О самом главном с доктором Мясниковым - Мясников Александр Леонидович. Страница 43

«Вот, доктор, вы назначили гепарин, он разжижает кровь. А вы обратили внимание, что у больного низкий гемоглобин?!

«Да какой же он низкий, норма!»

«Нет, вот по данным союза таких-то врачей эти цифры могут уже рассматриваться как снижение». «Хорошо, ну а гепарин-то тут при чем?!» «А вдруг развилось бы кровотечение, вот и анализ кала на скрытую кровь показал положительный результат». «Так боли же в сердце, гепарин был по жизненным показаниям! А за потенциальным кровотечением мы следили!» «Нет, вот по мнению наших экспертов…» и т. д Вот так! Причем ситуация легко могла бы быть обратной: «Вы не дали гепарин человеку с нестабильной стенокардией, с болями в сердце? Почему? Гемоглобин низкий? Анализ стула положительный?! Вы недооценили угрозу основной болезни и из-за переоценки угрозы осложнений оставили пациента без помощи! Ах, вы думаете по-другому? Это вас не освобождает от ответственности. Вот вам иск на 3 млн $, и пускай ваша страховая компания выплачивает».

Выплачивает не врач, у него нет 3 млн долларов, на этот случай у каждого доктора есть страховка от медицинских ошибок. Если в норме ежегодный взнос не очень большой для врача, где-то несколько тысяч долларов, то после судебных исков к нему взнос может уже составить, допустим, 100 000–150 000$. Но если у врача, например, вся зарплата в 90 000 $ в год, то из специальности ему придется просто уходить. Без страховки работать он не сможет, но если у него постоянные суды, то страховка становится больше не по карману. Здесь все как с автомобильными авариями. Ездишь без аварий – это одна сумма страховки, а если машина второй, третий раз ремонтируется на большие суммы, тебя будут страховать только за колоссальные деньги или не будут страховать вообще.

Половина врачей-иностранцев (французы, немцы, американцы), приезжающие работать в Россию или третьи страны, попадают к нам именно из-за проблем со страховкой. А вы раньше не задумывались, почему они сюда приехали? Да, у нас девушки самые красивые, и пельмени есть опять же, но тем не менее они приехали в Россию из-за того, что у себя дома страховку платить не могут, а здесь можно работать и так. Не буду обвинять всех скопом, они могут быть вполне хорошие врачи, «попасть под юриста» может каждый. Но тем не менее…. Тем не менее система работает так, как я рассказал.

1999

Другой мир – другие правила

* * * …Три года я проработал во Франции врачом российского посольства. Если в Африке я лечил местное население, то во Франции – уже наших граждан, с привычным российским менталитетом по нашим российским правилам. В то же время работа имела несколько специфический характер. Как вы себе представляете работу врача при посольстве? У него в распоряжении есть медпункт с определенным набором лекарств. Однако в более серьезных случаях, когда надо сделать рентген, анализ крови, необходим стационар, нужно обращаться к местным докторам. Если человек попадает в больницу, то ты каждый день ходишь и смотришь, что с ним происходит.

К этому кругу обязанностей добавлялась помощь моим бывшим пациентам из кардиоцентра, которые приезжали и просили организовать им консультацию у французских специалистов. Поэтому мне в годы работы во Франции приходилось общаться с большим кругом именно французских врачей. Это был мой первый опыт общения с западной медициной. Я наблюдал за тем, как они лечат, и понимал, что выглядит это немного странно с точки зрения российского доктора.

Однажды мне из кардиоцентра прислали пациента, ему планировали сделать операцию на сердце. Больной приехал в понедельник утром, и я сразу отвез его в госпиталь. Госпиталь, по нашим понятиям, выглядел определенно средненько: как-то грязновато, стенки обшарпаны, аппаратура не ахти. Приходит местный доктор и говорит: «Приехали? Ну хорошо, готовьтесь». И собирается уходить. Я ее останавливаю, спрашиваю, почему она не поинтересовалась у пациента характером болей, сколько таблеток он принимает и т. д. Она мне в ответ: «А зачем это? Я завтра сделаю коронарографию и все увижу, а следом прооперирую».

