Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе - Рождественский Роберт Иванович. Страница 5

Речка Иня

Над ущельями,
                    над сутолокой круч,
над дорогой,
                 убегающей вниз,
уцепившийся за солнечный луч,
жаворонок легкий повис.
Я его не слышу.
Для меня
жаворонок этот —
                         не в счет.
Я пришел туда,
                    где течет
маленькая речка Иня.
Что, казалось бы, такого
                                в ней?
Ручеек течет меж камней.
Переплюнуть можно,
вброд перейти,
перепрыгнуть без усилий почти.
Речка, речка!
                 Понимаешь ли ты,
почему
         по перекрученной тропе
я пришел твоей напиться воды,
я пришел за песней к тебе?
…В белой пене,
                    в тучах брызг
                                      сгоряча
вниз,
      в долину,
                  ты летишь с вышины,
вдохновенно и сердито урча
и локтями раздвигая валуны.
Холод тонких
                   мартовских льдин
ты несешь в темно-зеленом нутре…
У меня приятель есть один, —
он скривился б,
                     на тебя посмотрев.
Он сказал бы,
                  брови выгнув в дугу,
оглядев твой бешеный бег:
– Этих глупых
                     маленьких рек
я никак понять не могу.
Для чего они?
                  Кому нужны?
И вообще зачем в них
                              вода?
Если в речке
                 нет глубины,
разве ж это речка тогда?
Разве ж она сможет,
                          звеня,
славу о себе
                пронести?..
Ты прости его,
                    речушка Иня!
Несмышленый он еще.
Ты прости.

Ожидание

Так
     любимых не ждут у порога.
Так
     к больному не ждут врача…
Пыль
       на рыжих
                    степных дорогах —
хоть картошку пеки – горяча.
Люди мнут фуражки в руках,
от полей глаза отводя…
Я впервые увидел,
как
ждут дождя.
Ждут,
        выдумывая всевозможные сроки,
ждут,
      надеясь на чудо,
ждут,
       матерясь:
– Пусть дороги развозит!
Плевать на дороги!
Лишь бы дождь.
Пусть тогда, хоть по горло,
                                    грязь. —
А земля горит.
От жары —
                как в броне.
А земля говорит:
– Помогите мне!
Без воды,
            без дождя
больше я не могу…
Помогите!
Ведь я
не останусь в долгу! —
Как ей скажешь:
– Выдержи!
                Подожди! —
Чем поможешь?
Минуты, как вечность, идут…
Люди ждут и молчат.
Люди курят и ждут…
Ты мне пишешь:
в Москве у вас
                   снова дожди.
Снова дождь.
По бульвару опять не пройдешь.
Снова дождь.
По обочинам мчат ручейки.
Дождь идет по Москве —
теплый,
          ласковый дождь…
Там скрываются от него, —
                                     чудаки! —
надевают плащи,
открывают зонты,
начинают погоду ругать с утра,
ходят хмурые…
Если б увидела ты,
как, негаданно
                    вымахнув из-за бугра,
мчит,
       дороги не разбирающий,
через поле
              к нам
                     напрямик,
так пылящий,
                  будто пылающий,
сельсоветовский грузовик.
Председатель выпрыгивает на ходу,
он кричит,
а глаза блестят, как от голода:
– Будет
           дождь!
Мне сейчас…
                 звонили из города… —
Пошатнулся.
И дальше, словно в бреду: —
Туча…
        мне звонили…
                           свернула сюда…
к нам идет…
Если мимо, то…
                     быть…
                             беде…
Ты мне пишешь,
                      что вам надоела вода.
Напиши,
напиши мне об этой воде!
О дождях напиши мне!
О том,
        как тяжел
воздух перед грозой…
На погоду не жалуйся!
Напиши,
            чтоб он был, этот дождь,
чтоб он шел!
Пожелай нам ливня,
пожалуйста.

«Любовь. Мы об этом читали в книжках…»

Любовь.
           Мы об этом читали в книжках.
Любовь.
           Мы такое понять не могли.
Но постепенно мужали мальчишки
и вот до нее доросли.
А помнишь —
                    мы с ней не хотели знаться,
и часто, пути для себя выбирая,
ее мы считали,
                    лет до тринадцати,
чувством,
            которое все презирают.
Строгая кинжалы ножом перочинным,
ровесниц вгоняя сраженьями в трепет,
решали мы, что настоящий мужчина —
тот,
     который девчонок не терпит,
а если случалось,
                       то знал любой,
смеясь,
         читали на стенах прохожие:
Вова + Лида = любовь.
А тут – не такая!
                       А тут – не похожая.
А тут —
           то близкая, то далекая,
пришла и выволокла на улицу.
Первая
         (мне говорили: легкая),
верная
         (мне говорили: забудется!).
Мне говорили:
                    ни в коей мере
любовь пошатнуть тебя
                                не должна!
Мне говорили,
а я не верил…
Мне говорили так,
а она
опять будоражила и удивляла,
то криком крича,
                       то дразня,
                                    то играя.
Смеяться и плакать она заставляла,
и не было ей ни конца, ни края!
Она была в жестах,
в улыбках и взглядах,
она была в ссорах,
                        в словах откровенных,
она была в каждом движенье
                                      и в клятвах,
наивных,
            смешных,
                         но действительно верных…