Алмаз Чингиз-хана - Городников Сергей. Страница 5

Пока в охваченном тревогой городе ожидали новых разрывов снарядов, к пушкам быстро выехали Седой и рыжеусый, каждый вел за своей лошадью двух осёдланных: для Ворона и Вырви Хвоста и на случай, если бы пришлось заменить раненую или убитую. Ворон ловко запрыгнул в седло крупного жеребца, выхватил у Седого из руки ногайку кочевника и вырвал поводья запасной чёрной лошади. После чего, не раздумывая, хлестнул обоих животных по поджарым крупам.

– Федька?! Куда?! – нестройно заорали ему вслед товарищи.

Но Федька живо пропал за углом мавзолея. С бойким перестуком копыт хорошо отдохнувших коней он пронесся единственной известной ему улочкой, пролетел мимо невольничьего рынка и еще издали увидал Бориса: тот поднялся на ноги и стоял без оружия. Ворон погнал коней напрямую, заставляя шарахаться попадающихся на пути недавних зрителей опасного ристалища, и раньше Мещерина оказался возле того, кто невольно помог их освобождению из рабства. Подняв своего коня на дыбы, приостановился на месте.

– Садись! – злобно крикнул он Борису, словно тот был виноват перед ним за этот поступок, и, оставив ему вторую лошадь, тут же развернулся обратно.

Прежде чем Мещерин смог помешать, Борис запрыгнул в седло и, умело вдавив пятки в бока коня, дёрнув поводьями, заставил животное с места поскакать за Вороном. Действовал он почти неосознанно, из одной привычки к решительным поступкам, которую приобрёл за многие годы прежней жизни.

Отставая от казаков, Федька и Борис последними из беглецов проскочили сквозь разбитые ворота. Вслед им со стен цитадели полетели стрелы, прозвучали беспорядочные выстрелы нескольких кремневых ружей, один – из старой пушки, которая при этом разорвалась. Но тем, кто уносились по пыльной дороге от ворот цитадели, они не причинили никакого вреда.

На значительном расстоянии от города беглецы обогнали караван с товарами. Охранники каравана не могли понять, что произошло в цитадели, и верблюды с туго наполненными мешками в суматохе сгонялись ими с дороги, освобождали ее скачущим всадникам.

Вскоре Бухара осталась далеко позади. Только верхушки самых высоких минаретов еще виднелись за спинами беглецов. Борис стал замедлять бег своей лошади, отставать от казаков.

– Ты чего?! – Федька Ворон придержал взмыленного жеребца, на секунду обернулся взлохмаченной головой. – А?а, да чёрт с тобой!

Он отмахнулся от него рукой и погнался за своими товарищами. Когда все казаки пропали за краем земли, Борис остался один на всём протяжении видимой части этой дороги. Преследовать их – не преследовали. И он позволил коню перейти на шаг. Так и ехал до вечера, сам не зная, куда и зачем.

3. Тайна разрушенного храма

Было по?утреннему свежо. Ремесленникам и рабам, которые наспех латали развороченные пушечными ядрами городские ворота, некогда было обращать внимание на сбор отряда русского посланника. Их поторапливали хмурое настроение и грубые окрики стражников, которым пришлось провести тревожную ночь при охране этого участка цитадели. Как будто привлечённые стуком молотков и шумной вознёй у ворот, оттуда, где находился дворец эмира, появились двое пеших мужчин. Первым быстро шагал царский посол Пазухин, не отставал от него и слуга Алим.

Пазухин ещё от старого мавзолея увидел ярко?красные одежды стрельцов и Мещерина и поспешал к ним, зная настрой в отряде, постараться отбыть с прохладой.

– С эмиром не испортить бы отношений, – первое, что сказал Мещерин, когда посол был уже рядом.

Он лично поправил все подпруги двух лошадей, нагруженных походными мешками с поклажей, и посмотрел на ворота, на суету возле них, не скрывая, что озабочен последствиями недавних событий. Он не замечал, что посол выглядел оживленным.

– Эмир доволен, – Дольше не стал держать его в неведении Пазухин. – Узнал, каковы подаренные царём пушки в деле. – И пояснил. – Врагов у него много. А после вчерашнего происшествия слухи быстро разнесутся к соседним ханам. Он рассчитывает, многие из них теперь призадумаются, не решаться нападать на его владения.