Я оставил пациента и думал, что заберу его через месяц, примеряясь к обычным нашим графикам. В воскресенье раздается звонок от пациента: «Доктор, я бы хотел с вами встретиться. Я подойду. Нет, меня уже выписали». Я был шокирован! Операция на сердце – и дома уже через пять дней! В те времена у нас с такими операциями лежали в больнице по 40–45 дней!

А в какие-то моменты французы, наоборот, никуда не торопятся. Помню, у пациента был приступ острого живота. Причем не просто острого живота, а буквально каменного, весь в поту, по всем признакам у него было прободение язвы. Больного надо было срочно в больницу на операцию. Даже некогда было вызывать «Скорую», я его кинул в машину, и через несколько минут мы были в больнице.

Мне говорят – ждите. Чего ждите? Плохо ему! Мы ждали почти час, в то время когда счет шел на секунды. Кончилось тем, что я схватил человека в халате, идущего по хирургическому отделению, и буквально силой подтащил к больному, мол, смотри сюда! Положил его руку на живот страдальца, и тут он: «О-ля-ля! Скорее в операционную!».

Кстати, вспоминаю на эту тему еще одну историю, только уже американскую: человек пролежал в приемном покое семь часов, ожидая приема. Его привезли с сильными болями в груди. Через семь часов человек понял, что, раз он до сих пор не умер, значит, все хорошо. Почувствовал, что хочет есть, встал и ушел домой.

1993

* * *

Французская кухня – это минимальное количество специй, не заглушающее вкус. Все свежее, причем именно сегодняшней свежести. Меня как-то поразила фраза из одного французского фильма. Семья – отец, дочь и мачеха. Дочь приехала в гости к отцу, заглянула к ним в холодильник и говорит мачехе: «Что, отца вчерашними яйцами травишь?».

По субботам автостоянки превращаются в рынки. Ходишь по ним, и хочется плакать. Там ходят в основном туристы, снимают на камеру и изнемогают от этого изобилия и свежести. Ты нигде больше не встретить ни такой клубники, ни таких ракушек, ни таких авокадо. Все живое, все ползает. Угри расползаются.

Однажды я купил лангустинов. Они розовые. И я почему-то, наверное, по ассоциации с нашими раками, решил, что они уже отварные, раз такого цвета. Принес домой, думал, что сейчас разогрею. Бросил в горячую воду, вынул через 2 минуты, а она вывернулась из рук, забилась. Она была живая!!! Я испугался, бросил ее, с тех пор не могу их есть.

2013

* * *

Однажды один из наших очень известных олигархов попросил меня полететь в Германию посмотреть знакомого пациента. Предложил свой самолет, а в итоге и сам полетел со мной. Мы пообщались с пациентом и поехали обратно в аэропорт. По пути олигарх заявил, что надо обязательно заехать в ресторанчик, ведь побывать в Германии и не отведать сосисок – невероятный грех.

Здесь надо упомянуть, что мой спутник – человек с очень широкой душой и восточным колоритом (но только очень ошибутся те, кто недооценит его ум и мертвую хватку!).

Итак, мы свернули на берег Рейна, где под деревьями были раскинуты столики. И здесь лицом к лицу столкнулись с европейской действительностью: с 15.00 до 19.30 подавляющее большинство ресторанов или вообще закрыты, или работают в режиме буфета. Так и здесь: пока мой спутник ходил мыть руки, официант успел поведать, что может предложить только пиво, а сосиски, как и прочие гастрономические удовольствия, – только вечером!

Делать нечего: заказываю пиво и начинаю объяснять вернувшемуся спутнику про европейские реалии, которые лишают нас сосисок. «Александр, ты не умеешь разговаривать с людьми!» – сказал олигарх и махнул рукой официанту: «Сосидж хочу, ферштейн?». И сует ему бумажку в 500 евро!!! Мне аж плохо стало, а официант резво развернулся на каблуках и через 10 минут появился с тарелкой «сосидж» – сосисок.

«Вот урод ты все-таки» – добродушно проворчал ему мой спутник – «Что это – тонкие и красные…» Дает официанту еще 500 евро (о, как меня душила жаба на это смотреть!!!) и говорит: «Ладно, эти оставь, но чтобы сейчас принес белые и вот такой толщины!». Официант опять метнулся и вскоре все, что просили, дымилось на столе. Конец этой истории тоже замечательный. Мы встаем уходить, а немец к нам с бумажкой. «Это что?» – спрашивает мой спутник. «Как что?» – отвечает немец – «счет!»