Лицей послушных жен (сборник) - Роздобудько Ирэн Виталиевна. Страница 28

Там сидели тетя Нина с первого этажа и Нахал Нахалыч (я его сразу узнала, звали этого старика Михаил Михайлович, но меткое прозвище приклеилось к нему раз и навсегда).

Возле тетушки стоял ее неизменный инвентарь – таз с бельем, которое она только что сняла с веревок.

Я присела рядом, чтобы дать глазам привыкнуть к свету.

Кроме того, мне надо было настроиться на переход в «старый город» и я волновалась: не очень-то верилось в магическую силу старой детской тапочки.

Поздоровалась.

Оба с огромным любопытством посмотрели на меня. Тетя Нина, осмотрев мой наряд, задала вопрос в лоб:

– Вы из Прибалтики?

Ага, в нашем дворе почему-то все увлекались Прибалтикой и все необычное связывали именно с ней. Духи «Дзинтарс», вязаные шерстяные пальто, шелковые платки, очки-хамелеоны и особенный акцент, который мы копировали, казались верхом «красивой заграничной жизни» и вызывали уважение.

– Да, из Прибалтики! – с важным видом ответила я, и ответ вполне устроил тетушку.

Что я помню об этой женщине? Только то, что ее сын – красавец и умница – погибнет на войне в Афганистане.

– Сын пишет? – словно угадывая мои мысли, обратился Нахал Нахалыч к соседке.

Наверное, своим вторжением на скамейку я прервала течение их беседы.

– Пишет, хоть и нечасто, – вздохнула тетя Нина. – Пишет, что кормят хорошо… Что все будет в порядке. Спрашивает о Марте – этой вертихвостке. Я, конечно, не пишу, что она уже замужем…

– Ничё, парень молодой – все еще впереди, – сказал Нахал Нахалыч.

Я опустила глаза, чувствуя укол острого стыда за то, что знаю наверняка: впереди Колю ждет пуля. И тут я уже ничем помочь не смогу…

Пожевав воздух губами, Нахал Нахалыч полностью оправдал в моих глазах свое прозвище.

– Нальешь борщика мне? – спросил он у тети Нины. – А я тебе тазик в дом занесу.

Соседка кивнула, и они поднялись.

Нахал Нахалыч схватился за таз, но то ли случайно, то ли нарочно уронил из него на землю полотенце. Пришлось тетушке самой перехватить свое богатство. Они пошли к подъезду и растаяли в свете солнца, как две черные точки.

Я прижала к груди сумку с тапочкой и поднялась со скамейки. Мне надо было сделать три шага в сторону арки, до которой я никогда не доходила.

Теперь же должна была преодолеть это расстояние и выйти за пределы двора, не ломая границу времени. Я глубоко вдохнула горячий воздух, закрыла глаза, сделала три шага вперед и…

…и вышла!

Вышла в другой маленький дворик, где также под «грибками» стояли детские песочницы, висели на ржавых трубах старые качели и развевалось на ветру белье. Посередине возвышались деревянные голубятни, кое-где примостились у подъездов «запорожцы».

Я пересекла несколько таких дворов и вышла к троллейбусной остановке. Она осталась на том же месте.

Конечно, ехать пришлось зайцем, ведь в кармане не было ни одной советской копейки. Кондукторша, взглянув на мои джинсы и топ, не решилась подойти. А я чувствовала себя голой, поскольку люди все время посматривали в мою сторону – женщины поджимали губы, юноши и мужчины улыбались. Один прямо-таки прилип ко мне, напирая на спину.

И вдруг я вспомнила трагедию всей своей жизни, о которой с возрастом рассказывала, улыбаясь: когда я училась в старших классах и преодолевала расстояние до школы в транспорте, ни одного дня не обходилось без того, чтобы ко мне сзади не прижался какой-нибудь маньяк. Тогда мне казалось, что весь мир состоит из таких троллейбусных маньяков.

Вот и сейчас дыхание незнакомца за моей спиной вызвало тот же страх и те же неприятные ассоциации: я стою в короткой школьной форме, еле дыша, а кто-то липкой ладонью облапывает мои ягодицы. Обернуться – страшно и стыдно. Сделать замечание – выше моих сил. А силы исчезают, испаряются. Потом целый день ощущаешь на себе мерзкую шелуху этих прикосновений. И собственное бессилие. Однажды я все-таки решилась обернуться и увидела над собой лицо мужчины лет сорока, в очках, с благородными залысинами на висках. Оно было таким заурядным, обычным и даже добродушным, что я растерялась, ведь ожидала увидеть за своей спиной монстра. Он сосредоточенно смотрел в окно, как будто его блудливые руки не имеют к нему никакого отношения.

