Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе - Рождественский Роберт Иванович. Страница 122

Барселонский рынок

Час домашних хозяек
вступает в права.
Час
    торговок озябших.
Время
        их торжества.
Круговая порука.
Смешенье эпох…
Здесь любая старуха
считает, как бог.
И хранит одаренно
интересы свои,
как посол
             отдаленной
суверенной семьи…
Час
     приветствий почетных
на всех языках.
Час подсчетов.
Подсчетов
до боли в висках!
Час проклятий плаксивых.
И божбы.
И вранья.
(Может, после
                   «спасибо»
все же скажут мужья?..)
Выбор
         мяса для супа —
основа основ.
И тяжелая сумка,
как собака у ног…
Поле славы и брани.
Схватка
          судеб и цен.
Весь базар —
будто странный
вычислительный центр.

«Тост грузинского застолья…»

Тост
грузинского застолья —
это дело непростое…
Сочно,
         сказочно
                     и длинно
начинает тамада.
Но отнюдь не подхалимно,
как считают иногда.
В тостах
           истинного сорта
есть,
помимо прочих тайн,
нечто
        вроде горизонта,
убегающего вдаль.
Человеку
            намекают
на возможности его.
Оглядеться помогают —
и не более
того.
Человека славят гимном,
учат
     крылья обретать.
Говорят ему,
                каким он,
коль захочет,
может стать!..
Ты сидишь,
               нахмурив брови,
хвост редиски теребя.
Стать бы хоть однажды
вровень
с этим тостом
                  за тебя.

Песня о белом облаке

Верю, что молодость
все еще около…
Плыло над юностью
белое облако.
Легкое облако.
Белое-белое.
Будто любовь моя
самая первая.
Будто любовь моя.
Будто мечта моя.
Самая светлая.
Самая-самая.
Белое облако
в небе растаяло.
В небе растаяло.
Память оставило…
Эхом от оклика,
давнего оклика,
ты возвратись ко мне,
белое облако!
Все, что успел забыть,
снова припомнится.
Что не исполнилось, —
сразу исполнится.
Только не стань, прошу,
мглою плакучею,
белое облако —
черною тучею…
Верю, что молодость
все еще около…
Плыло над юностью
белое облако.

«То, где мы жили, называлось югом…»

То, где мы жили,
                      называлось югом…
И каждый раз,
как только мы вставали,
казался мир вокруг
                         настолько юным,
что в нем —
                 наверняка! —
                                   существовали
пока еще не названные вещи.
Беспомощный,
под безымянным небом
рождался мир.
Он вовсе не был
                      вечным.
Усталым не был.
И всесильным не был.
Он появлялся.
Он пьянил, как брага.
Он был доверчивым
                           и откровенным…
О, это удивительное право:
назвать землею – землю,
ветер – ветром!
Увидев
         ослепительное нечто,
на миг сомкнуть
торжественные веки
и радостно провозгласить:
«Ты —
         небо!
Да будет так
отныне и вовеки!..
Да будет мир
                 ежесекундно юным.
Да будет он таким
сейчас и позже…»
То, где мы жили,
                      называлось югом.
И было нам по двадцать лет.
Не больше…
И нисходила ночь —
                            от звезд рябая.
И мы,
заполненные гулкой ширью,
намаявшись,
почти что засыпая,
любовь
бесстрашно называли
жизнью.

Раки

Разрушители раков
                          готовятся к пиру,
не скрывая улыбок,
волнуясь слегка…
Вот рука
            потянулась к янтарному пиву.
В запотевшую кружку
                             вцепилась рука.
Блюдо раков
дымится, как адская бездна,
завлекая желающих
                          в душную мглу.
И, храня ощущенье укропа и перца,
боевые клешни
                     тарахтят по столу.
А багровые раки —
                          как рыцари в латах.
Их оружье слабо в современной войне…
Тяжелы и добры
                      разрушители раков.
Разрушители раков
довольны вдвойне
тем, что, в общем,
                        для встречи немного и нужно.
Тем, что живы они.
Тем, что вместе они.
Что еще не прошло
                           ощущение дружбы
и что можно
                 заставить попятиться
                                              дни.
Тем, что выдался
                       этот прекраснейший повод,
что исколоты пальцы
и губы горят.
И обиды они друг на друга
                                    не помнят
и возвышенно о пустяках говорят.
Тем, что здесь они заняты
                                   делом достойным.
Что еще не нахлынула
                              пьяная грусть…
И витает
над их долгожданным застольем
смачный,
            яростный,
                         неподражаемый хруст!
И галдят,
и смеются они беспричинно.
И лежит перед ними на блюде
зверье…
И покорно взирает
                         большая рачиха
на ближайшее будущее свое.