… Молчи, молчи… Ради бога, молчи…
Я схватил ее на руки и начал бегать с ней по комнате.
– С кем это вы там разговариваете? – тревожно спросила Женя, подходя к двери.
– Сюда нельзя! – истерически крикнул я. – Я так…
– Нельзя? Мне нельзя? С кем же вы разговариваете…
– Да я так, честное слово, так… С собакой… Маленькая такая… Забралась под постель… Я и гоню…
– Что же я одна здесь буду сидеть?..
– Сейчас, сейчас… Спи, спи…
– Ничего не понимаю… Это вы меня спать укладываете?..
– Нет же… Я, честное слово, так… А-а-а… А-а-а…
– Что же это вы собаке поете? Я здесь одна, а вы там достали какую-то собачонку…
– Женечка! – голосом, полным скорби, крикнул я. – Женечка, я сейчас…
– С вами что-нибудь случилось… Шура… Шура…
Когда она отворила дверь, я сидел с Зинкой на руках и в тупой безысходности бил кулаком по подушке.
– Ребенок? – задыхаясь от волнения, спросила Женя.
– Ребенок… – горько кивнул я головой.
– Значит…
– Женечка… Сухановы оставили… На свадьбе они…
Она ничего не ответила, только закрыла лицо руками и, быстро повернувшись, вышла из комнаты.
Единственно, что женщины делают быстро, – это ссорятся. Самая кропотливая из них в своих туалетных занятиях, привыкшая надевать шляпу до холодного пота на зеркале, во время ссоры одевается с быстротой провинциального фокусника… Мудрено ли, что, когда я, с бешено заливающейся Зинкой на руках, бросился в прихожую, Женя стояла уже одетая и, не подавая мне руки, презрительно бросила:
– Прощайте…
– Женечка, – с настоящими слезами крикнул я. – Я объясню вам… Этот ребенок…
– Ах, не надо, не надо, – по-видимому заглушая что-то в душе, крикнула и она, – прощайте, прощайте…
И, резким движением открыв дверь, вышла.
Может быть, это было вредно для отданного на мое попечение ребенка, но я выбежал с Зинкой на лестницу, глазами, полными слез, провожая удалявшуюся Женю.
– Женя… Вернитесь…
По-видимому, было что-то в моем голосе, что заставило ее на мгновение остановиться, но она сейчас же махнула рукой и пошла дальше.
Убитый и подавленный всем этим, я беспомощно сел на ступеньку, небрежно положив около себя Зинку…
Не знаю, сколько времени я просидел бы так, если бы сбоку не отворилась дверь из чужой квартиры, из которой, после недолгого созерцательного молчания, чей-то голос не обратился бы ко мне:
– Что с вами?.. Да ведь вы ребенка застудите на лестнице… Такой холод, а ребенок голый…
Я тупо посмотрел на незнакомую даму, говорившую это, поднял Зинку и протянул ее к ней.
– Возьмите ее…
– Я… вашего ребенка?..
– Возьмите, или я не отвечаю за себя… Возьмите…
– Кто вы такой?..
– Вот здесь… Живу… Пять лет живу, – я показал на дверь своей квартиры, – подержите эту тварь у себя… Я через час зайду.
– Какое бесчеловечье! – возмущенно прошипела дама. – Дайте… Иди, иди, крошка…
– Через час я зайду, честное слово…
– Бедная крошечка, озябла, маленькая…
Я думаю, не нужно объяснять, что, схватив пальто, я бросился сейчас же за Женей.
Примирение произошло в кинематографе. Когда я возбужденно-радостный отворил дверь своей квартиры, женский истерический плач сразу бросился мне в уши…
– Не плачь, не плачь, Мурочка, – услышал я взволнованный голос Суханова, – это он пришел… Он все расскажет…
Когда я услышал их голоса, все радушное настроение куда-то сразу отхлынуло; сразу вскипело злобное чувство против этих людей, испортивших такой редкий вечер.
– Где наш ребенок? – враждебно спросил Суханов, подбегая ко мне.
– Скотина ваш ребенок, – грубо бросил я, – сейчас найду его…
– Куда вы дели ребенка? – раздирающе крикнула Суханова. – Отдайте нам его…
– Подавитесь вашим ребенком… Идем… – Я схватил Суханова за руку, потащил на лестницу и вдруг с ужасом замер: на площадке лестницы было четыре квартиры. В какую из них я отдал Зинку?..
Я позвонил в первую квартиру слева.
– Здравствуйте, – коротко сказал я, – я вам не отдавал ребенка?
Открывший дверь студент с удивлением посмотрел на меня и, обернувшись, крикнул:
– Маша… Тут ребенка требуют…
– Нет у нас никаких ребенков, – донеслось откуда-то. – Может, это швейцар за ключом от подлавки…
– Боже мой, – простонал Суханов, – что ты сделал с нашим ребенком?..
– Пойдем в другую, – грубо прервал я его, – найдем твое сокровище…
Студент, открывший дверь, схватил фуражку и тоже выбежал на лестницу.
– Он что… сбежал у вас…
– Не ваше дело, – хмуро ответил я. – Суханов, звони вот в эту!
Мое прощанье с Сухановыми, получившими от отзывчивой дамы своего ребенка, не носило характера сохранившегося дружества. Я даже не вышел провожать их, предпочитая объясниться после…
С Женей мы редко вспоминали этот случай. Но когда теперь я вижу маленький, красноватый и шумный кусочек мяса, который очарованные им люди называют уменьшительными именами и стараются приписать ему небывалые качества ума и красоты, – мне становится жутко.
1915
Лень
Из всех людских пороков один только, по-моему, характеризует его обладателей с хорошей стороны. Я говорю о лени.
Совершенно напрасно говорят, что лень – мать всех пороков. От такой матери не могут родиться такие дети, как, например, воровство или жестокость. Для того чтобы воровать в буквальном смысле этого слова, то есть лазать через форточки в чужие квартиры, спрыгивать на ходу с трамвая с чужим кошельком в руках или ходить в течение часа по черным лестницам и всматриваться в замки и дверные пробоины, нужна исключительно повышенная трудоспособность. Для простой жестокости нужно проявлять немало энергии; желание напакостить кому-нибудь требует длительного хождения пешком для обдумывания плана пакости, бесконечных звонков по телефону, писания доносов на больших листах бумаги с подложенным под нее транспарантом и еще, в конце концов, личных визитов на шестые и седьмые этажи без хорошо оборудованных лифтов. Все это скорее по плечу коммивояжеру спичечной фабрики, чем ленивому человеку.
Лень я люблю другую, которая заметна в человеке, как музыкальность, постоянную, как родинка на шее, икоторой человек даже в глубине души гордится. Расцветет она с рождения нежным цветком и благоухает целую жизнь.
Люблю смотреть на лентяев. Сядет такой человек в кресло, и не только по каждому движению глаз, а даже складками пиджака, кажется, видно, что вся мысль у него работает в одном направлении:
– Ну, что вы все ко мне липнете? Мешаю я кому? Оставьте меня, пожалуйста, в покое…