Теперь мне даже показалось, что я узнала эту противную, толстую, невыразительную рожу.

– Убери лапы! – сквозь зубы процедила я.

Он испугался, отшатнулся.

– Я давно за тобой слежу, гнида педофильская! – сказала я. – Тронешь хоть одну девочку – урою!

Его лоб покрылся мелким потом.

Он отстранился.

Если бы знать раньше, какие они пугливые!..

Вполне довольная собой, я начала рассматривать город, проплывающий за окном. Таким зеленым я его не видела!

Более того, деревья и кусты были раскидистыми, лохматыми, непричесанными и как раз поэтому – прекрасными и живыми. Одна из улиц была густо усеяна маленькими райскими яблочками. По ней ходили женщины и дети с корзинками, собирали их на варенье…

Я вышла там, где, как помнится, должен быть центр. Посмотрела по сторонам.

Не знаю, с чем сравнить то, что открылось моему взору. Визит на другую планету?

Город не был таким красочным и калейдоскопическим, каким я его знала. По цвету – довольно монотонный, с преимуществом в пользу серого и зеленого. Меньше стекла и металла, меньше блеска, меньше тех вещей, на которых можно было бы остановиться глазу. Никаких билбордов, рекламных щитов, мало уличных кафе под зонтиками, ресторанов, меньше машин. И кажется, людей тоже вдвое меньше.

Я зашла в небольшой сквер и села у фонтана. Узнавала и в то же время не узнавала этот сквер, мимо которого проходила почти каждый день. Посередине на невысоком пьедестале выступал бюст Карла Маркса – синюшное, покрытое пятнами патины лицо. Такое, наверное, бывает у мертвецов на стадии разложения.

Бр-р-р… Меня охватила тревожная мысль: а если я не вернусь? Даже в свой старый двор! Я вышла за его пределы, а он – исчез?! Что тогда делать?

А если я и вправду останусь здесь навсегда – куда податься? К кому обратиться? Кому объяснить, кто я такая?

Не загнала ли я саму себя в ловушку, выхода из которой нет? А если нет, то… ох… как прижиться здесь, когда у тебя нет ни одного документа, ни денег, ни жилья?

Теперь я откровенно пожалела, что решилась на этот опасный эксперимент. Хотелось пить. Через несколько часов захочется есть. Или просто услышать хоть один знакомый голос…

Еще никогда не ощущала такого одиночества.

Мимо меня прошла группа молодых людей.

Эта веселая говорливая стайка повернула мои мысли в другом направлении. Господи, где-то здесь ходит девятнадцатилетний Миросик! И Томочка! И эта странная старушка – Аделина Пауловна. Она, конечно, еще работает в своем четвертом управлении и красит губы морковной помадой. Наверное, где-то здесь, в дебрях города, есть много и других людей, которых я знаю.

Но – стоп! Они же не знают меня! А как объяснить им, кто я такая?

Это нельзя объяснить даже собственным родителям!

Словом, я здесь одна. Одна, как Нил Армстронг на Луне! И все люди для меня – инопланетяне. Я сижу в центре лунного кратера, где движения замедлены и тени проплывают насквозь, как рыбы в водах океана. И жутко смотреть на них, так как знаешь, что отчасти находишься в городе мертвых…

Вот проплыла женщина лет сорока в ярко-синем «модном» костюме: широкий блузон, скроенный по фасону летучая мышь, юбка-карандаш до середины колена, босоножки на платформе. На губах – ярко-красная помада, длинные широкие стрелки на веках а-ля Нефертити. Прическа – атомный гриб.

Красивая женщина, полная энергии и сил. Я ужаснулась: сейчас, то есть в МОЕ время, ей семьдесят лет или даже больше. И все – в прошлом: и этот летний день, и этот синий костюм, и эти «стукалки» на платформе. И тонкая талия. И узкие икры…

Все обезобразится, все уйдет в песок времени. И этот песок облепит ее со всех сторон, присыплет лицо, погрузит в безысходность тоски и нездоровья.