Все стрельцы, казачий старшина?атаман с юным казачком и подьячий были готовы к отбытию. Вооружённые саблями и пищалями стрельцы уже уселись, устроились в сёдлах, посматривали на отряд воинов эмира в три десятка всадников, который подъезжал вдоль стены цитадели и должен был их сопроводить до развалин старинной крепости. Сытые и отдохнувшие несколько дней лошади заражались общим желанием отправляться в путь, нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Дожидались только знака Мещерина.

– Странный у тебя путь, в Москву через Тобольск? Дела там какие? – Не получив ответа, Пазухин вздохнул, передал Мещерину запечатанное сургучом письмо, которое тот спрятал под кафтан на груди. – Остальное на словах объяснишь в боярской Думе. – В тихом голосе Пазухина проявились отголоски искренней грусти. – Мало людей берешь.

– Я везучий, – ответил Мещерин.

Надо было прощаться.

– Когда еще русского обниму? – Пазухин неожиданно крепко обнял Мещерина. На ухо ему проговорил. – Проверять меня приезжал?

И не дожидаясь ответа, отстранил.

Лишь только Мещерин поднялся в седло, все тронулись. Ремесленники и рабы прекратили работу в воротах, пропустили оба выезжающих отряда. Вперед двинулись всадники эмира, за ними Мещерин и атаман с казачком, следом, хорошо справлявшийся с конем подьячий, и замыкали выезд из города повеселевшие стрельцы.

Пазухин наскоро перекрестил спины последних стрельцов, шелковым китайским платком смахнул ни то пот, ни то слезу и про себя окончательно оценил Мещерина.

– Ловок, шельма, – чуть слышно проговорил он себе под нос. – Возле царя крутится.

По выражению круглого лица непонятно было, осудил ли, одобрил он Мещерина или позавидовал ему. Он стоял, пока ремесленники и рабы не возобновили работу. А оба верховых отряда удалялись и отдалялись к востоку от утренних теней и хранящих прохладу укрытий города.

К полудню на открытом пространстве жара уже тяготила и отупляла. А на второй день пути, когда солнце перевалило зенит, почти все русские всадники и лошади под ними выглядели давно и безнадежно усталыми и от духоты и от обжигающего солнца. Они тянулись за привычным к такой погоде отрядом воинов сопровождения. Только у жилистого атамана это путешествие не отнимало сил. Он крепко сидел в новом седле и не упускал из виду Мещерина.

– Отец, почему Мещерину не нравится, что мы с ним? – спросил его красивый казачок.

– Он и сам этого не знает, – уклончиво ответил атаман.

Следом за ними ехал десятник стрельцов. Он по?хозяйски берёг своего коня, старался помогать животному избегать лишних усилий и время от времени монотонно бубнил подьячему почти одно и то же.

– По жене, деткам скучаю, – рассказывал он. – Отрез на платье везу…

Петьку духота измотала больше остальных, и он тащился самым последним.

– И чего бусурманы увязались с нами? – пробормотал он, с досадой наблюдая, как временно отставший сотник отряда эмира легко проскакал мимо к своим воинам, затем послал троих всадников вперед, на разведку. – Из?за них спешим…

Румянцев услышал, обернулся.

– А это, чтоб ты дочку эмира не увез, – громко объяснил он со всей серьезностью, на какую был способен. – Сохнет по тебе девка, бежать решилась.

– Так я ж ее не видел?! – удивился Петька.

– Ой, ли? – с недоверием качнул головой Румянцев. – А куда это ты ночами выскакивал, до рассвета пропадал?

– Так я ж по другому делу! Живот замучил.

– Да ну?! – искренне и недоверчиво удивился Румянцев.

Стрельцы прислушивались, начинали улыбаться, тянулись к бурдюкам с водой.

Сотник отряда эмира убеждал Мещерина не пережидать, пока спадет духота, двигаться вперед. Обещал к вечеру привести к речке неподалёку от развалин крепости, которую обязательно хотел увидеть Мещерин. Мещерин согласился с его доводами, и оба отряда сделали лишь короткую остановку на всём дневном пути. Зато вышли к речке ещё при солнечном свете.