Лицей послушных жен (сборник) - Роздобудько Ирэн Виталиевна. Страница 24

Я плыву по ней, как щепка. И напоминаю вешалку с изысканным платьем, под которым – пустота. Куда я подевалась? Неужели так же происходит с каждым, кто переходит определенную грань, за которой твоей самой большой мечтой становится мысль о новом пылесосе?

Я вспомнила глаза ТОЙ девочки, которую давно забыла. Она не могла быть мной!

Девочка с глазами в пол-лица, с раскрасневшимися щеками, длинными косами цвета старого гречишного меда. Это просто чья-то коварная игра.

Но как я должна сыграть в нее? На этот вопрос пока что не было ответа. Я знала одно: надо вернуться. Немедленно. Быть рядом. И… снять с себя эти розовые очки – лживые розовые очки, которые до сих пор были на моем взрослом носу. Кто эти люди, которые родили ее?

Вспомнила улыбку женщины-Весны и засыпанный пеплом подоконник. Черную фигуру в арке. Но больше всего меня волновали тот ночной визит и лицо, повернутое к луне в окне. Было во всем этом что-то непонятное.

Наверное, мне нужно взять нож и безжалостно обстрогать себя со всех сторон, чтобы дойти до самой сердцевины, самого начала того состояния, которое бывает только в детстве: ты – без кожи, ты один на один с миром, ты любишь его, и тебе кажется, что и он любит тебя. И даже боль или несправедливость воспринимаешь как нечто естественное и только удивляешься тому, что боль может быть неотъемлемой составляющей счастья, которое должно быть немного подгорелым, как манная каша в детском саду…

Пробки на дорогах понемногу рассасывались, и по мере приближения к спальному району меня все больше охватывала дрожь, которая бывает перед операцией.

– Где вам остановить? – спросил водитель.

Я указала рукой на троллейбусную остановку.

– Вы уверены? – удивился водитель. – Я могу – до самого подъезда…

– Нет, спасибо. Хочу пройтись… – сказала я.

– Неприятности? – почему-то спросил он, отсчитывая сдачу.

Я пожала плечами и неожиданно для себя спросила:

– Вы помните, кем хотели быть в детстве?

Он удивленно посмотрел на меня в зеркало.

– Юрием Гагариным! Тогда все этого хотели. А теперь мой сын хочет быть менеджером компании «Мицубиси»…

Я поблагодарила и вышла из машины.

Каждый раз, когда я приближалась к заветному углу, на меня наваливался страх не найти эту, как сказал мой сегодняшний собеседник, лазейку. Потому так и спешила сюда – без денег и не переодевшись в платье десятилетней давности. Даже не заметила, что на мне опять были джинсы и легкий шелковый топ.

Заворачивая за угол, я ускорила шаги. Потом побежала…

…И нырнула в шквал боли. Даже не обратила внимания на временную потерю сознания. Хотела одного: открыв глаза, увидеть перед собой старый двор в сиренево-розовых сумерках.

Открыла. Увидела.

И жадно вдохнула воздух, как будто вынырнула из-под толщи воды.

Удалось…

…В квартире была вечеринка.

Я даже не успела забежать в свою комнату, как меня пригласили к столу. Еще бы! Как не пригласить в компанию незнакомую барышню, одетую как заморская кинозвезда!

Стол уже утратил свою первозданность, но, как положено, для меня нашлась хорошая порция оливье и кусок пирога с капустой. И стакан тошнотворно-приторной «Варны», конечно, тоже.

Я набросилась на все это, как волк. Только сейчас вспомнила, что не ела почти сутки. А чашка кофе, выпитая ТАМ – на расстоянии в тридцать лет вперед, – не считается!

Я сидела, зажатая со всех сторон шумными незнакомцами, навострив уши и набрав в рот воды. Голоса слышала, как сквозь вату, – очевидно, так сработал давно забытый приторный шмурдяк с красивым названием болгарского городка.

– …а всю шваль уже вывезли за сто первый километр. Сам видел, как проституток сажали в «газики» и «жучки». Ну, я вам скажу – зрелище! Они визжат, ноги поднимают выше головы… – говорил молодой человек с разгоряченным красным лицом, который сидел напротив.

– Вся шваль осталась там, где осталась… – тихо буркнул мой сосед слева.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился мой визави.

– То, что слышал. Вся, как ты говоришь, шваль осталась в своих креслах. Месяц до Олимпиады, а они, видишь ли, уже город чистят… Проститутки им не угодили, даже странно…

– Митя, замолчи!

Это крикнула женщина с высокой прической – наверное, жена Мити – и красноречиво толкнула его ногой под столом, даже стол пошатнулся.

– Почему же, пусть продолжает! – обиделся молодой человек. – Легко говорить, когда ты там не был. Я в отличие от тебя два месяца на стройке олимпийской деревни корячился и знаю, что говорю.

Он наколол огурец на вилку и смачно захрустел им, так что брызги рассола окропили мое лицо. Женщина, стоявшая у окна и перебиравшая кассеты, повернулась в сторону стола со своей репликой:

– А мне кажется, это правильно: нечего проституток и бомжей иностранцам показывать. Это все равно что продемонстрировать зад вместо лица. Позор для страны!

Молодой человек напротив меня налил и протянул ей через плечо рюмку водки:

– Точно! Давай – за справедливость!

– А я за такую справедливость пить не буду… – буркнул тот, кого назвали Митей.

– Тебе и не предлагается!

– Ребята, не ссорьтесь! – послышался голос с дальнего конца стола. – Лучше скажи, Павел, правда ли, что в Москве теперь пепси-колы хоть залейся?

– Ну, у нас на вокзале ее бабки тоже продают. По десять «рэ» за бутылку… – сказал кто-то.

– Так это ж на вокзал надо ехать… – подхватила женщина с кассетами.

– Да, люди, пепси-кола есть, – важно сказал Павел. – Когда мы работали, нам ее привозили. Даже в банках! Правда, их сразу отбирало начальство. Но в магазинах есть. И «финская» салями тоже появилась. Соленая, как рыба. Бр-р… Лучше уж бутерброды из автоматов.

– Что за автоматы?

– Стоят в гастрономах такие большие ящики, похожие на холодильник, с несколькими отсеками для бутербродов с колбасой, ватрушек и коржиков. Бросаешь монетку, отсек открывается – и бери бутерброд! Быстрое питание. Очень удобно. Цивилизация! – увлеченно рассказывал Павел, буквально окропляя меня фонтанами огуречного рассола.

– Говорят, у нас тоже скоро такие поставят, – презрительно пробормотал Митя.

– А еще Паша оттуда привез соки в маленьких картонных пакетах. Вкуснятина! – затарахтела женщина, сидящая возле моего визави.

– Ага! – значительно подтвердил Павел. – Но лавочка закрылась: теперь там бригада молдаван работает. А я бы, честно говоря, еще остался. Посмотрел бы на открытие Олимпиады хоть одним глазком…

– «Цивилизиция!» Я тоже там отмахал три смены – и завтра опять выезжаю, – подхватил разговор молчаливый коренастый мужчина, которого я сразу не заметила. – Не знаю, как там у вас было, а я насмотрелся на взяточничество, кражи и сплошное разгильдяйство.

Он засопел, выпил рюмку и продолжал в почтительной тишине, – наверное, он был здесь самым старшим.

– Недооблицованные стены заливали белой краской, чтобы было похоже на белую плитку, лишь бы госкомиссия приняла. Думал: заметят. Ни фига! Заметили – и приняли, как миленькие! А уж сколько ментов переодетых шастает – больше, чем народу.

– Ну и правильно, а ты что хотел? Разве безопасность – это плохо? – снова отозвалась женщина у окна.

И дальше заговорили все разом.

– А знаете, что там говорят: многие страны отказались приезжать на Олимпиаду.

– Почему?!

– В знак протеста…

– Против чего протестуют?

– Капиталисты всегда найдут причину насолить нам…

– Против войны в Афгане.

– Ну и правильно делают! В наше село уже третий гроб привезли. Пацанам по восемнадцать лет…

– Скучно, ребята, скучно! – захлопала в ладоши одна из женщин. – Ну, что вы завелись? Лучше выпьем! Паша, Митя, девочки – хватит болтать! Танцевать хочется! Я же принесла новую пластинку – закачаешься!

Выкрикивая это (я заметила), женщина красноречиво бросила взгляд в мою сторону – и все сразу замолчали.

Женщина бросилась к своей сумке, вынула оттуда пластинку, по-хозяйски протерла крышку проигрывателя, поставила пластинку.